Чтение 19–й страницы книги ~Остров Таусена~

которые больше никогда не откроются!

По лицу Таусена текли слезы. Он опять встал и начал шагать по комнате.

Голос Гущина срывался.

Таусен узнал, как после широкого наступления избалованная легкими
успехами в Европе фашистская армия получила ошеломляющий удар под Москвой.
Немцы были уже в предместьях Москвы и предвкушали, как они войдут в
великую столицу, - а им пришлось поспешно отступать, бросая танки и пушки.

Потом - сокрушительные удары под Ленинградом и Новгородом, в Крыму и в
других местах.

Много еще пришлось вынести советским людям. Страшные и величественные
картины блокады Ленинграда возникали перед Таусеном из сдержанного, но
взволнованного рассказа Цветкова и Гущина.

- Чудес не бывает, - сказал Таусен. - Откуда же русские брали столько
оружия, боеприпасов и снаряжения для такой грандиозной войны? Вы сами
говорите, что вначале этого всего у вас было недостаточно.

В ответ Таусен услышал о том, как работали советские люди в годы войны,
как перенесли на Восток заводы, и скоро оттуда помчались на фронт сотни и
тысячи эшелонов с оружием. Он узнал, как воины закрывали своей грудью
амбразуры вражеских дотов, как женщины вместе с подростками выполняли
тяжелую мужскую работу.

- Нет, это не чудо! - сказал он, останавливаясь посреди комнаты и
горящими глазами глядя на своих гостей. - Вы не могли не победить!

Он услышал, как огромная немецкая армия была зажата в смертельные тиски
под Сталинградом и разгромлена впрах. И тогда решилась судьбы войны. Было
еще много жестоких кровопролитных боев до того, как десятки тысяч
советских пушек загремели у Берлина и победоносное красное знамя взвилось
над рейхстагом.

- Рассказывайте еще, еще!

Таусен услышал о том, как суд народов десять месяцев разбирал
неслыханные преступления фашистских правителей в Германии и дал им то, что
они заслужили: виселицу и петлю. С облегчением узнал о том, что предатель
его родины Квислинг поплатился расстрелом за измену родине, и о том, как
суды Советского Союза и стран новой демократии покарали фашистских
бандитов. Он узнал, как капитулировала Япония, как за четыре года было
восстановлено и стало еще крепче народное хозяйство Советской страны, как
работают освобожденные народы, создавая новую жизнь.

Наконец наступило молчание и такая тишина, что стук в дверь заставил
всех вздрогнуть, словно выстрел. На самом деле стучали очень тихо. Таусен
даже не сразу сообразил, что это стучит его работница. Он что-то
односложно ответил ей.

Вкусный ужин был приготовлен из жареной птицы, и Цветков подумал: "А
хозяин, пожалуй, и не думал окончательно отрекаться от жизни, если он так
заботится о еде. А теперь... Теперь академику надо вернуться к людям, к
работе... Он много может дать, ведь он уже понял..."

А Гущину казалось, что скоро исполнится то, к чему он стремился.

Ведь Таусен говорил о судне, на котором он приплыл сюда. Правда, он
говорил, что оно в плохом состоянии... Но Гущин видел судно целым и
невредимым. В его воображении оно было похоже на дрифтер. Оно стояло в
бухте, чуть покачиваясь на легкой зыби. Его дымящаяся труба слегка
откинута назад, и все оно напряжено, как бегун, ожидающий сигнала, чтобы
сорваться с места. Шумно дышит его машина...

Не будучи в силах оторваться от зрелища, которое стояло перед ним как
галлюцинация, Гущин спросил хозяина:

- Как ваше судно? Можно его наладить?

- Нет, - сказал Таусен, - я не ошибусь, если скажу, что его фактически
не существует.

Мечта налетела на действительность, как поезд на препятствие, и
крушение было тем сильнее, чем стремительнее было движение.

Спустя секунду Гущин спросил:

- Что же с ним все-таки стало?

- Ведь я вам еще не досказал всей истории, - ответил Таусен. - Я уже
говорил, что предпринял свое путешествие в неблагоприятное время года,
Баренцево море зимой замерзает, кроме довольно широкой части у норвежских
берегов, где его согревает теплое течение. Граница незамерзающего моря
идет от острова Медвежьего на восток, потом уклоняется к юго-востоку,
затем резко поворачивает к югу, где доходит до берегов Кольского
полуострова, примерно около острова Кокуева.

Таусен опять раскрыл атлас:

- Вот видите: здесь эта граница показана штриховой линией.

Плаванье было так трудно, что ни при каких других обстоятельствах я не
решился бы на него. Рольфсен меня обо всем предупреждал. Собственно
говоря, тут был огромный риск. Неудивительно, что я на него пошел. Перед
этим я вообще был готов расстаться с жизнью. Но саамы вели себя
исключительно храбро. Они привыкли к полярной жизни, полной тяжелых трудов
и опасностей. А переселение на этот остров их привлекало, как я уже
говорил вам. Я хочу добавить, что здесь оказалось небольшое стало диких
северных оленей. Они легко приручаются. У саамов своих оленей не было, а
они очень любят этих животных и дорожат ими.

Весь экипаж судна состоял из меня и саамов. Обязанности капитана
выполнял глава второй семьи - Арне.

Да, так вот: примерно за сороковым градусов долготы пошли тяжелые
пловучие льды. И, собственно, мы не добрались бы до этого острова, если бы
не ветвь теплого течения, по которой мы следовали. Она широка, но льды в
нее проникали, и чем дальше, тем больше. Не раз казалось, что наше
небольшое судно треснет среди них, как ореховая скорлупа. Но Арне вел его
упорно искусно.

С большим трудом и опасностями мы доплыли до острова. Было уже очень
холодно, и над теплой водой, по которой мы шли, почти все время
поднимались густые туманы. Трудность и опасность плавания от них сильно
увеличивались.

Мы вошли в бухту - я вам, кажется, говорил, что здесь есть очень
удобная естественная бухта. Наше судно с его мелкой осадкой подошло почти
к самому берегу. Мы сразу принялись за выгрузку. И вот тут-то мы потеряли
радиоустановку.

- Как же? - быстро спросил Гущин.

- Нелепая случайность. Ящик с лампами упал в море.

- Да ведь вы говорите - там неглубоко!

- Очень мелко.

- Так в чем же дело?

- К несчастью, ящик попал под киль судна, разбился, и все сплющилось в
лепешку.

- Эх! - с досадой вырвалось у Гущина.

- Саамы очень горевали, - сказал Таусен. - Но это было непоправимо. Я
тоже сначала огорчился. Но потом... - Он махнул рукой. - Вспомните, в
каком я был состоянии, когда ушел от людей...

Таусен замолчал, отдавшись воспоминаниям.

Он отчетливо помнил тот пасмурный день. Был небольшой сравнительно
мороз - градусов десять. Сильный ровный ветер дул непрерывно. Саамы - и
взрослые и дети - были очень оживлены. Все радовались, что благополучно
окончен долгий опасный путь. Саамы были счастливы, что у них будет здесь
свободный промысел в необозримых морских просторах, свои олени, свой
остров - пусть небольшой.

Таусен и сам был возбужден и доволен. Трудный путь был позади.

Цель была достигнута, а это всегда радует сильного человека. Занялись
выгрузкой и устройством на острове.

Таусен оставил позади жизнь, оставил все и, как он думал, навсегда.

Если бы он мог чувствовать и радоваться так, как эти непосредственные
дети природы! - думал он, глядя на довольные, счастливые лица саамов.
Таусен успел сдружиться с ними за время пути.

Никогда не забудет он первых дней на острове. Это было незадолго до
наступления полярной ночи. Дни быстро кончались, но долго длились сумерки.

Людей не приходилось торопить.

Саамы так старались, что в первый же день до темноты успели собрать
один дом.

- Ночевали мы на судне, - продолжал рассказывать Таусен. - На следующий
день собрали большой дом. Дома эти очень просты, собираются быстро. Но
жить в них еще нельзя было - не было отопления, и мы два дня оставались на
судне.

На третий день смонтировали ветряк, сделали проводку, установили лампы
и поэтому смогли работать и после наступления темноты. Поставили
электропечи, провели освещение и на четвертый день перебрались в дома...

- Позвольте... - перебил Гущин. - Значит, вы собрали дома и
смонтировали ветряк у самой бухты?

- Совершенно верно. Там мы прожили первую зиму. Мы думали, что
поселиться у самого моря будет удобнее, но не учли, что пресная вода,
необходимая нам и нашим животным, была очень далеко, а отправляться за ней
нам приходилось гораздо чаще, чем в море. И в первое же лето мы перенесли
сюда дома и ветряк, а следующей зимой соорудили ледяную постройку.

- Какую же? - спросил Гущин.

- Вы в ней были, - ответил Таусен.

- Это куда утку отнесли?

- Совершенно верно.

- Да неужто! Я и не заметил, что она ледяная.

- Здесь леса нет, - объяснил Таусен, - а нам трудно было даже привезти
достаточно дерева для мебели.

- Это неплохо придумано, - сказал Цветков. - У нас в Москве и в других
городах есть ледяные склады для продуктов, и они стоят по нескольку лет.

- Помещение, в котором вы были, - продолжал Таусен, - лишь часть
ледяной постройки. В нем я держу подопытных птиц. В других помещениях -
моя лаборатория и склады. Все они, по мере надобности, отапливаются такими