Чтение 19–й страницы книги ~Жалобная книга~

- Я погадаю, - вдруг говорит Варя. - Ни тебе, ни себе, ни нам даже. Просто вот спрошу: "мама, что это было?" А то сидим, головами глупыми думаем, вместо того чтобы у Бессознательного проконсультироваться... Непрофессионально как-то.

- Умничка, - говорю. - Погадай, пожалуйста. А я покурю в ожидании приговора.

- Ну уж, "приговора"...

Она тасует карты, наконец достает одну наугад, усмехается краешком рта:

- Можно было это предвидеть. Принц Хаоса, во всей своей красе.

На картинке и правда не рисунок, бардак какой-то. Разбитое вдребезги желто-зеленое изображение: крупная антропоморфная фигура управляет обломками колесницы, три совсем мелких человечка влекут эти обломки, каждый - в своем каком-то направлении. Но общее впечатление скорее жизнерадостное, чем тягостное. И то хлеб.

- А разве есть такая масть: "хаос"? - удивляюсь запоздало.

- Масти нет. А Принц Хаоса, тем не менее, есть. Принц Мечей исправно несет эту службу. Жалоб и нареканий со стороны клиентов до сих пор не возникало, он отлично справляется. Можем расслабиться: ситуация в любом случае вне нашего контроля. Она скорее прекрасна, чем ужасна, но с ума свести может, вполне. Это, впрочем, и без гадания было ясно. По-хорошему, нам обоим нужен бы мудрый наставник, надсмотрщик даже, жесткий, хладнокровный, но милосердный, - такой совет дает эта карта. Но у меня есть только выбитый из колеи ты, а у тебя, как я понимаю, и вовсе никого? Или все-таки?..

- Надо, что ли, Михаэлю позвонить, - вздыхаю. - Не думаю, правда, что он сталкивался с чем-то подобным. Знал бы, рассказал бы мне непременно, а он - ни сном ни духом... Но иных вариантов все равно нет. Разве вот у Юрки спросить? Если кто-то может быть в курсе, в чем я, честно говоря, крепко сомневаюсь, то только он. Непростой он парень. Ох, не простой... И сам по себе - вполне Принц Хаоса. Железный Роджер за такого персонажа дорого дал бы: вполне в его вкусе, но с иными, экзотическими прибамбасами.

- Юрка - это Чингизид из "Двери в стене"? - оживилась Варя. - Ну, такой... с раскосыми и жадными очами, иго татаро-монгольское?

- Вообще-то, Юрка наполовину кореец, наполовину казах. Диковинная смесь, да... Но если ты назовешь его Чингизидом, да еще и Блока процитируешь, он будет счастлив.

- Учту, - кивает. - Люблю делать правильные комплименты малознакомым людям. Чувствую себя в этот миг единоличной владычицей связки ключей от всех сердец на земле.

- Еще бы!

* * *

По дороге мы все больше молчим; каждый сражается с собственными демонами. Не знаю, как дела у Вари, а мои соперники к моменту прибытия на улицу Изумрудную побеждают с разгромным счетом. 7:2, скажем, или даже 94:11. Но я учусь понемногу уворачиваться и отбиваться, даже пару успешных контратак уже провел, и до конца матча еще есть время - все время моей жизни, собственно говоря.

А подъезжая к повороту во двор, я цепенею. Хорошо хоть, притормозить успел. То ли Варенька - лучшая из гадалок на этой земле, то ли снова сработал эффект хорового думанья на заданную тему, но Принц Хаоса явился к нам собственной персоной. На обочине стоит Юркина "тойота", которую опознать проще простого: номер 007, на радость всем любителям Джеймса Бонда. А рядом с нею топчется закутанный в элитную овчину владелец. Ухмыляется, только что не облизывается. В гробу я видел такие совпадения.

- Это что, действительно твой Чингизид? - Варя ошеломленно моргает, вертит головой, щиплет себя украдкой, явно в надежде проснуться.

- Ну да, - вздыхаю. - Чему ты удивляешься? Сама же его и напророчила.

- Я просто диагностировала хаос, - вздыхает. - Господи, как же все... перекручено.

Совершенно с нею согласен.

Проезжаю чуть вперед, останавливаюсь, выхожу из машины. Юрка не дает себе труда сделать вид, что удивлен такому совпадению. Ну и правильно, в общем. Зачем зря кривляться?

- Неужели меня караулишь? - спрашиваю.

- Караулю, как видишь. Тебя или любое другое живое существо с мобильным телефоном. Я свой где-то забыл или просто потерял, это еще разбираться надо... И вот, заглох по дороге в очередные гости. Похоже, со сцеплением какая-то фигня. Дай телефон, я в "РОСНО" позвоню, у меня там специальная страховка. "Помощь на дороге" называется.

- Пошли ко мне кофе пить, - предлагаю. - Оттуда и позвонишь. Все равно твоя помощь раньше чем через час сюда не доберется.

- По моим наблюдениям, хорошо, если через два часа приедут... А ты где-то рядом живешь?

- "Рядом" - слабо сказано. Прямо здесь. В этой вот пятиэтажке. Иди к первому подъезду, а я машину где-нибудь во дворе пристрою и - к твоим услугам.

- Повезло мне, - Юрка плотоядно улыбается, потирает лапы в кожаных перчатках. - А ведь мог бы тихо-мирно замерзнуть на обочине!

Ага, "повезло". Теперь это у нас так называется. Я и сам лицемер изрядный, если очень припечет, но...

Ненавижу.

* * *

- Ну что, будем продолжать делать вид, будто ты совершенно случайно застрял в сломанном автомобиле, без телефона, в сотне метров от моего дома? - спрашиваю, водружая на огонь самую большую джезву. - Или сразу откроем карты? Телефон, впрочем, в твоем распоряжении. Звони куда хочешь, хоть в РОСНО, хоть в английскую разведку, хоть святой Агнессе...

- Почему именно святой Агнессе?

- Не знаю. Мелодия такая у Стинга есть: "Горящий поезд и святая Агнесса". Просто музыка, без слов. Очень хорошая... А чем сломанный автомобиль хуже горящего поезда?

- Ничем, - кивает. И тут же принимается названивать в страховое агентство. Неужели правда совершенно случайно тут застрял, без задней мысли?

Дыбосы волом.

Варя глядит на нас обоих с неподдельным изумлением, но вопросов не задает, помалкивает пока. Здороваясь, протянула Юрке руку, которую тот почти машинально поднес к губам; потом подозрительно разглядывала поцелованное место, словно бы ожидала, что там непременно проступит некий таинственный каббалистический знак.

Не дождалась.

- Какой у тебя телефон? - тем временем деловито спрашивает Юрка. - Мастер сюда будет звонить, когда подъедет... Ага, сто восемьдесят один... Девушка, милая, записывайте, пожалуйста!

Девушка на другом конце провода пишет цифры, а я кладу в кофе кардамон, щедрой рукой отмеряю имбирь, добавляю крошку муската, корицу на кончике ножа. Выдержав должную паузу, снимаю джезву с огня, надеваю на правую руку кухонную варежку-прихватку, методично хлопаю по донышку, выстукивая мне самому незнакомый ритм.

- А это зачем? - хором спрашивают мои гости.

- Так надо, - пожимаю плечами. - Говорят, бедуины так делают. Зачем - не знаю. Меня друг научил, из тех, чьи слова просто принимают на веру. Зато могу рассказать, что будет. Сначала пенка побелеет, потом исчезнет вовсе. Тогда можно разливать по чашкам. Осадка, кстати, точно не будет. Может, ради этого все делается?

- Ты мне так кофе не готовил, - ревниво отмечает Варя.

- Потому что лентяй, а тут видишь как долго стучать приходится? К тому же я все время забываю этот рецепт. Сейчас вот вдруг вспомнил... Юрий Канатыч, ты, часом, не хочешь покаяться, пока я в тамтам стучу?

- "Покаяться"?! - изумленно переспрашивает он. - Если уж на то пошло, это ты должен каяться. Или вы оба. Объясните на милость, что такое чудовищное происходит в вашем космосе, что моей машине пришлось поломаться на этой улице? Я-то хотел с вами поболтать, да, но моя болтовня вполне могла ждать до субботы.

- Ладно, - соглашаюсь, - ежели так, будем считать, что это наших рук дело. Проще поверить тебе на слово, чем применять пытку... Видите, какой кайф?

Показываю им джезву. На поверхности сейчас белопенные облака да мелкие шоколадно-коричневые пятна, изысканная декоративная живопись. Жаль, недолговечная - как, впрочем, почти всякая кулинарная красота.

- Расскажи ему свою историю, Варенька, - прошу, наливая ей остатки "Бейлиза" - не в рюмку, в коньячный бокал. Чего мелочиться? Все равно ведь выпьет, сколько ни дай.

Она адресует мне вопросительный взгляд. Смотрит почти с упреком. Дескать, ты бы еще на стул меня поставил, стишок новогодний гостю читать.

- Глупо получится, если я стану пересказывать все с твоих слов - учитывая, что сам ничего пока не понимаю...

- Ладно, - вздыхает.

И тихим, бесцветным голосом, зато очень подробно рассказывает о том, как жила жизнью молодой женщины по имени Лия, которая приехала в Москву специально ради возможности как следует пострадать от воистину роковой любви, зато потом одумалась и воспользовалась первой же возможностью унести ноги. Как от души наслаждалась длительной индийской командировкой, как подружилась случайно с тамошней ведьмой, которая каким-то удивительным образом почуяла неладное и однажды обратилась - не к своей подружке, а именно к ней, к Варе. Сказала: "Уходи", посоветовала "отрастить собственную судьбу", - пришлось послушаться.

- Интересно, - мечтательно мурлычет Юрка, - а что бы она стала делать, если бы вы не поддались на уговоры? Готов спорить, ничего не смогла бы. Ну вот что, что можно сделать с накхом, которого надежно охраняют время и Знак?! Не поймите меня неправильно, Варя, я вас не упрекаю. Я бы и сам на вашем месте сперва унес ноги, а уж потом призадумался... Нет, сейчас все же вряд ли, но когда был новичком, точно сбежал бы. Небось так перепугался бы, что забросил бы практику к чертям собачьим - на какое-то время или даже навсегда. Но теперь-то я умираю от любопытства. Мне бы эту девочку, что ли, найти, с ведьмой индийской потягаться... Она ведь не сразу уедет из Москвы, эта ваша Лия? Не сегодня?

- Через неделю примерно, - говорит Варя. - Она ведь вроде как в командировке тут, ей дела заканчивать надо перед отъездом...

- Где она ночует? - спрашивает Юрка. Глаза его сияют, как у голодного хищника, почуявшего добычу, уже разминающего лапы перед погоней, исход которой заранее ему ясен. - Впрочем, где ночует, это как раз не очень интересно. Интересно, где она будет завтра поутру кофе пить. Или обедать. Или, скажем, ужинать.

- Она живет в гостинице "Космос", - Варя морщит лоб, честно вспоминает. - Завтракать будет там же, в ресторане, потом поедет на работу, это в районе Мясницкой, но адрес я, пожалуй, не вспомню... Обедать не станет вовсе, освободится поздно, после девяти, и поедет ужинать в "Желтое море". Одна, если я ничего не путаю.

- Ага, значит, с утра - в "Космосе", после девяти - на Большой Полянке, ясно... И как у нее будет настроение? Надеюсь, не самое радужное?

- Ну так, серединка на половинку, - неуверенно говорит Варя. - Поплачет еще не раз, но в остальное время - бодрячком... Но почему вы?.. Ой!

Вот именно, что "ой". Я и сам, честно говоря, в ужасе от Юркиных планов. Его затея представляется мне почти апокалиптической. Хотя... Любопытно, конечно, кто бы спорил.

- А разве так можно? - наконец спрашивает Варя. - Чтобы два накха одну и ту же судьбу обгладывали?

- "Обгладывали"! - ржет. - Ну и терминология у вас!.. Твоя работа, Макс, или она сама слова подбирает?

- Варвара, - говорю строго, - существо более чем самостоятельное. Что-что, а уж мой словарный запас ей точно ни к чему.

- Оно и видно... - Юрка подмигивает Варе: - Нет проблем. Все можно, лишь бы не одновременно... А что, по-вашему, мы им потом татуировки на лбу рисуем: "Осторожно, обглодано"?! Откуда мне знать, кто пользовался этой судьбой до меня? Очень может быть, что мы ежедневно друг за дружкой чужие блюдца вылизываем...

- От такого, - вздыхает Варя, - и свихнуться недолго.

- Свихнуться вообще недолго, - соглашаюсь. - Дурное дело нехитрое... Кстати, мне никто никогда не рассказывал ничего подобного. Ни Михаэль, ни этот вот "великий просветленный". Так что я тоже впервые слышу...

- Ну так и мне никто не рассказывал, - Юрка пожимает плечами. - А своя голова на что? Это ведь совершенно очевидно: нет ни у кого на лбу клейма-печати. Нипочем не угадаешь, попадал человек на глаза кому-то из наших или нет. Вероятность невелика, конечно, - здесь, в Москве. Но даже здесь все возможно... Ну вот, мне стало интересно, и я решил проверить. У меня было много учеников, я в этом смысле везучий, ты же знаешь. Все время приходится кого-нибудь по городу выгуливать, показывать ниши охотничьи угодья. Нет ничего проще: как только мой подшефный благополучно пришел в себя, можно тут же последовать по его стопам/

- И что? - спрашиваю.

- Да ничего особенного. Никакой разницы, сам проверь, если хочешь. Мы же не тушенку чужую жрем, которая может вдруг взять да и закончиться...

Ну и денек сегодня, однако. Сколько еще сводов небесных обрушится мне на голову прежде, чем судьба позволит почистить зубы и мирно лечь спать?

- Теперь, - оптимистически заключает Юрка, - мне это пригодится. Обязательно надо выяснить, что собиралась делать старуха. А то повадятся изгонять нашего брата, на поток дело поставят... Экзорцистов в любую эпоху много, а нас, бедных беззащитных демонов, мало. Но кто предупрежден - вооружен.

До меня наконец доходит, что он решил не просто развлечься, а совершить ни много ни мало подвиг. Рискует своей шкурой во имя общего дела, так сказать. По крайней мере, именно так себе все представляет... Интересно, почему мне самому в голову не пришло отправиться на разведку? Впрочем, если и пришло бы, что с того? Совершенно очевидно, я бы пальцем не пошевелил. Не из робости даже, просто - зачем? Так называемое "общее дело" интересует меня, признаться, меньше всего на свете. Хорошо, что кроме меня в Москве живут и другие накхи, мне приятно связывающее нас чувство братства, и, что греха таить, некоторые коллеги пользуются моей нежнейшей симпатией. Но все это как-то не очень важно для меня - приятная, но необязательная составляющая призрачной моей жизни... Я-то все стараюсь (пускай не слишком успешно) увеличить и без того огромную дистанцию, отделяющую меня от прочих человеческих существ, привыкнуть к тотальному, словно бы посмертному уже одиночеству, оберегая которое я вон даже роман с такой прекрасной Варенькой чуть было не прошляпил, под откос не пустил... Впрочем, это как раз до сих пор не факт. Вполне может быть, что и прошляпил, и пустил... Там поглядим.

Юрка, понятно, в курсе моих душевных метаний. Сидит, ухмыляется снисходительно. Да и Варя, похоже, все понимает. Собственно, и они оба для меня как на ладони. Юрка сейчас горит желанием спасти "своих" и героическим задором; Варя жалеет девочку Лию, чьи шансы прожить жизнь во всей полноте стремительно тают. Они оба озабочены будущим, причем скорее чужим, чем собственным, я же - лишь текущим моментом, нашим общим, одним на троих, здесь-и-сейчас, потому что не верю в будущее, как юный, сельский пионер в лешего да банника: так боюсь, что изо всех сил стараюсь не верить.

Мы - отличная компания, что да, то да; прийти к согласию не сможем ни при каких обстоятельствах, но и ссориться не станем: не так мы глупы, чтобы расходовать попусту силу, время и слова. Вот и сидим, молчим, пьем кофе. О чем тут говорить? И так все ясно.,

Юрка, что с ним ни делай, станет завтра выслеживать Лию. Если та, паче чаяния, будет в хорошем настроении, проводит ее до гостиницы, снова встретит утром, найдет, словом, способ не упускать ее из виду, дождется минуты слабости, - когда речь идет о девушке с только что разбитым сердцем, это не самая трудная задача. А значит, и с индийской ведьмой Мататарой наш герой познакомится рано или поздно, так или иначе, все вызнает, дайте только срок.

Варя очень хочет сейчас попросить: "Пожалуйста, оставьте эту девочку в покое. Она славная, пусть живет, пусть наслаждается - если уж меня совесть замучила, то и вы не лезьте". Но промолчит, конечно. Сама понимает: она в наших делах - совсем желторотый новичок, никто ее слушать не станет. Варе от этого грустно, но, слава богу, не настолько, чтобы одеться и уйти, хлопнув дверью. Только это и важно сейчас для меня - по большому счету. А по малому - что ж, по малому мне будет чрезвычайно интересно выслушать Юркин отчет. Словно бы в наказание за способность оставаться равнодушным к чужим делам природа сотворила меня любопытной обезьяной.

Звонит телефон; работник страховой компании обещает быть возле Юркиного авто через десять минут. Тот бурно радуется: "Смотри-ка, и часу не прошло!" - одевается, записывает на клочке бумаги мой телефонный номер.

- Я позвоню, - говорит. - Надеюсь, завтра же. Ну, в крайнем случае послезавтра. За вами, в конце концов, право первой информационной ночи, по справедливости. А если я не позвоню... - кладет на стол визитку. - Здесь все мои координаты. Домашний телефон, рабочий, мобильник - впрочем, его-то я, вероятно, посеял, придется новый пожинать... Еще e-mail, который вам, впрочем, на фиг не нужен. И вот мой домашний адрес, - пишет мелко, но разборчиво на белой картонке. - Макс, если я все-таки не позвоню до послезавтрашнего вечера, пожалуйста, постарайся меня найти. Мало ли что... Обещаешь?

- Ладно, - говорю. - Если не позвонишь - что ж, постараюсь.

- На самом деле, - лучезарно улыбается Юрка, - я уверен, что все будет хорошо. Или даже вовсе прекрасно. Это так, на всякий случай... Спасибо за обещание, за кофе, за новости. А вам, Варя, особенное спасибо. Надо же, как вы влипли - во всех смыслах, не только в экзорцистке вашей дело, ну да сами небось разберетесь... И не серчайте на меня. Я на самом деле хороший. Просто...

- Просто Принц Хаоса, - насмешливо подсказывает она.

Он явно польщен. Я сам пижон изрядный, но Юрке в этом смысле в подметки не гожусь. Впрочем, я ему в подметки по всем параметрам не слишком подхожу. Он по природе своей, от рождения Культурный Герой, а я, в лучшем случае, лирический.

* * *

- И ведь действительно хороший, - вздыхает Варя, когда за Юркой закрывается дверь. - Выпендривается, но хороший. И ты хороший - настолько, что я тебя почти ненавижу за это... И все остальные, кого я вчера в кафе видела, все славные, один другого лучше... Да и я, собственно, вполне ничего, правда?

- "Ничего", - это слабо сказано, - соглашаюсь почти машинально.

- А занимаемся мы все, по правде говоря, дрянным делом, - неожиданно заключает Варя. - Совсем, совсем дрянным. Я сначала не понимала: пока несколько действительно прекрасных судеб не испробуешь, не поймешь, но вы-то все опытные... Как вам-то не тошно? Нельзя так жестоко наказывать человека за минуту слабости. Подумаешь - ноет. С кем не бывает? Я вон тоже иногда ною, ну и что с того?

Ну вот, здрасьте, опять двадцать пять...

- Я уже говорил тебе: если мы что-то и отнимаем, этого никто не замечает. Люди не умеют ценить интенсивность переживаний. Отнимай, не отнимай, все одно это сокровище останется пылиться в дальнем углу - не сундука даже, выгребной ямы.

- Да, - вздыхает Варя. - Наверное, так. Но вот знаешь, я бы ни за что не променяла даже этот свой текущий мандраж на возможность просто думать: "Что-то у нас не так".

- А разве у нас что-то не так? - спрашиваю осторожно.

- У нас все не так, - сурово говорит она. - Но если ты не обнимешь меня немедленно, я и правда тебя возненавижу. Нельзя же вот так из живого человека жилы тянуть.

Она права. А уж из двух живых людей жилы тянуть - и вовсе зверство.

СТОЯНКА XXI

Знак - Стрелец.

Градусы - 17°08'35" Стрельца - 0° Козерога.

Названия европейские - Альбельда, Абеда, Альбердах.

Названия арабские - аль-Балда - "Тупица".

Восходящие звезды - дельта, дзета, ню, омикрон, пи и фи Стрельца.

Магические действия - заговоры для разрушения любовной связи.

Все не так, все не так, да. Кажется, хорошо, очень хорошо, но - не так.

Знамо дело: "не так" всегда и выходит, если ждешь чего-то, ждешь, и ждешь, и ждешь. Сперва нетерпеливо, стуча копытом, раздувая ноздри, но потом привыкаешь ждать, входишь во вкус даже, осознаешь вдруг, что ожидание - не приятней, конечно, нет, но, безусловно, безопасней, чем вынос парадного блюдечка с траурной голубой каймой: получите, распишитесь! И вот, когда в организме уже накопилась критическая масса смирения и стоицизма, когда ждать бы еще и ждать, тянуть бы всласть резиновую эту лямку, вдруг - хлоп! - дождалась. Здрасьте пожалуйста.

В таких случаях все и получается не так. Потому что, по-хорошему, желания наши должны бы сбываться сразу же, незамедлительно или вовсе никогда. Жестоко вышло бы, но честно, а не вот эта пресная экзистенциальная размазня, когда между первым импульсом, дикарским, младенческим воплем сознания: "Хочу, мое!" - и великодушным жестом небес: "Ладно, получай" - пропасть не пропасть, но уж точно вязкое, тоскливое болото. Погибнуть не погибнешь, а вот изгваздаешься наверняка, и на смену давешнему страстному желанию придет смертельная усталость, и, того гляди, робкое признание сорвется с губ: "Мне бы сейчас помыться, обогреться, полежать тихонько в углу, в покое, отдохнуть, а больше и не надо ничего".

Небесная канцелярия от таких выкрутасов обычно ярится, и ребят, в общем, можно понять. Но и нас, счастливчиков, вымоливших, выклянчивших, высидевших по карцерам вожделенный дар судьбы, тоже понять можно. Потому что нельзя, нельзя вот так из живых людей жилы тянуть, пытать безвинно, заливая в горло расплавленное, свинцовое, тяжкое время ожидания.

- Нельзя же вот так из живого человека жилы тянуть, - говорю вслух зачем-то.

Погубитель мой глядит исподлобья, вполне сочувственно, немного виновато. Он тоже понимает: нельзя, но вот продолжает почему-то стоять неподвижно, накручивать на запястье самую последнюю мою жилку, тоненькую, голубую, пульсирующую. Пока не вытянет ее всю, не успокоится, знаю. Сама такая была.

И, лишь убедившись, что ни единой невытянутой жилы не осталось в моем размякшем от тоски и восторга теле, привлекает меня к себе, тяжкую ладонь кладет на затылок, губы касаются губ, который уж раз за вечер, а все - как впервые. У него губы теплые, мягкие, а у меня - обветренные, шершавые. А ведь надо бы наоборот - при текущем-то тендерном раскладе... Надо бы, да, все вообще надо бы наоборот. Чтобы это он хотел меня сейчас больше, чем сделать следующий вдох. А я чтобы глядела с нежностью и печалью, ласково, но чуть свысока: если хочешь, бери меня, конечно. Такая малость, не жалко ни капельки, не убудет от меня, мне - нечаянная радость, а тебе - облегчение, бедняга...

Хорошо бы, если так: все были бы вполне довольны. Но у меня ничего не бывает по-человечески. Именно поэтому когда пришло время закрывать глаза, я оставила их открытыми: и без того почти незряча, одержима особой разновидностью куриной слепоты, не вижу ничего, кроме серьезного, почти сердитого сейчас лица человека, который, сам того не желая, умудрился заслонить от меня, глупой курицы, весь остальной мир. И - поэтому же, зэ, и, и краткое, калэмэнэ - когда пришло время взвыть, забыв наконец о себе, я впилась зубами не в его шею, а в собственное предплечье. Жест почти бессознательный, а потому вполне очевидный, расшифровать его проще простого: я не настолько тебе доверяю, чтобы причинить боль.

Но он, конечно, ничего не понял. Тоже мне колдун, чернокнижник хренов; что-что, а переводчиком (по крайней мере, тем, кто переводит дух с языка жестов на язык слов) ему вовек не бывать.

Ничего не понял, а потому гладил по голове, как ребенка, по имени - о господи, за что такое испытание?! - шепотом называл. Думал небось, мне того и надо. Расчувствовалась, дескать, дурочка маленькая, как всякая человеческая самочка на исходе удачного траха. Ладно хоть не спрашивает: "Хорошо ли тебе?" - все-таки регулярные занятия магией меняют их брата в правильном направлении. Не соблюдает традицию, не болтает языком почем зря, ибо сам прекрасно знает, как мне. Так хорошо, что хуже просто невозможно, настолько распрекрасно, что умереть бы вот прямо сейчас, не откладывая на завтра, потому что завтра уже не захочется умирать. Слаб бывает человек поутру, слаб на передок, да и на задок тоже слаб: прошлое спросонок кажется почти сказкой, а будущее - по меньшей мере заслуживающим краткой познавательной экскурсии.

- Жалко, что ты не совсем маньяк, - говорю наконец. - Перерезал бы мне сейчас глотку, к чертям собачьим, то-то славно было бы.

Ухмыляется - ну да, чего еще от него ждать.

- Я-то, может, и совсем маньяк, но нема дурных добро зря переводить, - отвечает. - Думаешь: раз, и все, мне от тебя больше ничего не надо, можно в расход? Обойдешься. Лучше я тебя чаем напою, с ромом, для храбрости и бодрости, а потом еще что-нибудь ужасное сотворю. Но глотка твоя останется цела, так что и не надейся.

- Надежда, - говорю, - вообще идиотское чувство.

- Где-то я это уже слышал, - вздыхает рассеянно, оглядываясь по сторонам в поисках своего шмотья. - Цитата? Или это у меня дежавю?

- Да какая же цитата? Результат многолетней полевой практики... Но чай с ромом - это почти так же прекрасно, как перерезанная глотка. Тебе помогать?

Мотает головой, улыбается до ушей. Говорит: "Две минуты!" Мы оба знаем, что не две, а десять или даже пятнадцать, но почему-то принято именно так говорить: "Две минуты", когда обещаешь сделать что-то очень быстро, но все же не мгновенно. Так все или почти все двуногие, прямоходящие русскоязычные формулируют, и это тоже знаем мы оба. То есть обретаемся мы все же в общем контексте - по крайней мере, до известных (хорошо известных, увы) пределов.

Только услышав, как шумит вода и звенит посуда на кухне, я позволяю себе молитвенно сложить руки, трижды благословить и трижды проклясть нас троих: себя, рыжего Гудвина и нашу общую судьбу, а потом - осторожно нацедить из правого глаза несколько скупых слезинок. Но левый, предназначенный для истинного отчаяния глаз пусть остается сухим, не его время пока. После, после...

* * *

- Кстати, - говорит любовь моей жизни, водружая мне на колени деревянный поднос с кружками и усаживаясь рядом, напротив, так, чтобы глаза в глаза, чтобы не отвертелась, чтобы не отлынивала от обязанности ежесекундно тонуть в этих гиблых, серых, холодных озерах. - Кстати-кстати-кстати, - он словно бы пробует на вкус это свистящее словцо, - ты обратила внимание? Ничего не запылало, не взорвалось, не потекло, даже коты и сигнализации за окном вроде бы вели себя прилично. Я теперь понимаю, как же хорошо, что Юрка выбил нас из колеи! Мы и думать забыли обо всяких глупостях, которые я, болван, сочинял зачем-то, пока сам себе не поверил...

- Да, - соглашаюсь, - действительно. И снова умолкаю.

Трудно мне сейчас с ним говорить. Оно, впрочем, и хорошо. Потому что если все же разойдусь - ох, я, пожалуй, такого намету, что потом точно на край света бежать придется. А я не хочу на край света. Если уж не умерла, как хотела, на месте, значит - все, проехали, я теперь к этому дивану пришпилена, как коллекционная бабочка-капустница булавкой к картону. Знала ведь, знала, что не нужно было в детстве бабочек ловить да распинать, поддавшись повальному дворовому увлечению варварской энтомологией. И ведь даже тогда каким-то образом понимала: за это злодейство придется расплачиваться собственной шкурой, без дураков, без обмана. И вот - расплачиваюсь. Лежу тут, глупая, голая куколка, уже не гусеница, еще не бабочка, но уж бабочкой-то мне точно вовек не бывать, ибо время мое - нет, не вышло, просто остановилось.

Отставляю в сторону опустошенную чашку, снимаю поднос с колен.

- Иди сюда, - прошу. - Обними меня, пожалуйста. А то я начинаю думать...

- Думать - о чем?

- Просто - думать. А мне этого сейчас никак нельзя. Плохо мне станет, если думать, понимаешь?

- Пожалуй. Но... Ох, зря ты так! Я очень хорошо знаю, откуда берется искушение грустить, когда все хорошо. Говоришь себе: хорошо долго не бывает, скоро опять станет плохо, поэтому лучше уж начну страдать прямо сейчас, чтобы потом не переучиваться заново...

- Похоже, - улыбаюсь невольно, потому что его руки уже начали странствие по моему телу и, в общем, уже почти плевать, о чем мы говорим. - Но ведь это правда. В смысле, хорошо долго не бывает, и переучиваться неохота, да, действительно...

- Ерунду ты говоришь, - вздыхает. - Бывает долго хорошо, бывает, да так долго, что вообразить невозможно, бывает, поверь. Всякое, знаешь ли, бывает.

Наверное, да. Всякое, вот именно.

* * *

А поутру светит солнце, настоящее, по-весеннему яркое, без дураков, к тому же мне приносят кофе в постель, и печенье мне в постель приносят, не убоявшись грядущих крошек, и даже стакан свежевыжатого апельсинового сока в придачу. Вернее, половинку стакана. Не жизнь, а просто розовая картинка из глянцевого журнала для совсем уж конченных дур. Я, впрочем, с радостью побуду конченной дурой - хотя бы полчасика, если уж так повезло. Буду верить, что все это взаправду. Лишь бы получилось.

- В доме было всего два апельсина, - объясняет тем временем восхитительный виновник моей стремительной деградации. - И соковыжималка сломана.

- А как же тогда?..

- Обыкновенно, руками. Поэтому сока мало. Но мало - лучше, чем ничего, правда?

О да. "Мало - лучше, чем ничего" - какой прекрасный девиз! Мне он, чую, пригодится, в ближайшее же время.

Но пока моя драгоценная малость - вот она, здесь, лежит в ладонях, и надо бы мне постараться не обращать внимания на сопутствующую мелодию бытия, ни о чем не думать, не понимать, что даже сейчас, когда наконец наступило лучшее в моей жизни утро, я, в сущности, погибаю от одиночества. Надо бы, да, но я не могу. Знаю: как бы ни хлопотал вокруг меня Пятнадцатый мой Аркан, помыслы его сейчас устремлены на совсем иные вещи. Он совершенно счастлив, это правда, но вовсе не потому, что я, такая прекрасная, тепленькая, голенькая, рядом - руку протяни да бери. Его другое занимает - и рада бы я не замечать ничего, да вот талант, оказывается, у меня такой: знать всякое-разное о других людях и почти ничего о себе... Вот гляжу на него и все, абсолютно все чую, да не сердцем каким-то там глупым, а всем телом, без остатка. Сопереживание называется, ага.

Юрка, храбрый Чингизид, и грядущая метафизическая дуэль с Мататарой - о да, это нам сейчас чертовски интересно. И еще любовь моей жизни испытывает колоссальное облегчение от того, что давешнее грехопадение наше обошлось без взрывов-катастроф: уж он-то знает силу собственных вымыслов... И - это, увы, тоже яснее ясного - больше всего на свете он сейчас хочет вытащить меня из постели и отправиться на очередную охоту, вместе, рука об руку, как ни в чем не бывало. Спешит убедиться, что вчерашнее приключение, вернее, все приключения, вместе взятые, не отбили у меня охоту к учебе. Вот это его, кажется, действительно чрезвычайно беспокоит. "All you need is love", - ага, как же. Битлы - явно не его герои, увы.

А и не зря, кстати, беспокоится мой сладчайший наставник, идеальный любовник, мальчик моей мечты, самая бесчувственная из скотин в хлеву Великой Матери Цирцеи. Мне сейчас тут, с ним, как ни крути, хорошо - насколько это вообще возможно при текущем раскладе. Чужие шкуры мне нынче утром явно без надобности, да и свинство это, честно говоря, по чужим шкурам лазать. Как ни крути, а права была индийская ведьма, ох, права...

- Слушай, - задумчиво говорит мой погубитель, - ты что-то мрачная такая, еще хуже, чем вчера. Может быть, я что-то не то делаю? Таскаю тебе кофе в постель, как образцовый герой дамского романа, самому смешно... Может быть, если бы я запер тебя в кладовке, связав по рукам и ногам, а вечером покормил бы картофельными очистками, твое настроение было бы хоть немного лучше?