Если вам показался оскорбительным тон моих высказываний, я готов принести
свои извинения. Я действительно, кажется, погорячился, узнав о вашем столь
опрометчивом поступке, но по существу дела...
различными посторонними, не касающимися экспедиции доводами, а сообразуясь
только с интересами проводимых нами исследований.
интересах фирмы "Ченснепп-каучук". Вы приняли условия господина Гуна
Ченснеппа и, следовательно, не вольны распоряжаться по своему усмотрению
как полученными результатами, так и добытыми здесь экспонатами.
взгляды, но мне этот вопрос представляется слишком сложным и, я бы сказал,
щекотливым. Мне кажется, его просто не следует касаться.
находимся на земле Паутоо.
имеющих интересы на этих островах, немало средств вкладывающих в их
развитие, однако "Ченснепп-каучук" доминирует. От Ченснеппа в какой-то
мере зависят все эти фирмы, не говоря уже о предприятиях и торговых
заведениях состоятельных паутоанцев.
Значит, вы находите, что и мы, наша изыскательская группа ученых, должны
быть на положении паутоанцев?
требования, что вы намерены предпринять?
Гуну Ченснеппу оборудование.
письме Арнсу Парсету, - мне он был несколько подозрителен еще там, в
метрополии, когда мы были с ним у этого ворочающего миллионами магната, а
теперь... Ничего не поделаешь, мне просто не приходило на мысль, что все
это обернется так пакостно. Да, дорогой учитель, я согласился с его
наглыми требованиями. Пришлось согласиться, памятуя, что основные работы
фактически еще не начаты. Издержки предстоят немалые, и в силу этого мы
вынуждены полностью зависеть от благорасположенности этих господ. Я еще
понимаю - Ченснепп, но этот, с позволения сказать... Ведь какой ни на
есть, а ученый, притом человек, надо отдать ему справедливость, способный.
Из него бы вышел, если не отменный, то по крайней мере очень обстоятельный
и, может быть, заметный исследователь... Ну, да бог с ним... Понял я
только, что попал в положение пренеприятное, однако не отчаиваюсь найти
средство к выходу из него, и, как знать, может быть, в конечном счете
господин Шираст останется с носом. А пока... пока весьма противно на душе.
Только и отдохновения сейчас - это общение с нашим замечательным Преойто.
Кстати, поклон от него. Вспоминает с радостью и душевной теплотой встречи
с вами. Он все так же обаятелен и мудр, жизнерадостен и спокоен, хотя
знает, что дни его сочтены. Преойто теперь прикован к своему креслу, и
удел его - тихое наслаждение жизнью созерцательной. Пора и
необременительная, и спокойная. Уже спокойная и еще не обременительная. Он
болен настолько, что уже может позволить себе редко доступную роскошь не
иметь нежелательных обязанностей, и все же бодр в такой мере, что не
требуется за ним какого-либо унижающего ухода. Он умеет рассудительно и
уверенно оценивать окружающий мир, видеть особенную красоту его, часто
недоступную другим..."
сенью кокосовых пальм, заботливо склонивших свои кроны над легкой
черепицей. Домик прост и удобен. Широкая веранда почти со всех сторон
окружает его внутренние и в жару сравнительно прохладные комнаты. Вечерами
под неумолчный и ставший уже привычным шум живности, обильно населяющей
тропики, Вудрум часами просиживает у кресла больного старика, слушая его
содержательную, неторопливую речь, делясь своими планами изучения древней
и загадочной истории Паутоо, невзгодами и сомнениями, с благодарностью
принимая его советы.
сочетать в себе высокую культуру некогда, могущественного и славного
народа Паутоо и многое из того, что принесла на Восток европейская
цивилизация. Он одним из первых паутоанцев получил блестящее образование в
Европе, его дом стал центром для свободомыслящей паутоанской интеллигенции
и объектом подозрительного внимания колониальных властей. Преойто много
сделал для своих соотечественников, достиг огромной известности и почета,
оставаясь скромным, доступным и бескорыстным.
- Ты не представляешь себе, как скромен уклад жизни этого и по
происхождению, и по личным достоинствам выдающегося человека.
мне общение с Преойто. Его неторопливые, полные достоинства манеры
показывают человека содержательного и уравновешенного. Все в нем говорит,
что он унаследовал мудрость многих веков. Всегда чувствуешь себя в
присутствии этого величавого паутоанца невозможно наивным и малоопытным.
моим визитам к Преойто. А я люблю у него бывать, отдыхаю у него душой и
вовсе не намерен разделять страхов Шираста, уже потому настороженного, что
Преойто - гордость и знамя паутоанцев - не угоден властям метрополии. Его
стремление обеспечить торжество идеалов - истины, добра и красоты, его
проповедь справедливости (он считает, что в мире должен быть один
главенствующий закон справедливости, в силу которого никто не смеет
строить своего счастья на несчастье другого) еще кое-как устраивает
власти. Но их страшит другое. Преойто авторитетен, к его словам
прислушивается народ, а он идет дальше многих националистов и учит, что
надобно стремиться не к тому, чтобы заменить европейских властителей на
паутоанских, а к правлению, действующему в интересах народа, служащему
народу, к ликвидации бедноты и нищеты во всех ее проявлениях. Этого-то
учения ему и не могут простить власть имущие. Ни европейские, ни
паутоанские..."
бодрости и уверенности. После любой встречи с ним легче переносить тяжелую
обстановку, сложившуюся из-за Шираста. Шираст стал набирать в поисковую
группу новых людей. Подчас он не утруждает себя тем, чтобы согласовать с
Вудрумом свои действия, и явно стремится к тому, чтобы окружить себя
нужными ему людьми. Незаметно получилось так, что русские оказались в
меньшинстве. Нет былой сплоченности, единства, во всем начинает царить дух
делячества.
Впервые встретившись с житейскими невзгодами, с людьми разными, в том
числе и нечистоплотными, а зачастую просто подлыми, он включается в борьбу
активно, проявляя себя далеко не мягкотелым, настойчивым и, когда надо,
даже отважным. Неиссякаемый оптимизм Бориса Шорпачева, несомненно, служит
ему примером, и "русская партия", хотя и малочисленная, держится стойко.
Находчивый, общительный Шорпачев сумел ближе других европейцев сойтись с
рабочими-паутоанцами, стать и среди них своим человеком. Он вскоре
выяснил, что Шираст в числе нанятых рабочих привез замаскированного
служителя храма Буатоо. Узнав, что его секрет раскрыт Шорпачевым, Шираст
стал еще хуже относиться к юноше, выжидая удобного повода, чтобы уволить
его из экспедиции.
Шираста, сперва недовольного наладившимися отношениями с жрецами, а затем
установившего с ними какие-то подозрительные связи. Услышав об этих
происках, Вудрум то впадает в уныние, то грозится, несмотря ни на что,
порвать с Ширастом и Ченснеппом. Однако он вскоре снова углубляется в
работу, не в силах ничего предпринять, стараясь не обращать внимания на
все ухудшающуюся обстановку в экспедиции.
святилищем храма и уже найден кусок ветки, о которой можно с уверенностью
сказать, что она из окаменевшей в свое время рощи, воспетой в легенде о
Ракомо и Лавуме. Разобран завал нижнего портика храма, и там, среди хаоса
обломков, найдена окаменевшая кисть руки Лавумы, а вскоре водолазы
пробираются все дальше в глубь развалин и одному из них удается найти еще
один обломок статуи Небесного Гостя, который Иван Александрович Вудрум
считал ядром метеорита. Но и эта радость омрачается Ширастом. Шираст уж
очень много времени проводит вне экспедиции, то и дело посещает
высокопоставленных лиц колонии. За спиной Вудрума ведутся какие-то
переговоры. Шираст сносится с метрополией, посещает губернатора и жрецов
Буатоо. Возня эта неприятна и подозрительна Вудруму, он чувствует, что
затевается что-то неблаговидное. Все это кончается совершенной
неожиданностью: Шираст заявляет Вудруму о необходимости прекратить
подводные раскопки, и притом безотлагательно.
посчитался с требованиями полномочного представителя Гуна Ченснеппа. В те
дни Вудруму было не до того. Он все меньше бывает на месте раскопок,
поручив их Плотникову и сыну, а сам почти все время проводит на основной
базе экспедиции в Макими, работая над изучением добытых экспонатов. Все
его внимание привлечено ядром метеорита. Осторожно, ювелирно, миллиметр за
миллиметром он расчищает сердцевину космического тела, заброшенного из
какого-то далекого мира.