головы шлем и под ликующие крики нежно обнял королеву. Этот миг был столь
долгожданным и прекрасным, что не только королева заплакала от радости, не
только нежные дамы, но и у многих суровых мужей на глазах показались слезы.
крепко обнял сына и сказал:
целый год вдали от нас! Подробный рассказ о твоих странствиях мы выслушаем,
как только ты отдохнешь с дороги. Лишь одно скажи немедля -- ибо весь народ
наш ждет с нетерпением этих слов! Удалось ли тебе отыскать драгоценное
Яблоко?
бережно хранимое у сердца, он высоко поднял его, так, чтобы всем вокруг было
видно. Прекрасное Яблоко сияло в его руке, нежный аромат донесся до тех, кто
стоял там. Послышался шепот восторга, но он вскоре утих, ибо слишком велика
и полна была радость сидов, чтобы говорить. В торжественной тишине Гвион с
поклоном подал Яблоко королю и сказал такие слова:
народу по праву! Вот плод от Яблони, данной нам в дар Богиней, последний и
единственный на свете! Пусть же всякое зло отступит ныне от нас, и горе
покинет все сердца! Ибо Фахан, враг сидов, убийца Яблони, сражен моей рукой!
клянусь сберечь его, хотя бы ценой собственной жизни!
победой. Так было возвращено Яблоко.
бросил Яблоко в землю. Деревянный меч в тот же день с почетом перенесли в
королевскую сокровищницу и положили на вышитую золотом подушку. Пламенный,
достойнейший из коней, получил в награду свободу и право самому избирать
себе всадника. С тех пор никто, кроме Гвиона, не осмеливался ездить на нем
верхом.
стволом уже шелестело в саду, принося покой и радость сидам. Ее неусыпно
охраняли, чтобы никакое зло больше не коснулось бесценного дара Богини Дану.
возвращения Яблока Гвион пожелал взглянуть на славный меч и отправился в
сокровищницу. Едва взяв меч в руки он увидел, что на нем появились побеги,
украшенные клейкими ярко-зелеными листочками. Он поспешил рассказать об этом
чуде королю. Владыка сидов возрадовался и повелел посадить молодую березку
рядом с Яблоней. Деревце, выросшее из меча, сохранило дар речи, и каждый,
кому доведется побывать в саду короля Ллинмара, пусть непременно повидает
Березу и побеседует с ней. Мудрость и благородство ее не имеют себе равных.
История о Фреаваре, повелителе Стихий
одарил его ни богатством, ни древностью рода, а воинской славы и достатка
Фреавар сам не пожелал, и с малолетства предпочел книги оружию. Когда
сверстники его учились сидеть на коне и владеть мечом, Фреавар целыми днями
корпел с монахами над пергаментом, и к десяти годам был сведущ в искусстве
чтения и письма поболее своих учителей. Родные дивились его страсти к
чтению, но были им довольны и втайне мечтали, что Фреавар когда-нибудь
станет отцом-настоятелем, а то и епископом.
спина его сгорбилась, а лицо стало бледным, землистым. Но взор его был суров
и ясен и, казалось, проникал в самые глубины. Он так и не дал обетов
Господу, хотя жизнь вел такую, что не по силам многим монахам. Ел он совсем
мало, вина не пил вовсе, одевался бедно. В чистоте и целомудрии его никто не
сомневался, ибо Фреавар не смотрел на женщин, а когда смотрел -- не видел.
Весь пыл, все силы юности отдал он книгам, читая и перечитывая все, что
только мог достать, и неутолимая жажда познать неведомое вела его в этих
трудах.
стали чуждаться его. Мрачная, одинокая жизнь Фреавара была им непонятна, ибо
он наотрез отказался принять духовный сан, но жил в миру отшельником.
Поговаривали, что жизнь такая неугодна Богу, а Фреавар попал в сети
нечистого. Когда до Фреавара дошли эти речи, он усмехнулся, собрал то
немногое, что имел, и навсегда покинул родные места.
побывал Фреавар, но видел везде лишь одно -- книги и свитки. Не раз отдавал
он последнее, чтобы заполучить редкостную рукопись, и зарабатывал на хлеб
самым черным трудом. Так в скитаньях минуло немало лет, и юность его
отцвела, сменившись зрелостью.
богатого купца. Купец этот, смуглый сухонький старичок, был охоч до
диковинок и длинных рассказов и привечал чужеземцев. Долго расспрашивал он
Фреавара о его родине и ее обычаях, а потом, узнав, что гость ищет редкие
книги, извлек из сундука древнюю рукопись. Переплет ее, некогда богато
изукрашенный странными узорами, от времени истерся и потрескался. Открыв
книгу, Фреавар увидел, что страницы сделаны из какого-то незнакомого
материала, непохожего на пергамент.
прадед привез ее оттуда, и уже тогда она была древней.
была написана книга, был ему неведом.
никто не смог прочитать ни слова. Не знаю, зачем она была моему прадеду --
быть может, ему нравились узоры на переплете...
читал, что он стал просить позволения скопировать книгу.
она принесет тебе пользу, а у меня она без толку пылится в сундуке.
за долгий рассказ, которым ты меня потешил!
дар.
ночей провел он над ней, силясь разгадать, о чем же она. Но все усилия его
были тщетны -- странные символы, повествующие о неведомом, оставались немы.
Эти неудачи лишь еще больше разожгли желание Фреавара прочесть таинственную
книгу. Странствия стали уже для него привычны, и он отправился в далекий
Египет.
книгу. Многие говорили ему, что она -- на древнем тайном языке, но
сомневались, остался ли на всей земле хоть кто-то, помнящий этот язык.
ослепительным солнечным светом, и думал, где бы ему укрыться от зноя. Вдруг
он увидел старика, сидящего у дверей дома и читающего какой-то манускрипт.
Волосы и борода старика были белы, как лунь, а горбоносое лицо поражало
благородством и красотой. Недолго думая, Фреавар подошел к старику и,
вежливо поприветствовав, спросил, не может ли он помочь перевести редкую
рукопись.
удовольствием помогу тебе, если сумею.
открыл, и лицо его вдруг преобразилось: брови сурово нахмурились, глаза
негодующе засверкали. Он отбросил книгу, словно она жгла ему руки, и сказал
гневно:
кто ты, и для чего принес мне эту книгу?
знаю, о чем она. Но я хочу узнать, и потому ищу того, кто мог бы прочесть
мне ее.
спокойнее:
Послушай, чужеземец, что я скажу тебе, и знай, что я говорю от чистого
сердца! Эта книга -- зло, такое страшное зло, что ты даже не можешь
помыслить! Есть вещи, которых лучше не знать, и книга эта -- из них. Я
советую тебе немедленно сжечь ее.
смогу поступить ни с одной книгой, а тем более с этой! Почтеннейший, ведь ты
понимаешь, что в ней написано! Прошу тебя, прочитай ее мне, и если я увижу,
что она так плоха, как ты говоришь, я, конечно, сожгу ее!