Чтение 19–й страницы книги ~Трехручный меч~

Когда королева вернулась и уже сидела у костра, я выбрался с другой стороны, вытер окровавленный меч и тоже подсел ближе к огню. Волк и ворон сделали большие глаза, метнулись в чащу.

Королева спросила с недоумением:

- Чего это они?

- Хыщники, - объяснил я. Поморщился, пососал ссадину на запястье. - У них инстинкты. А также рефлексы. Вот у вас, королев, одни рефлексии.

Она фыркнула и больше в разговор не вступала. Волк и ворон вернулись не скоро, оба сыто взрыгивали. Волк улегся так близко к костру, что того и гляди проснется с опаленным боком, ворон уныло посмотрел на дерево, обычно он взлетал повыше и выбирал там ветку потоньше, чтобы не подобрался никакой зверь, но сейчас подумал и заявил, что разделит с нами тяготы сторожевания и всю ночь не сомкнет глаз.

С этими словами он сунул голову под крыло, опустился брюхом на теплую землю и захрапел, вздрагивая всем телом.

Королева, наклевавшись, как мелкая птичка, осталась сидеть у огня сгорбившись, изредка вздрагивает, когда в темноте хрустнет ветка, над поляной пролетит что-нибудь крупное или раздастся далекий протяжный крик пойманного зверя. Оранжевый колеблющийся свет вырывает из тьмы деревья, сучья потрескивают в жарком огне, мы натаскали достаточно сухостоя, чтобы не особенно беречь щепочки, зато вся поляна в красном победном огне.

За деревьями мелькнула тень, я насторожился, инстинктивно приготовился к протяжному вою, но прогремел могучий отвратительный хохот, словно во весь телеэкран гоготал ведущий телешоу. Холод пробежал по телу, там во тьме грубое опасное животное, тупое, но огромное, если выползет, то всей культуре в моем лице придется... тьфу, что за проклятая двойственность, имманентно присущая русской интеллигенции, я же сейчас не культура, а скорее контркультура, нечто оздоравливающее нацию мускулами и здоровым антидемократическим духом.

Я поднял меч, багровые отблески пробежали от рукояти к истончающемуся, как сосулька, узкому кончику лезвия, сорвались и ушли в нависающую над нами листву. Я невольно проследил взглядом, оттуда тоже можно подкрасться, прыгнуть... И ветки как будто бы поскрипывают под немалой, все увеличивающейся тяжестью... Королева подняла голову, взгляд тоже прикован к мечу.

- Пусть хохочет, - произнесла она ледяным голосом, но краска покинула щеки. - Это Яншун, демон ночи.

- Не вылезет к костру?

Она покачала головой:

- О таком не слыхали. Значит, не может.

- Все когда-то происходит впервые, - ответил я и посмотрел на нее. Она покраснела и отвернулась, я поспешно добавил: - Но у нас достаточно веток, чтобы костер горел всю ночь.

В кустах раздался треск, я до рези в глазах всматривался в темноту. За деревьями тени, вроде бы что-то двигается, перемещается, но, когда я тряхнул головой и перевел взгляд на костер, эти пятна все еще двигаются и перемещаются перед глазами. Королева подкладывала свежие веточки в пламя, ворошила угли длинным прутиком. С другой стороны поляны раздался гнусный утробный хохот, заскрипел, словно огромная когтистая лапа поскребла по закованному в непробиваемую чешую животу.

- Яншун, - повторила она уже увереннее. - Пугает, чтобы мы ослабели за ночь. А днем нападет кто-то другой.

- Тогда поспим? - предложил я.

Она бросила пытливый взгляд, я старался выглядеть до такой степени честным, что просто лох, сказала с нерешительностью:

- Могут напасть и под утро... Когда тянет в сон особенно.

Далеко за деревьями раздался многоголосый волчий вой. Мурашки пошли по коже, потом побежали врассыпную. Похоже, огромная стая волков перегородила дорогу, даже обложила нас со всех сторон. Но из-за деревьев не выходят, словно ждут босса или кого-нибудь посильнее и пострашнее.

Я сунул в огонь длинный шест, алые языки ухватили жадно, затрещало. Королева смотрела с испугом, я шагнул к границе с темнотой, трепещущий свет вырвал из тьмы сразу позеленевшие ветки, зашелестело, на меня быстро взглянули резко сузившиеся от огня желтые глаза, и тут же затрещало, зашумело, звери попятились, я услышал раздраженный и разочарованный вой.

Мне сильно хотелось постучать обеими кулаками по груди и поорать по-тарзаньи, вдруг да испугаются, но так истыкаю горящим факелом морду, передумал и вернулся к костру. Королева смотрела с почтительным страхом, волк с интересом, а ворон бесстыдно спал, всхрапывал и дергался, звучно скобля когтями по коряге.

- Можем выбраться даже сейчас, - объяснил я. - Эти твари боятся огня!

- А... кто там? - спросила она слабо.

Я отмахнулся:

- Жабокрокодилы не крупнее слонов. Ерунда с крыльями.

- Они даже с крыльями?

- Крыльев я не заметил, - признался я. - Это я так на ходу рождаю метаста... в смысле, метафоры. Или афоризмы, что получится.

Она поморщилась, но не сказала, что у меня получилось, а волк спросил недовольно:

- Идти ночью?

- А что? - спросил я бодро. - Мы от тропы ушли недалеко. Впрочем, а оно нам надо: выкалывать глаза в темноте? Утро вечера мудренее.

Королева подсела к огню ближе, плечи передернулись, сказала тоненьким пугливым голоском, будто вернулась в детство, когда страшишься опустить ноги с кровати, а то некто из-под ложа ухватит за щиколотку:

- Это слуги ненасытного Гакована... Их магия всесильна, она может сделать с человеком все... Потому и захватывают целые королевства... начиная вот так, сперва леса, овраги, глубокие омуты... Говорят, их чародейство бессильно только перед еще более великим чародейством любви... Вот почему иногда из захваченных королевств приезжают благородные рыцари, уцелевшие, израненные в боях, но не покорившиеся...

- Стоп-стоп, - прервал я. Сердце мое застучало громче. - Отмотай назад, давай снова. Значит, магия действует не на всех?

- На всех, - возразила она. - Исключений совсем немного. Это люди, которые... чисты. Но даже чистых можно совратить, потому выстаивают только те, кто уже охвачен другим огнем. Понимаешь?

Я подумал, кивнул:

- Да, нам тогда ловить нечего. Вас, может быть, такая магия и не тронет, вы же девственница, да?.. Ах да, простите великодушно! И чего, я вот тоже не совсем девственник. И в карты играю. Правда, на компе, девок в стриппокере можно... гм... А меч, говорите, Ваше Величество, против магии - слабо?

- Даже стрелы, - сказала она, - против могучего чародея ничто. Хотя мелкого, наверное, поразить можно. Чем он слабее, тем ближе должен подойти для совершения заклятий. Но все равно меч короче...

- Достану стрелами, - пообещал я. - Хотя и магия, гм, действует, как я думаю, только на интеллигентов. Они чувствительные. Помню, у нас один гипнотизер выступал, так загипнозил всех, кто книжки читает, а вот трактористов да слесарей - ни одного! Так что у меня есть шанс подойти вплотную и плюнуть в глаза. А потом и дать в этот лоб недрогнувшей рукой.

С другой стороны из-за высоких языков пламени послышался храп. Волк бесстыдно спал, догоняя ворона. Королева сказала с виноватой улыбкой:

- Счастливые... Невинные дети!

- И вы спите, Ваша Королевскость, - предложил я, - а когда наступит это опасное время предутренья, лягу я. А вы, думаю, отобьетесь!

Она поморщилась, такого юмора не понимает, сказала враждебно:

- Я не привыкла спать в таких условиях.

- А придется, - сказал я. - Нам еще ехать и ехать. Это только первая наша ночь.

Я лег у костра, повернувшись к нему спиной, честно настроился бдить, но заснул почти сразу же, как будто кто выключил свет у меня перед глазами.

* * *

Утром мы после короткого завтрака двинулись через лес. Королева выглядела измученной, невыспавшейся, лицо побледнело, хотя, когда я на рассвете открыл глаза, она крепко спала в опасной близости к прогорающему костру, явно озябла и, не просыпаясь, придвигалась к теплу. И королеве не чужд тропизм, как всей юсовской экономике.

До полудня тянулась могучая дубовая роща. Затем пошел жидкий березняк, сменился болотом, мы прошли по самой кромке, дальше смешанный лес, оборвался неожиданной пустошью, а дальше снова открытое пространство на десятки, если не сотни миль, далекие горы в стороне, а впереди все та же зеленая степь с редкими островками леса.

В степи мелкая сухая трава, с каждым шагом нас сильнее изжаривало на сковороде раскаленной земли под кроваво-красным солнцем. Земля тоже красная, от копыт поднималась удушливая пыль, скоро мы все окрасились в красный цвет, а ворон выглядел летающим куском окровавленного мяса, но, правда, виной не пыль, а красные лучи, словно наступил ранний закат.

В западной части неба нависало тяжелое громадное и многоэтажное облако на полкупола, снизу угольно-черное, серое по краям и блистающее, как металлическая вата, сверху. Кое-где блеск превращался в оранжевый огонь, словно там растекалось горящее масло. Я засмотрелся, по телу прошел трепет, даже я чувствую нечто особое, а что же говорить про остальных, куда более близких к природе, чем я, дитя асфальта?

Королева взглянула на меня с некоторым удивлением, с просила язвительно:

- Что за восторг на челе? Неужели и варвары могут любоваться облаками?

- Лучшее, - ответил я, - что может предложить природа, - это женщины... так я думал. Теперь вижу, что возможности природы безграничны.

Она нахмурилась, стараясь понять, спросила с подозрением:

- Это вы о каких возможностях?

- Красота требует жертв, - объяснил я, - и, глядя на нас, понимаешь, что немалых. А вот природа расточает красоты бесплатно.

Она нервно дернула плечиком:

- Подумаешь! Так же можно и с женщиной.

- Любить женщину за красоту, - сказал я нравоучительно, - все равно что любить шоколад за обертку.

Она нахмурилась, демонстративно приотстала, но я потакать не стал, аллюр моего Рогача все тот же, а королева, любопытная, как белка, не утерпит, уже знаю, найдет предлог, чтобы догнать и прицепиться с какой-нибудь женской глупостью. Красота требует жертв, это аксиома, в основном эти жертвы - мужья, так что я могу спокойно встречать ее капризы, не муж, что значит, и не жертва.

Ворон полетал впереди, заскучал без общения, но мы с королевой вроде бы заняты друг другом, прицепился к волку с вопросом, трудно ли ему бывает заснуть, считая овец, все-таки волк, овцеед...

- У меня сон всегда крепкий, - прорычал волк на бегу, - но чуткий. Тоже всегда.

Ворон распростер крылья, поймав теплые потоки над дорогой, и шел так на малой высоте, укрывая волка тенью широких крыльев.

- Да? А вот говорят, что с волками жить - по-волчьи выть, с лошадьми жить - по-лошиному ржать, а как насчет человеков?

Волк буркнул с достоинством:

- Я не обсуждаю качества своего сюзерена!

Ворон летел некоторое время молча, потом прокаркал задумчиво:

- А вот одни говорят, что человека создал Творец, другие - что природа. Но самые мудрые объясняют, что совсем не важно, кто из них ошибается. Главная ошибка уже в самом создании человека.

Волк оскалил зубы, прорычал:

- Еще одно такое слово, и я вырву твой хвост, пернатое!

- За что? - воскаркал ворон.

- За измену! - рыкнул волк.

Он подпрыгнул, ворон поспешно взлетел выше.

- Это не измена, - закричал он в возмущении, - а свободное изъявление мыслей! Мы вправе критиковать и сомневаться!.. А ты, ты - тупой, ограниченный, узколобый...

- Это у меня узкий лоб? - ахнул волк. - А ну иди сюда, померяем лбы!

- Я не в том смысле, - каркнул ворон, - я в аллегорическом толковании...

Я посматривал на небо, с севера наползают темные тучи, подул внезапно холодный ветер. У природы нет плохой погоды, но у нее есть плохое чувство юмора: возьмет и накроет ливнем, да еще влупит градом размером с куриное яйцо, а когда доберемся под крышу, все стихнет и разом засияет ласковое солнышко.

Волк и ворон вроде бы на чем-то помирились, углубились в теоретический спор насчет скрытого смысла в мудрости "И волки сыты, и овцы целы". Кажется, пришли к выводу, что волки сожрали пастуха и собаку, затем ворон спросил, что значит "Волка ноги кормят", волк объяснил, что там мяса больше, ребра не такие сытные.

А с южной стороны, где небо синее-синее, проступают на его безмятежности жутко и нечеловечески мертвые каменные башни. Ливни и снегопады не смыли въевшуюся копоть, не изгладили навсегда вкипевшую жуть. Сердце мое стиснули невидимые пальцы. Остатки высоких башен, городских стен, почерневшие остовы добротных каменных домов...

Под конскими копытами перестала чавкать размокшая земля, послышался сухой короткий стук, словно давний пожар настолько иссушил землю, что стала каменной. Городская стена из массивных каменных глыб почти везде уцелела, только на месте ворот жуткий пролом, словно выбито тараном размером с сами створки, снеся заодно и края стен. От домов только каменные короба, земля кое-где заросла сорняками, жесткими, озлобленными, живучими.

- Что за напасть здесь побывала? - пробормотал я. Настороженно огляделся, но городок мертв, десятка два каменных домов - руины, от остальных, деревянных, остались только каменные печи или камни очага. - Что-то страшное... Если просто пожар, то сразу же отстроили бы!..

Волк бежал впереди, все слышит, но не оглянулся. Ворон каркнул над ухом:

- Здесь был славный и богатый город! И люди жили мирно и счастливо. Но прошел Черный Убийца...

- Это кто, - спросил я, - чума или сап? Или холера?

Ворон буркнул:

- При чем здесь холера? Так звали одного знаменитого разбойника. Он не знал жалости, а людей убивал просто так, чтобы позабавиться. Нравилось ему слышать крики и стоны. И город сжег просто так, без причины. Захотелось посмотреть на большой пожар. И проверить, много ли людей успеет выскочить за городские стены, если город поджечь со всех сторон.

Я спросил невольно:

- И... много?

- Мало, - ответил ворон. Подумав, добавил: - Но и тех он велел прибить живыми к деревьям вон той рощи, что тянется вдоль дороги. Чтобы их видели все, кто будет ехать... потом.

Дома остались позади, звонкий стук копыт сменился мягкой поступью по влажной земле. Я оглянулся на город, пальцы стиснулись в кулаки. Я не садист, но, попадись мне этот убийца, самого бы прибил за руки и ноги к дереву, распорол бы брюхо, и пусть смотрит на свои вывалившиеся кишки, и как их начинает жрать мелкое лесное зверье. И пусть это нерационально, но смертная казнь - вовсе не высшая мера. Высшая мера - заставить пережить все то, что испытали его жертвы.

Глава 5

Ближе к полудню вдали показался город, настоящий город, обнесенный стеной, пусть и деревянной, так что город. Будь он в сто раз крупнее, но не огорожен хотя бы изгородью - уже село, а не город. Так же точно деревня, будь в сто раз больше села, но если нет в ней церкви или дискотеки, то все равно деревня-раздеревня...

Королева все норовила пустить коня вперед, я взмахом длани бросил ввысь своего чернокрылого и вообще черно-мастного сокола, он каркнул недовольно, но цель захвачена, послушно пошел в нужную сторону, благоразумно набирая высоту во избежание нежелательных случайностей.

Волк бросил ревниво:

- А я пробегусь вдоль стены, хорошо?

- Действуй, - одобрил я и добавил важно: - Это просто необходимо знать, как у них со стенами.

Волк умчался, очень довольный, королева посмотрела критически, но смолчала. Однако в глазах выражение изменилось, начинает присматриваться ко мне так, будто я не тот громила, за какого себя выдаю, а нечто такое, что даже книжки всякие читает. Ни фига, случай подвернется, я такое выдам, что сразу в ни разу не грамотные запишешь.

Оранжевое солнце вгоняет раскаленные гвозди прямо в темечко, даже тень юркнула под конское брюхо и там семенит потихоньку, страшась высунуть хотя бы кончик носа. Вообще едем в бестеневом мире. Ворон вернулся, сложил крылья где-то на высоте пролетающих уток и плюхнулся на плечо со свистом авиационной бомбы. Я пошатнулся, но не вылетел из седла, уже привыкаю, да и понял, что для ворона это все равно что для меня вздуть мускулы и гордо выпрямиться, он тем самым тешит свой комплекс неполноценности, все время доказывает, что на самом деле тяжелый, как слон.

- Все тихо, - доложил он буднично. - Еще не ночь, а все лавки закрыты. Базар пуст, народ сидит по домам.

- В жару все прячутся, - сказал я знающе, - но, когда жара спадет, выползут, куда денутся.

Волк встретил нас у самых ворот, открыты настежь, хотя мне казалось, что - когда только увидели город издали, на месте этого зияющего прохода были сомкнутые створки. Проехали под аркой, ни одного стражника, что собирают мыто за въезд, тихо и на прилегающей улице. Я насторожился, слишком пустынно, а в тихом городе черти водятся, королева ахала, восторгалась архитектурой и деревянными мостовыми. Палящее солнце злобно нависает и над городскими кварталами, по улицам как будто жаровни с углями носили весь день, все высушено, все спряталось от жары.

Инстинктивно я старался ехать по освещенному солнцем, избегая теней. Королева сказала щебечуще:

- Вон там на перекрестке хороший постоялый двор!

Я осмотрелся:

- Чем он лучше остальных?

- Окнами на площадь! Я люблю видеть людей утром.

Я буркнул:

- Тоже мне - королева!

- А что не нравится?

- Королева должна смотреть на цветы. И еще на порхающих бабочек над цветами, что занимаются опылением. Опыление - это такой способ размножения у цветов и вообще растений, даже у деревьев. По этому поводу даже анекдоты есть...

Она прервала:

- Избавьте меня от ваших варварских анекдотов!

- Хорошо, - сказал я, - но этот постоялый двор пропустим.

- Почему?

Я сдвинул плечами, постаравшись, чтобы мускулы красиво пришли в движение, орельефнили мышцы и снова застыли блестящими глыбами, похожими на обцелованные солнцем камни на берегу моря.

- Не нравится мне...

- Постоялый двор?

- Нет, вообще...

Она фыркнула, повернула коня к распахнутым воротам.

Я сказал грозно:

- Мы едем дальше!

- Мы останемся здесь, - заявила она упрямо. - Дальше кварталы кожевников, булочников, оружейников, там не будет ни постоялого двора, ни гостиницы. А сам город не так велик.

Я буркнул:

- Как хотите, Ваше Королевское Величество. Я вам не указ, вы - мне. Но мы поехали дальше. А за вашими косточками я возвращаться не стану.

Мы уже отдалились шагов на десять, когда в спину догнал ее злой крик:

- Что вы имеете в виду?

Не оборачиваясь, я ответил громко:

- Если пока что не встретил ни одного человека, то в этом городе что-то неладно. А у меня нет желания ввязываться в выяснения... У меня есть дело, я поеду дальше. А вы оставайтесь ночевать в этом странно опустевшем городе.

Мы проехали еще квартал, дома по обе стороны все такие же молчаливые, не слышно даже рева ослов, конского ржании или блеянья коз, все тихо, хотя бы одна курица закудахтала... и тут сзади послышался стук копыт. Я напрягся только на мгновение, но рука не успела метнуться к рукояти меча, узнал перестук копыт лошадки королевы.

* * *

Солнце краснело, разбухало, пыхтело, стараясь, как Сизиф, вкатить свое полнеющее тело на вершину небосвода, там перевело дух и уже с победой начало опускаться на другую сторону. Обратный путь тоже нелегок, недаром же говорят, что спуск труднее подъема, раскраснелось до багровости, пыхтит, сопит, к блистающему красным огнем горизонту опускается уже сверхтяжеловес, что закончил карьеру.

В густом синем небе появилась черная точка, разрослась, превратилась в птицу с распростертыми для планирования крыльями. Ворон снижался по дуге, я огляделся по сторонам, поблизости ни дерева, напряг плечо, ворон плюхнулся опять же с размаху, будто пытался выбить меня из седла. Дышит спокойно, все-таки последние полмили возвращался, не двигая крыльями, но для солидности сделал вид, что устал, отдыхает, а заговорил важно, будто выиграл битву за Месопотамию:

- Впереди город. Не очень большой, но есть рынок, караван-сарай, просторный постоялый двор...

- Постоялый двор, - вырвалось у королевы. - Наконец-то умоюсь горячей водой!

- Горячей вредно, - сказал я. - Морщинки будут.

Она фыркнула:

- А это откуда знаешь?

- Да это все знают, - заверил я. - Это нам, мужчинам, по барабану, можем вообще не умываться, потому у нас лица такие... юные.

Ворон сказал сварливо:

- Так мне продолжать или нет?

- Извини, - сказала королева. - Извини, ты мудрый и чуткий!.. И очень хорошую доставил весть.

- Так вот в том городе, - сказал ворон все еще с некоторой обидой в голосе, - большой рынок, хоть сейчас и пустой, однако народу в городе немало. Я бы сказал, что достаточно тихий, ни одной драки не усмотрел, хотя люблю, когда дерутся...