Чтение 19–й страницы книги ~Парадокс Великого Пта~

находился недалеко от дома Беклемишева. Это, вообще-то говоря, должен был
сделать капитан Семушкин. Но капитан не был уверен в точности информации,
полученной им от старой сплетницы. Кроме того, у капитана были шоры на
глазах. Баллистическая экспертиза и тому подобное. Шпингалеты открыли ему
глаза и развязали язык.

- Ну, а яма? - торопливо спросил Ромашов.

- А яму я искал, - сказал Диомидов. - Я же говорил вам, что с той самой
минуты, как услышал от вас про свет над домом Беклемишева и прочитал
показания Мухортова о дневниках покойного, стал думать о том, что яма
должна быть и тут. Случайно оказалось, что она обнаружилась в саду. А
могла оказаться и в доме. Но старик предпочитал хранить вещь в саду.
Закопал ее в землю.

- Какую вещь?

- Тросточку. Но теперь уже ясно, что никакая это не тросточка, а
вероятнее всего, некий прибор.

- Что?

- Прибор, - сказал Диомидов задумчиво, не обращая внимания на крайнее
изумление Ромашова. Потом коротко рассказал ему о яме в лесу, о Зое, о
странном убийстве вора и о таинственных киносеансах на дне ямы.

- Жуткая бредятина, - сказал Ромашов.

- Если бы, - вздохнул Диомидов. - К сожалению, мне больше нельзя терять
время. Эпицентр событий сейчас в Москве. Я полечу ночным рейсом. А вы
доставите в Москву Бухвостова.

- Вы кого-нибудь подозреваете? - спросил Ромашов.

- Увы, - развел руками Диомидов. - Я было подумал про Ридашева. Но этот
милый аптекарь уверяет, что для тревоги нет оснований...

И вот "этот милый аптекарь" сидит против Ромашова и говорит о каких-то
психологических деталях.

- Два раза в жизни мне довелось вытаскивать утопающих. И оба раза я
видел страх в их глазах. Безотчетный животный страх. Недавно это случилось
в третий раз... Почему я не подумал об этом? Он барахтался в воде,
захлебывался, а глаза?.. Если бы вы видели эти глаза. Они не боялись...
Нет. Они изучали, спрашивали... Но страха в них не было ни грана... Почему
я подумал об этом так поздно?

- Вы имеете в виду Ридашева? - уточнил Ромашов, хотя и без этого
вопроса все было ясно.

Аптекарь утвердительно кивнул.

- Но ведь вы же утверждали вчера; что просидели возле него всю ночь?

- Да, - сокрушенно качнул головой Мухортов. - Это я хорошо помню.

Ромашов подошел к окну. Из переулка вывернулась подвода. Нахохленный
Бухвостов тревожно озирался по сторонам. Ромашов оделся и поднял чемодан.
Вместе с Мухортовым они вышли на крыльцо. Аптекарь вопросительно заглянул
ему в глаза.

- Хорошо, - сказал ему Ромашов. - Я передам полковнику ваши... м-мм...
наблюдения.

Устраиваясь на телеге рядом со стариком, он спросил, кивнув на повязку:

- Прибавило?

Бухвостов заворчал, потом разразился руганью. Телега проехала мимо
чайной, миновала библиотеку и наконец выбралась из городка. Сбоку проплыли
стога сена, стая гусей на стерне. Лошадь стала медленно взбираться на
пригорок.

Со взлобка Сосенск как на блюдечке. Ромашов окинул его взглядом и
отвернулся. Впереди тянулись осенние поля. И не было им, казалось, ни
конца ни края.

Но это только казалось. До аэродрома всего три часа езды.

Вернувшись из Сосенска, Диомидов развил бурную деятельность. Прежде
всего он навестил Тужилиных. Сам Василий Алексеевич был в командировке.
Полковника приняла Анна Павловна, женщина лет сорока, обладавшая фигурой
мухинской "Колхозницы" и профилем Наполеона. Она собиралась завтракать.
Визит Диомидова нарушил ее планы. Полковник извинился за неожиданное
вторжение и тут же похвалил огромный аквариум, занимавший целый угол
гостиной. Анне Павловне внимание польстило, и она предложила гостю чашку
сливок. Диомидов вежливо отклонил приглашение и задал вопрос о Сосенске.
Женщина поморщилась: ей было неприятно вспоминать испорченный отпуск. Она
пожаловалась полковнику на настырного молодого человека, Ромашов, кажется,
который задал ей столько вопросов, что у Анны Павловны закружилась голова.
Все, что она знала о своем двоюродном дяде, Анна Павловна уже рассказала
тому молодому человеку. Он старательно записал ее рассказ. Анна Павловна
видела, что он старался. Неужели ей сейчас снова придется повторять все
сначала? Федор Петрович успокоил женщину.

- Кое-что, - сказал он. - Нас интересуют мелкие подробности.

Анна Павловна кивнула. Против мелких подробностей она не возражала, но
не знала, с чего начинать. Полковник помог ей. Не будет ли Анна Павловна
столь любезна вспомнить, как вел себя Сергей Сергеевич Беклемишев, когда
они собирались на рыбалку?

- Не был ли он чем-нибудь обеспокоен?

Анна Павловна покачала головой. Нет, он был такой же, как всегда.
Шутил, смеялся, желал хорошего улова. Что еще? Да ничего... И кто бы мог
подумать?.. Бедный старик. И Анна Павловна смахнула слезинку со щеки.

- Слышал, - сказал Диомидов, - что на реке у вас случилось целое
приключение?

- О, - оживилась женщина, - мы ужасно перепугались, когда Григорий
Иванович стал тонуть. Подумать только! Ридашев совсем не умеет плавать.
Спасибо Мухортову: он помог ему добраться до берега.

- Я это знаю, - сказал Диомидов мягко. - А что было потом?

Анна Павловна удивленно вскинула брови.

- Как это - что потом? - спросила она резко. - Потом мы пошли домой.

- Домой вы пошли утром, - уточнил Диомидов. - А что было ночью?

- А так... Да ничего особенного. Мухортов долго сидел около Ридашева. У
него не в порядке сердце. Знаете, когда человеку за пятьдесят... И такое
потрясение. Спасибо Мухортову. Он всегда носит с собой валокордин.

- Да, - сказал Диомидов сочувственно.

- Ужасно, - вымолвила свое любимое словечко Анна Павловна. - И всю ночь
квакали лягушки. Я, помню, не могла уснуть. Муж тоже сначала сидел возле
Ридашева. Потом я слышала, как он устраивался... Ворчал насчет сырого
валежника. Он опасается за свои легкие... Ну, а утром мы пои-ли в Сосенск.

- Вы давно знаете Мухортова?

- Я была еще девчонкой, когда он приехал в Сосенск. С тех пор я не
представляю аптеки без Мухортова. Я бы очень удивилась, если бы увидела за
прилавком кого-нибудь другого. Прекрасный человек.

- А как вы познакомились с Ридашевым?

Анна Павловна утомленно вздохнула.

Тужилины гуляли в лесу. Там и встретились. Писатель сидел на пеньке,
читал книгу. Кажется, "Черный обелиск" Ремарка. Какие слова были
произнесены при встрече? Что-то насчет книги. Потом разговор о скучающих
дачниках. То, что Ридашев дачник, видно было за версту. Они вместе
отправились обратно. Что? Ходили ли Тужилины в этот лес раньше? Ходили.
Этим же маршрутом? Ну конечно. Как развивалось знакомство? Обычно. Как
отнесся Беклемишев к Ридашеву? Тепло. Сердечно. Они любили говорить о
литературе. Не было ли разговоров о прошлом Беклемишева? Нет. Анна
Павловна ничего такого не слышала. Покойный вообще не любил говорить о
своем прошлом. Несчастная любовь и все такое... Это раздражало старика. О
чем они говорили с Мухортовым? На этот вопрос Анна Павловна ответить не
может. Не слышала. Старики при ней разговаривали обычно о пустяках...

- В Москву вы ехали вместе с Ридашевым?

- В одном купе.

- Может быть, вы припомните, какие на нем были ботинки? И что за вещи
он вез с собой?

- Маленький баул. Знаете, такой кожаный коричневый. В руках плащ. А
насчет ботинок? Я просто не обратила внимания.

- А трости не было?

- Нет. Но у него были удочки в чехле. Он еще смеялся, говорил, что
решил сохранить их на память о печальном случае на реке.

- Вы простились на вокзале?

- Что вы! Григорий Иванович был настолько любезен, что довез нас на
такси до самого дома. Он даже оставил свой телефон.

Анна Павловна порылась в шкатулке, стоящей на подзеркальнике высокого
трюмо, и подала Диомидову клочок бумажки.

- Это он писал? - спросил полковник, запоминая номер.

- Нет, я, - сказала Анна Павловна. - У него не было карандаша.

- Последний вопрос, - сказал Диомидов. - Вы приехали шестнадцатого в
четыре утра?

- Да, - подтвердила Анна Павловна.

Это был тот самый день, когда Диомидов увидел яму в лесу. День, но не
час. Яма в лесу возникла через несколько часов после появления в столице
Тужилиных и Ридашева.

Давно замечено, что разные люди, оказываясь наедине с чистой бумагой,
ведут себя соответственно своим наклонностям и характеру. У графомана,
например, вид чистой бумаги вызывает страстную дрожь. Он торопится
побыстрее расправиться с ее девственностью и заполняет листки никому не
нужными опусами. Настоящий писатель, наоборот, долго и обстоятельно сидит
перед стопкой белых листов и не прикоснется к ним пером до тех пор, пока
явственно не проступят в его просветленной голове контуры будущей книги.
Анонимщик не успокоится, пока не испачкает бумагу грязью, почерпнутой из
отстойника своей зловонной души. Отвергнутый влюбленный, увидев перед
собой листок, обязательно обольет его слезами. А счастливый, написав
письмо, капнет на него духами "Кармен", купленными по такому случаю в
ближайшей аптеке за углом.