проверить, не забыл ли чего в своих комнатах. Он прошелся по ним, отмечая
то там, то здесь мелкие изменения в интерьере. Но не более того. Что был
ты здесь, наследный принц, что не был - один демон!
Пресветлый иронически хмыкнул, потешаясь над собственной философичностью.
Ишь ты - сопли распустил, словно малое дитя. Не ожидал, старина, не
ожидал. Ты еще пойди, поплачься Домабу в его цветастых вепрей - уж он
точно оценит и все простит.
Впрочем, сколько на себя не хмыкай, настроение этим не поднять.
Сзади шумно задышали. Можно было не оглядываться - и так ясно, что пришел
Джергил и старается как можно деликатнее обратить на себя внимание
господина. Но принц, разумеется, обернулся, вопросительно поднимая правую
бровь.
- Все готово, господин, - сообщил телохранитель.
- Хорошо. Ждите, я скоро буду.
Он вернулся в гостиную и поднялся на второй этаж, остановившись у двери,
за которой последние несколько лет бывали лишь слуги. Талигхилл положил
дрогнувшую ладонь на дверь и нажал. С легким скрипом та отворилась.
Прежде чем перешагнуть через порог, принц еще подумал, что дверь должна
была быть заперта. И пришел сюда Пресветлый, повинуясь лишь минутному
алогичному импульсу, потому что, пожелай он на самом деле попасть внутрь,
ему бы пришлось искать управителя и брать у того ключи.
Потом он вошел.
Домаб сидел на постели матери, обхватив голову ладонями. На звук шагов он
оглянулся, и на лице управителя принц увидел страдание пополам с
удивлением. Хотя удивляться вообще-то следовало как раз Талигхиллу.
Он и удивился. Но удивление было легким, оно притулилось на краешке
сознания, а все остальное сейчас заполнил собой праведный гнев. Как смеет
этот человек сидеть вот так запросто на постели его матери?! Завтра же -
на рудники! Окунать в Ханх до тех пор, пока крокодилы не насытятся, а
потом то, что останется, - на рудники!
Неизвестно, каких пределов достигло бы разгоряченное воображение принца;
Домаб прервал мысли Пресветлого совершенно неожиданными словами:
- Как хорошо, что она не видит всего этого!
Принц опешил от такой наглости. Что имеет в виду этот недостойный?!
- Я имею в виду то, что иногда люди меняются. И не всегда - к лучшему.
Поэтому предпочтительнее помнить их такими, какими они были до... этих
перемен.
- Изволь выражаться яснее! - приказал Талигхилл. - И поторопись, если не
желаешь сегодня же попробовать рудничной пыли.
- Именно об этом я и говорю, - печально произнес Домаб. - Ты изменился.
Стал заносчивее и бесчеловечней. Страшные слова, но кто-то должен их тебе
сказать, ведь так? Конечно, рудники и все такое... но кому-то нужно
раскрыть тебе глаза, заставить посмотреть на самого себя со стороны.
Попытаться заставить, - поправил себя управитель.
- А почему же именно ты "раскрываешь мне глаза"? - поинтересовался принц.
- Ты что, самый совестливый в этом доме?
- Нет, пожалуй, - покачал головой Домаб. - Есть и посовестливее меня. Но
у них - семьи. А у меня остался только сын.
- Сын? - искренне удивился Талигхилл. - Я никогда не слышал...
- Сын, - с нажимом повторил Домаб. - И потом, кто же еще должен раскрыть
тебе глаза на происходящее, как не твой собственный отец?
- Ну, он-то далеко... - начал Пресветлый.
И замолчал.
До него дошел наконец смысл сказанного Домабом.
- Что? - тихо прошептал Талигхилл. - Что ты сказал?
- Эта история стара и давным-давно всеми забыта, - вздохнул Домаб. - ...И
правильно сделали, что забыли. Ничего в ней хорошего нет, в этой истории.
Да и знало о ней не так уж много людей. Когда Руалнир женился на твоей
матери, он был молод и горяч... как ты сейчас. Он не думал о супруге, а
предпочитал жене охоту и другие развлечения. Опять-таки, наложницы.
Брак-то изначально был политическим, не более того. И мать твоя переехала
сюда, в усадьбу. Чтобы не путаться под ногами. А я здесь уже тогда работал
- только не управителем, а садовником.
- И ты ее утешил, - выговорил принц ровным голосом.
- Я ее полюбил, - покачал головой Домаб. - И она меня. Тоже. И между
прочим, Руалниру на все это было глубоко наплевать. Он как раз ездил то ли
на север, то ли на юг - охотиться, - когда мы поняли, что скоро должен
появиться ребенок... Ты то есть. Приехал Руалнир. Узнал, естественно.
Расхохотался и сказал, что, мол, вместо него неплохо постарались. И ладно,
главное, чтобы у ребенка имелся дар Богов. А поскольку мать твоя была из
Пресветлых, из дальней ветви, у нее, как ты знаешь, такой дар был. Хотя и
сказано, что Боги дают его только наследнику и только сыну правителя, в
жизни всякое случается. А раз у матери дар, то и у тебя - тоже. В общем,
родился ты; Руалнир носом крутить не стал - принял как родного. И вот
тогда в нем произошла удивительная перемена; я этого поначалу не углядел,
потому что в основном жил здесь, в Гардгэне не появлялся, но потом
все-таки обратил внимание: Руалнир к тебе привязался. Мать твою он так
никогда и не любил, а вот тебя - на удивление - да, полюбил. ...Скоро она
умерла, тогда правитель и вовсе к тебе душой прикипел, словно жена была
последним препятствием между ним и тобой. Вот так.
- Звучит трогательно, - холодно заметил Талигхилл. - А как оно было на
самом деле, я у отца спрошу. С твоего позволения.
- А если бы я про дар Богов не заговорил, ты бы поверил, - сказал Домаб.
- Знаешь, Исуур утверждал: "Закрывший глаза либо наступит на хвост спящего
тигра, либо попадет в ловчую яму".
- Это мы обсудим в другой раз, - отрезал принц.
- Значит, на рудники я пока не отправляюсь.
- Верно подметил - пока. А там видно будет.- С этими словами принц вышел
из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь.
Тонкая высокая вазочка, что стояла на полке рядом с дверью, зашаталась и
рухнула на пол - Домаб заметил это слишком поздно и не успел подхватить.
Некоторое время он так и стоял: полуприсевший, с осколками хрупкого
фарфора в пораненных ладонях - и кровь стекала на роскошный ковер,
впитываясь в ворс. Потом управитель поднялся, ссыпал осколки на пол и
пошел к лестнице, чтобы позвать слуг и приказать им убрать в комнате
госпожи.
На улице резкий голос Талигхилла отдавал команды. Из окна было видно, как
паланкины и карета направились к главным воротам усадьбы; те поспешно
отворились - и процессия запылила по дороге.
Домаб закричал слугам, чтобы поторопились, и...
/смещение - ударом наотмашь по векам. я.../
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Я вздрогнул и потер глаза. Они болели - словно под веки какой-то садист
щедро насыпал крупнозернистой соли.
Немного проморгавшись, я отметил, что остальные чувствуют себя не лучше.
Слабое, но все же утешеньице.
Рядом в кресле застонал Данкэн:
- Что это было?!
Хотел бы я знать! Но, кажется, Мугид очень скоро даст разъяснения. Он же
не хочет, чтобы его растерзала толпа туристов, в самом деле!
Повествователь бесстрастно наблюдал за нашими попытками прийти в себя.
Рядом с ним я разглядел чей-то силуэт - кажется, это был один из слуг.
Кивнув старику, силуэт удалился с необычайной поспешностью.
Ого! Кажется, у нас ЧП. Вот только что из этого следует? Впрочем, скоро
узнаем.
Действительно, повествователь уже поднимался с трона привычным движением
и оглядывал нас - так пастух оглядывает свое стадо. А в стаде-то - недочет!
И тогда все встало на свои места. И кричавшая ночью толстуха, и этот
вынужденный перерыв в повествовании, и суетливая фигурка слуги. То есть...
почти все... Кое о чем я мог, конечно, только догадываться.
- Господа, прошу простить меня за причиненное неудобство. Боюсь, сегодня
повествований больше не будет. Одна из наших гостей решила покинуть
"Башню", и я вынужден принять соответствующие меры.
Мугид легко и плавно направился к выходу. Я, как привязанный, скользнул
за ним, надеясь, что он не заметит, а заметит - не обратит внимания.
Он не обратил. Или просто решил, что я могу слышать и видеть то, что
случится.
На первом этаже стояла толстуха, у ног ее лежала дохлым зверем полупустая
дорожная сумка. (Я, признаться, ожидал, скорее, какого-нибудь чемодана.)
Испуганный взгляд толстухи дернулся к Мугиду, и я впервые посочувствовал
этому человеку по-настоящему. Похоже, сейчас начнется истерика. И
направлена она будет на старика.
Но я ошибся. Толстуха только тяжело вздохнула и почти простонала:
- Скорее!
- Автобус уже вызвали, - мягко произнес Мугид. - Но скажите - если вас не
затруднит, конечно, - что стало причиной подобного решения?
Толстуха вздрогнула напуганным желе и неуверенно потянулась к сумке:
- П-понимаете... - Она задохнулась от страха и схватила сумку,
загородившись ею от старика.
- Успокойтесь, прошу вас, - сказал он тихим, но в то же время властным
тоном. - Ничего страшного не случилось.
От этих слов толстуха затряслась еще больше.
- Не случилось, - выкрикнула она истерично. - Но случится. И я должна
предотвратить это!
- Что?
- Мне снилось, что мой сын... Боги - НЕТ!!!
Глаза толстухи закатились, и она стала заваливаться на бок. Видимо,