Чтение 19–й страницы книги ~Лабиринт Менина~

Немного некстати, но мне даже нравится...

- Это не шутка, - твердо сказал я. - Просто вы - мой единственный шанс.

Мне позарез нужно взбеситься. Сойти с ума. Стать одержимым. Одной моей доброй воли для этого не хватит: я слишком распустился, обмяк, стал спокойным и благодушным. Магия тут не работает, в чем я неоднократно убеждался на практике.

Но бешенство - не магия. Вдруг поможет? Иммунитета у меня точно нет. В Тихом Городе никто не умирает, верно? Значит, и я не умру, только съеду с катушек - именно то, что требуется!

- Зачем это вам? - тихо спросил он. - Я имею в виду: зачем вам сходить с ума, Макс? Вы надеетесь, что это поможет вам покинуть Город? Я, как видите, все еще здесь.

- Вы - это вы, а я - это я... Впрочем, я ни на что не надеюсь. Но я обязан попробовать.

Мой ответ его вполне удовлетворил. По крайней мере, он кивнул, подошел поближе и без дополнительного предупреждения впился в мое предплечье удивительно острыми зубами. Это было очень больно ("Жить вообще больно", - напомнил я себе), но я рассмеялся от радости.

- Вы довольны? - вежливо спросил Сэмюэль, снова усаживаясь в кресло. - В таком случае, я бы предпочел отправиться спать... Кстати, имейте в виду: если вам станет совсем скверно, я готов помочь практическим советом в любое время.

- Спасибо, - улыбнулся я. - Надеюсь, все обойдется. Я ухожу, Сэм. Доброй ночи. Заприте за мной дверь.

Вернувшись домой, я торжествующе уставился на собственное отражение в зеркале.

- Ну что, нашел я на тебя управу? - ехидно спросил я своего зазеркального двойника. - Вот то-то. Живи, скотина! Вой от тоски, рычи от боли, если сильно припечет, но живи.

***

Нечего и говорить, что жизнь моя с этого дня разительно переменилась. Я твердо решил удрать из Тихого Города. Зачем, куда и что я потом буду с собой делать - все эти вопросы не имели решительно никакого значения. Откровенно говоря, меня просто напугала легкость, с какой я опустился, размяк, расслабился, превратился в зануду, по-стариковски разглагольствующего о своих былых подвигах. Я не раз слышал, что солдат, публично уличенный в трусости, нередко становится самым отчаянным героем: Его подстегивает страстное желание доказать миру, что он не так уж безнадежен Нечто в таком роде произошло и со мной.

После вышеописанного взрыва эмоций, завершившегося визитом к знакомому оборотню, я проснулся совершенно разбитым. Нервы были на взводе, разум панически метался между страхом и отчаянием, на сердце покоилось несколько дюжин Греттировых Подымов, память услужливо подсовывала живописные картины прошлого, утраченного навсегда, а кровь стыла в жилах при воспоминании об укусе "бешеного" Сэма, каковому я вчера добровольно подвергся Что ж, я мог поздравить себя с победой: старый добрый сэр Макс, почивший было под толстым слоем теплого душевного ила, начал оживать - со всеми вытекающими последствиями. Душевные муки я счел симптомом "выздоровления". Теперь требовалось довести дело до конца. Я встал, принял душ, оделся и навсегда покинул дом, в котором мне так уютно жилось. Обстановка здесь явно не подходила для того, чтобы как следует сойти с ума - а именно этим я и собирался заняться.

Для начала я постановил за правило: ночевать только под открытым небом. Я был совершенно уверен, что в Тихом Городе полно пустующих домов; не сомневался я и в том, что любой из них покажется мне самым уютным жилищем во Вселенной.

Поэтому я принял простое и жестокое решение: с этого дня я живу на улице.

Минимум комфорта. Сэр Макс, первый бездомный бродяга за всю историю существования Тихого Города. Юродивый, одержимый, безумный, грязный и отвратительный. Именно то, что требуется!

Несколько десятков глотков синих сумерек спустя (лишившись привычного образа жизни, я окончательно утратил способность хоть как-то отмерять ход времени) я выглядел так, что ни один из завсегдатаев "Салона" не смог бы меня узнать: всклокоченные волосы, отросшая борода, грязный измятый плащ, который служил мне то простыней, то одеялом - в зависимости от того, что было нужнее. Я очень быстро осунулся: кормили-то здесь, конечно, бесплатно, однако аппетит у меня пропал; к тому же все меньше находилось владельцев кафе, готовых пустить меня в свое заведение. Когда со мной пытались заговорить, я бессвязно мычал, поскольку отлично знал, что задушевная болтовня - моя ахиллесова пята, самое слабое место: хороший собеседник вполне мог бы уговорить меня умыться, пообедать, переодеться, да еще и поселиться в пустующем домике по соседству - нет уж!

Иногда становилось совсем невмоготу. В эти черные дни безумие было сильнее меня, мрак застилал мне глаза. Полуслепой и отчаявшийся, я бродил по Улицам, пугая своими хриплыми стонами привыкших к спокойному существованию прохожих.

Время останавливалось, я почти физически ощущал, что отмеряющие его песочные часы (согласно теории Мёнина именно так я и должен был видеть время) забились и количество песка в обеих чашах остается неизменным. Густая ядовитая кровь пульсировала в моих висках, насыщая тело безумием вместо кислорода. В такие Мгновения тоска по мозаичным мостовым Ехо, серым глазам Меламори и дружеским пирушкам тайных сыщиков казалась мне благом, поскольку я узнал, что есть куда худшая боль: смутные воспоминания живого Мертвеца о времени, когда он был просто живым...

Но из этих схваток я всегда выходил победителем. Несмотря ни на что, я оказался живуч как драная Кошка - согласно замыслу сэра Джуффина, который предусмотрительно создал меня неуязвимым. Что ж, стоило довести тело и разум до столь плачевного состояния, чтобы узнать наконец сокрушительную силу собственного духа. В жизни каждого бывают моменты, Когда следует броситься в пропасть, чтобы наконец убедиться в том, что всегда умел летать...

Так я и жил, то балансируя над пропастью безумия, то погружаясь туда с головой. Я решил стать настоящим городским сумасшедшим, и я стал им: то ли укус Сэмюэля подействовал, то ли следовало отдать должное собственным талантам в этой области - не знаю и знать не хочу. Главное, что я осуществил задуманное. Я быстро сделался единственным изгоем Тихого Города, своего рода местной достопримечательностью; своим видом я отравлял беззаботное существование великому множеству славных людей. Однако этого было явно недостаточно для того, чтобы оказаться первым изгнанником за историю существования этого райского уголка. В моем плане чего-то не хватало. Оставалось понять, чего именно И однажды меня осенило. Я проснулся на чьем-то заднем дворе, где довольно сносно выспался, зарывшись в свежескошенную траву, и едва сдержал желание завопить: "Эврика!" Идея была проста и легко осуществима; разумеется, у меня не было никаких гарантий, что я копаю в правильном направлении, но попробовать стоило. В конце концов, надо же чем-то себя занять!

С этого момента я начал поносить Тихий Город. Я бродил по улицам и ругал его вслух, умолкая лишь тогда, когда сон сваливал меня с ног. "Мерзкий, дрянной, задрипанный городишко! - с энтузиазмом восклицал я. - Вонючее болото!

Самое поганое место во Вселенной! Уродство! Архитектурное недоразумение!

Свинарник!"

С какой стати я поднял такой гвалт? Да просто вспомнил, как Альфа говорила мне, будто Тихий Город помешан на любви. Я верил ей: Альфа умница, она не может ошибаться! А если этот городишко действительно жаждет любви - значит, тип вроде меня для него - кость в горле. Рано или поздно он непременно захочет от меня избавиться. И поскольку я сам хочу в точности того же - дело в шляпе!

Конечно, я здорово рисковал: вполне могло статься, что Тихий Город предпочтет убить меня, а не отпустить. В таком случае некому будет тосковать о мозаичных мостовых Ехо и затея сэра Джуффина Халли и его загадочных "старших товарищей" пойдет прахом, но... Я уже давно решил, что никому ничего не должен!

Вообще никому, в том числе и Джуффину. Он придумал меня? Вот и славно. Но раз уж он придумал меня таким, каков я есть, - пусть сам все и расхлебывает. О да, я был по-настоящему безумен в те дни, но порой мне кажется, что никогда еще я не мыслил так ясно - ни до, ни после.

И однажды (я как раз рылся в помойном ведре > входа в ресторан под гордой вывеской "Золотой гусь", откуда меня только что вежливо попросили убраться и громогласно заявлял, что только в таком дурацком городке может существовать поганая забегаловка со столь идиотским названием), я услышал голос. Он звучал не откуда-то сверху, откуда обычно льется глас Божий в мультфильмах, снятых по мотивам библейских сюжетов, а из-под земли.

- Почему ты так ненавидишь меня? - Голос звучал скорее обиженно, чем угрожающе, и мое сердце сжалось в сладкий комок, предчувствуя свободу и "сбычу мечт" по полной программе.

- Потому что ты самый дрянной, мерзкий, паршивый, дурацкий, уродливый городишко во Вселенной! - бодро отрапортовал я.

- Разве я не заботился о тебе? - печально спросил голос. - Разве я не устроил твою жизнь наилучшим образом? Разве я не предоставил тебе самое уютное из жилищ? Разве я отказывал тебе в пище? Разве я не наполнил твой дом самыми лучшими книгами? Разве не окружил друзьями и даже почитателями?

- Ты поселил меня в поганом свинарнике, раскормил как свинью, и жизнь моя здесь была сплошным непрерывным свинством. Ты - не город, а вонючее болото, в котором копошатся сытые свиньи, - парировал я. И для убедительности добавил:

- Меня тошнит от твоего слабоумного бормотания даже больше, чем от твоей паршивой жрачки!

Таким образом мы препирались еще четверть часа. Тихий Город гнул свою линию, я - свою. В отличие от таинственного голоса, я не брезговал нецензурной бранью; когда же мне требовалась передышка (ибо любой словарный запас может иссякнуть), я демонстративно плевал себе под ноги и старательно воспроизводил звуки, которые издает блюющий человек. Я так увлекся, что не сразу заметил надвигающиеся перемены. В городе поднимался ветер. Синие сумерки сгустились до полной, непроницаемой тьмы. Ветер усиливался. Я понял, что эта стихия пришла по мою душу, и торжествующе рассмеялся: будь что будет, а своего я добился! Я победил. Возможно, это была первая настоящая победа в моей жизни. Какую бы цену ни пришлось заплатить - оно того стоило!

***

Платить, впрочем, не пришлось - по крайней мере, моя жизнь осталась при мне, а больше ничего и не требовалось. Когда тьма рассеялась, я обнаружил, что лежу в постели, укрывшись чуть ли не дюжиной одеял, зубы мои лихорадочно стучат, тело пылает, а разум в смятении вцепился в первую попавшуюся словесную конструкцию: "вечность - это безумие, а время подобно воле, которая способна его обуздать".

Кое-как приведя мысли в порядок, я осторожно огляделся по сторонам, а оглядевшись, увидел, что нахожусь в маленькой светлой комнате с большим окном, в котором плескалось предзакатное небо. Голые светлые стены, лазурный потолок и янтарно-желтое ковровое покрытие позволяли надеяться, что это жилье принадлежит мне и никому больше: слишком уж все это соответствовало моим представлениям об идеальном интерьере! Судя по всему, я был серьезно болен, но это меня не пугало: справляться с болезнями я научился довольно давно - как говаривал сэр Джуффин Халли, "это же азы!"

Несколько дней я провел, так сказать, "по ту сторону добра и зла", однако в конце концов мне удалось привести себя в порядок. Справился я и с памятью, которая, воспользовавшись моей телесной слабостью, попыталась спрятать подальше события последних лет, и с предательским разумом, возомнившим, будто может заставить меня поверить, что Ехо, Кеттари, Магахонский лес, болота Гугланда, равнины Пустых Земель, Темная Сторона Мира и ее таинственная Изнанка, пески Красной пустыни Хмиро и мостовые Черхавлы, высокие стены Харумбы и сумерки Тихого Города были всего лишь галлюцинациями тяжело больного человека. Но эта ловушка не сработала: я уже давно научился знать правду вместо того, чтобы смутно о ней догадываться...

Так что я вытащил свои воспоминания на поверхность, заботливо перебрал, отряхнул от пыли и разметил на виду: забывать я не собирался ничего. Мне было необходимо помнить все до малейших деталей, поскольку с того момента, как я окончательно убедился, что судьба занесла меня в Мир, который по воле Джуффина я должен был считать своей родиной, у меня появился грандиозный план по спасению Мира. Господину Почтеннейшему Начальнику Тайного Сыска такое и в страшном сне не могло привидеться!

Эпилог

"Решаем все проблемы. Быстро. Недорого, - с недоброй ухмылкой сказал я своему отражению в зеркале. - Тоже мне, нашли Атланта - Мир на плечах держать.

Нет уж! Пусть тысячи, десятки тысяч Вершителей захотят, чтобы он существовал "на самом деле". Пусть не верят, что это возможно - тем более страстным и неуправляемым станет их неосознанное желание. Если уж в этом мире Вершителей что блох на собаке - пусть приносят хоть какую-то пользу. А моему хребту найдется другое применение, как ты считаешь?"

Мое отражение в зеркале флегматично пожало плечами: дескать, поживем - увидим. Я ободряюще подмигнул ему и засел за работу. Это было хорошее решение - хотя бы потому, что с того вечера у меня не оставалось ни сил, ни свободного времени для душевных мук, а воспоминания, вместо того чтобы бездарно терзать мою изрядно затвердевшую сердечную мышцу, шли в работу, как старая мебель в печь. Жизнь моя была скудна людьми и событиями, что, честно говоря, меня совершенно устраивало. Найти равноценную замену всему, что потерял, я не рассчитывал, а меньшее меня бы уже не устроило. И черт с ним.

Минуло почти три года с тех пор, как я засел за книжки, и ровно два с того момента, когда я впервые увидел на книжном лотке свою писанину, заключенную в темницу неописуемо уродливой пестрой обложки. В той части Вселенной, где я обитал, наступил сентябрь - время ветра и спелого винограда; дни, когда по щекам моего двойника, обитающего в вечной тьме под опущенными веками, текут слезы, но мои глаза, оконные отверстия, из которых он выглядывает наружу, - остаются сухими. Нет нужды говорить, что сентябрьская ночь - не время для сна.

Если я не отправляюсь на прогулку, то сижу на подоконнике и смотрю на луну - хорошо хоть в голос не вою!

В одну из таких сентябрьских ночей в мое настежь распахнутое окно влетела сова. Вернее, я сначала подумал, что сова. Мягкая толстая птица оказалась буривухом - я понял это сразу, но отказывался верить очевидному. Но я сохранял спокойствие - и не только внешнее. Нормальная реакция человека, который каждое утро начинает со зверской расправы над чахлыми ростками надежды. Выжидающе смотрел на птицу, словно она была не событием моей единственной и неповторимой жизни, а кадром из какого-нибудь голографического фильма, который крутят мои соседи (как всякое невежественное дитя прогресса, я готов вообразить любое техническое новшество задолго до того, как оно будет изобретено).

- Неужели ты мне не рад? - удивленно спросила птица.

- Я бы обрадовался. Но если дам волю чувствам, то умру, - честно сказал я.

- Поэтому я еще какое-то время не буду радоваться, ладно? Пусть все происходит постепенно.

- Пусть, - согласилась птица. - Хочешь узнать новости?

- А разве ты - это не главная новость? - Губы едва повиновались мне, но я как-то умудрялся говорить спокойно, даже вяло. Это спокойствие было сейчас единственным мостиком, еще соединявшим меня с плохонькой - но уж какая есть! - реальностью.

- Кто знает... - откликнулась птица. - Джуффин просил меня передать тебе, что ты свободен от всех предыдущих обязательств. Если захочешь, можешь наведаться к нему в гости. Можешь даже остаться, если тебе снова понравится в Ехо. Наш Мир уже тверд и надежен - насколько вообще может быть надежной такая зыбкая штука, как любой обитаемый мир. Джуффин знает, что ты для этого сделал.

Он восхищен. Говорит, что недооценил тебя, твоих земляков... и возможности литературы как таковой. Теперь мы все можем быть совершенно уверены, что действительно существуем. Странное ощущение, надо сказать!

- Черт с ними со всеми, - сказал я, робко прикасаясь к мягкому оперению птицы. - Ты существуешь - вот это действительно важно. И будешь существовать всегда.

- Ну уж "всегда", - с сомнением сказала птица. - Не думаю, что я бессмертна.

- Бессмертие, если верить моему предшественнику Мёнину, - всего лишь игра в прятки со смертью, - улыбнулся я. - А из нас с тобой получатся хорошие игроки.

- Прежде чем толковать о бессмертии, предложи даме пожрать, - усмехнулась Меламори, спрыгивая с подоконника. - Я дюжину дней постилась, пытаясь увидеть этот сон...

Об этих событиях подробно рассказывается в повести "Болтливый мертвец" - см. одноименный сборник.