друга ты слишком молод. Впрочем, и для соперника тоже. Стало быть, ты будешь
моим учеником, -- заключил господин Кафайралак, когда они заперлись в каюте
"Шалой птицы".
не предлагали стать чьим-то учеником.
Пусть этим идиотским именем зовут меня идиоты. А, во-вторых, кто такой гнорр
ты узнаешь, когда мы сойдем с корабля.
из запретных имен народа эверонотов.
в памяти которого тотчас же воскресло то немногое, что он слышал об этом
народе полурыб-полулюдей или полужаб-полулюдей, исчезнувшем в морской пучине
вместе со своей родиной, островом Хеофор, во времена кровавой войны Третьего
Вздоха Хуммера.
Ибалар, прихлебывая из чаши. -- Тебе понравится язык эверонотов. И его имена
тоже, -- заверил он Лагху.
имя своего нового хозяина. Или учителя, если угодно. И-ба-лар. Господин
И-балар.
ему слух и, вдобавок, напоминало о семье. Лучше любое другое, чем это. И
пусть оно будет незнакомым и таинственным. Запретным. Именем эверонотов.
пещер значит Властвующий и Покоряющийся, -- с нарочитой торжественностью
изрек Ибалар.
пытаясь запомнить кто он теперь такой.
из него должен получиться очень хороший слуга, раз за него дают такую цену.
"Буду выносить ночной горшок за хозяином, подсовывать ему таз с водой
поутру, читать ему вслух и подавать еду гостям".
будущих занятиях, как ни странно, ушли не очень далеко от чистки хозяйского
платья и мытья ночного горшка. Слуга или ученик -- не одна ли малина? Все
что знал об ученичестве Лагха сводилось приблизительно к одному: вначале ты
три года гнешь спину на кухне учителя или поглощаешься какой-либо другой
стороной его быта, а потом он начинает тебя учить владению, например,
алебардой. Или игре на флейте. Но все это в перерывах между кухней или
конюшней. А чем это отличается от жизни слуги?
господина Ибалара, уже был. Причем в первый же день Саф -- так его звали --
получил указание обслуживать мальчика с тем же рвением, с каким он
обслуживает и самого хозяина.
вспоминай, -- с загадочнейшим выражением лица сказал Ибалар и мимоходом
прикоснулся ладонью ко лбу Лагхи.
больного жар, или, напротив, не околел ли тот ненароком.
полнолуние Лагха, сытно откушавший и разодетый на варанский манер, стоял на
корме корабля и, мучаясь непривычным бездельем, смотрел в черные воды моря,
распластавшиеся от горизонта до горизонта. "Вспоминай", -- говорил Ибалар.
Он знал что говорил. В черные воды моря...
Где-то он уже видел то же самое. Где-то видел, хотя никогда не путешествовал
по морю. "Вспоминай", -- таков был приказ. Таково было предостережение.
Такова была неизбежность.
-- как бы изнутри. И не только видел, но и слышал, чувствовал, осязал,
обонял. Картины сменяли друг друга то быстро, то медленно. Иногда Лагхе
казалось, что прошла вечность, иногда -- час. Но и то, и другое было лишь
разными ликами иллюзии.
Лоскир. Лоскир весел, нахален и задирист. И все время проигрывает, а он,
Лагха, потешается над ним. Он по-прежнему Лагха, но у него другое, взрослое
тело и другие мысли. Лоскир говорит на том же языке, на каком написана "Геда
об Эррихпе Древнем" -- стало быть, на харренском. Мальчишка называет своего
партнера Кальтом. Кальтом Лозоходцем. Надо полагать, это его, Лагху, так
зовут внутри этого странного сна. Или звали.
-- начинает бесшумно вращаться вокруг своей оси. Она кружится все быстрее,
расплывается на тысячу самоцветов и превращается в пестрый ковер с длинными
пушистыми кистями. На этом ковре сидит, поджав ноги, худенькая, но очень
красивая девушка. Нагая и бледнокожая.
целует ее, с сожалением замечая чахоточный румянец, разлитый по ее щекам.
Они говорят глупости и шутят. Она, как и тот мальчишка, тоже зовет его
Кальтом. Она смотрит ему в глаза и прочит ему великое будущее. Она говорит,
что у него бордовая звезда во лбу. Он -- стройный и сильный черноволосый
мужчина с рельефными скулами северянина, ласково обхватывает ее стан, кладет
голову ей на колени, а она гладит его, словно котейку. Но что-то -- у Лагхи
нет времени понять что -- происходит за окном. Что-то или кто-то зовет его
прочь и он уходит. Он дарит ей браслет с сапфирами -- каждый величиной с
лесной орех -- и уходит, переносясь куда-то, где небеса и деревья незнакомы
и высоки.
ней, когда все будет хорошо. И стыдится собственных мыслей о том, что негоже
возвращаться к продажным женщинам. Она улыбается ему откуда-то из другого
мира. И задумчиво глядит в глубину синих камней, лениво поблескивающих на
солнце. Ярко-голубая искра, порожденная сияющим камнем, слепит Лагху, он на
секунду закрывает глаза и... обнаруживает себя стоящим у саркофага.
Лагха. Он проводит двумя пальцами по бирюзовой крышке саркофага с черными
прожилками. Он ищет ответ на один очень важный вопрос. И он находит его --
судя по тому, что, спустя один порыв ветра, он уже вельможа при дворе
какого-то придурковатого и дряхлого царя. Он знает о себе, что его все еще
зовут Кальтом, но теперь он благородный вельможа. Дамы кокетливо склоняются
перед ним в поклонах, а мужчины вызывают его на поединки чести.
слегка. Скорее повзрослел. Он смотрит на противника и целует лезвие своего
огромного двуручного меча. "Мне подарили этот меч", -- знает Лагха, но не
помнит, кто именно, и чем он заслужил такой подарок. На лезвии выгравировано
что-то. Лагха напрягает зрение. "Храни себя и меня", -- вот, что требует от
него меч. И он исполняет его веление. Его противник убит, а женщина, бывшая
женой его мертвого противника, любовно подает ему плащ с красивой пряжкой.
"Это теперь моя жена", -- знает Лагха и целует ее в шею, которая вырастает
ввысь, становится шире, больше, белее, раздувается до неба. Нет, это не шея,
это колонна. Она -- часть какой-то арки, под которой проходят стройными
рядами вооруженные люди. Тяжелая конница, пехота, вспомогательные войска,
обоз, приблудные шлюхи.
Он устал. Под глазами у него залегли темно-фиолетовые тени. Его меч
по-прежнему с ним. Лагха чувствует, что его дела идут неважно. Войско
разбито, а подкрепление не пришло вовремя. Он чувствует, что скоро умрет и
знает, что его врага зовут Торвент Мудрый. Он знает, что его враг --
император Синего Алустрала. Он столь же мудр, сколь и бессердечен. Торвент
Мудрый пускает в него стрелу. Не одну, нет. Смертоносный, воющий ураган
стрел. Несколько пробивают насквозь его кованый нагрудник. Он, Кальт,
умирает, и в этом у Лагхи нет сомнений.
им за жизнь. О нет, не слишком длинная череда. Словно барельефы на фронтоне
дворца харренского сотинальма. Их ровно столько, сколько нужно для
украшения. Но не больше. Вот он дарит девушке из постоялого двора браслет с
сапфирами. Вот он находит какое-то место, которое все называют Золотым
Цветком, и глашатай привселюдно объясняет, что сюда будет перенесена новая
столица царства. Вот он треплет Лоскира за вихры. И волны качают
поврежденный, но помилованный добросердечным Кальтом парусник врага.
"Кальт!" -- кричит кто-то, но ему лень отвечать, он отмахивается, словно
отгоняя назойливую муху, и послушная его руке картина мироздания снова