что-то зашептал ему, посматривая на дверь.
распорядился:
Гилмор покосился на дверь, ведущую в кухню.
Саймона, и глазки ее блеснули. - О! Какой красивый дон! Какой высокий! Только
очень мокрый. Может, я вас переодену? - Она стрельнула глазками в сторону
лестницы.
музыку.
диван. - Валека говорит, что в городе крокодильеры. Чертова пропасть
крокодильеров! Тысяча или две. А новых все везут и везут... С пампасов, из-за
Парашки.
трофейный карабин с серебряным ягуаром. Проказа с Филином тоже начали
разоружаться, поглядывая на бочки с пивом и девушек и будто бы выбирая, с чего
начать.
помощь "штыкам". Теперь вернулись. Злые! Может, начнут город громить. "Торпеды"
уже смываются - видел, там, у пирсов? Засуетились... Да только весь товар им не
вывезти. Тут еще склады с углем и керосином...
детальных объяснений. Дружбан Валека, он же - Валентине, оказался парнем
информированным; со слов его получалось, что с месяц назад изловили в городе
трех лазутчиков Фиделя - то ли они собирались мост подорвать, то ли
дона-протектора пришить, однако не вышло. Лазутчиков, само собой, отдали
крокодавам, на ферму - чего ж добром разбрасываться, когда зверюшки не
кормлены! - и тут же объявили поход на гаучо. Дон Алекс прислал карабинеров и
драгун, а дон Хорхе - своих людей, не меньше, чем у "штыков"; и все они
двинулись в пампасы, где одержали славную победу. Только потом пришлось
отступить: в снабжении перебои, патронов и мяса нет, денег - тоже, без денег
"торпеды" груз не везут - а как обойдешься без их кораблей и угля из Разлома? У
гаучо, на удивление, всего хватало, и мяса, и патронов... И кто им только
ворожит? Не дон ли Хосе Трясунчик из департамента Водного Транспорта? Ежели
так, то обозленные крокодильеры могут помять "торпед", а заодно и всех, кто
обитает у реки, кормясь честным промыслом...
решил, что ночь они проведут в "Парадизе". Надвигались сумерки; небо снова
хмурилось, река потемнела, заморосил нудный мелкий дождь, и по улице, смывая
следы копыт, потекли бурые ручьи. А здесь было сухо, тихо, спокойно...
Коренастый Валека, поигрывая дубинкой, маячил у дверей, Гилмор дремал над
блюдом с лепешками, на коленях у Филина сидела пышная русоволосая красотка,
Пашка шептался с другой, темнокожей и гибкой, словно лоза, а Кобелино
пристроился сразу к двум, с видом ценителя поглаживая девушкам груди и прочие
округлости. Смуглянка строила Саймону глазки и все кивала на лестницу, ведущую
к мягким постелям и разноцветным простыням. "Какую она стелит, синюю или
розовую?" - мелькнуло у Саймона в голове. Но сегодня ему хотелось поспать на
белой и в полном одиночестве.
взвалил на плечо карабин с сумкой - в ней лежали маяк, "рейнджер" и прочее его
имущество -и направился к лестнице. Смуглянка тут же метнулась следом, но
Саймон сделал строгие глаза и покачал головой. Он взял бы эту девушку, если б
все меж ними свершилось по любви или хотя бы в силу естественного тяготения меж
женщиной и мужчиной, когда за поцелуй рассчитываются поцелуем, за наслаждение -
наслаждением. Но мысль о любви продажной, любви-профессии, была ему мерзка;
этот человеческий порок оставался неведомым в Левобережье Тайяхата.
лампами, от которых пахло керосином, и фривольными картинками на стенах; их
было пять или шесть, и под одной белел листок бумаги. Саймон подошел,
наклонился, прочитал. Меню... Прейскурант... Ценник любви... За час - монета,
ночь - пять песюков, прибавка за оральный секс и прочие изыски. Еще одна запись
и штамп Медицинского департамента: все девушки здоровы. Предупреждение
клиентам: рассчитываться с кабальеро Валентине, чикитам денег не давать...
Список девушек с какими-то пометками: Анита, Клара, Инесса, Джулия... Всего
двенадцать имен в двух рабочих сменах.
пробормотал Саймон и распахнул ногой ближайшую дверь.
самыми обычными простынями. Он прислонил карабин к изголовью, снял башмаки и
лег, вытянувшись во весь рост. Странное чувство вдруг охватило его - ощущение,
что этой ночью произойдет что-то важное, что-то такое, чего еще не случалось с
ним; важное для него, не для порученной миссии, не для Земли и Разъединенных
Миров. Наставник учил его доверять предчувствиям, ибо, по мнению тай, они
позволяли предугадать удачные и неудачные дни - а неудачный день в тайятских
лесах грозил смертью. И потому Саймон пытался разобраться с этим странным
ощущением - вернее, прислушаться к нему, как слушает охотник шорох листвы под
мягкой поступью зверя.
поворот извилистого оврага, но не опасное... Нечто такое, что может случиться в
реальности или мелькнуть, как сон, оставив щемящее душу воспоминание, - то ли
было, то ли не было, то ли могло бы быть...
ошибется, не пропустит нужного поворота... Еще немного... Он спал.
уверенные голоса, пьяный хохот, пронзительный женский визг...
- началось! - мелькнула и тут же погасла. Нет, не началось, ничего не началось,
он знал это твердо; шум, топот и вопли не были связаны с ощущением, охватившим
его, когда он погружался в сон. То - загадочное, туманное предчувствие -
требовало не действий, а ожидания и выбора; это - реальное, зримое, сиюминутное
- являлось не поводом для размышлений, а фактом. Угрозой, с которой он мог и
должен был справиться.
ягуар, впечатанный в приклад, грозно скалил пасть. Потом прихватил сумку и
подошел к окну. Слева, над пирсами и сараями, вставало огненное зарево; оттуда
доносились яростные крики, брань, выстрелы, звон клинков, вопли раненых и плеск
- кто-то падал в реку, мертвый или еще живой, искал спасения в водах Параны, но
находил одну лишь смерть. Пылали склады, а также парусники и плоты, не успевшие
отплыть, груженные чем-то горючим - возможно, бочками мазута, так как огненные
языки обрамляло жирное черное облако копоти. На фоне пылающей рыжей стены
метались фигуры в огромных шляпах, размахивали клинками, вопили, хохотали,
оттесняя к воде редкую цепочку защитников - полуголых, израненных, перемазанных
сажей.
заметил всадников в дальнем конце улицы, человек тридцать в синем; каждый
держал на сгибе руки карабин. Они, однако, не стреляли, а лишь следили в полном
спокойствии за схваткой и пожаром - точно так же, как полицейские в Дурасе в
день гибели Хряща. На миг это ошеломило Саймона; ему казалось странным, что
люди в униформе - значит, облеченные властью! - не пресекают кровавого хаоса.
Чудовищно, нелепо! Необъяснимая аномалия! Бездействующие стражи порядка!
была проще и грубей: два бандитских клана сводили счеты, а третий наблюдал за
ними в качестве зрителя или судьи.
столпились на веранде, кто-то высаживал окно, кто-то колотился в дверь, кто-то
давал советы, а кто-то орал, требуя девочек, пива и пульки. В коридоре, за
спиною Саймона, тоже раздался шум и топот, потом - чей-то крик, видимо,
Кобелино: "Хозяин! Крокодильеры! Проснись, хозяин!"
напором десятка молодцов. Теперь рев и гогот доносились прямо из-под ног, с
первого этажа; к ним прибавились вопли женщин, грохот переворачиваемых столов и
жалобный звон рояля.
лестницы и застыл, прижавшись к стене на верхней ступеньке и осматривая зал.
Дверь и окна были выбиты, под одним из окон, в груде стекла, валялись карабины,
дождь барабанил в подоконники, а ветер врывался в комнату, заставляя трепетать
алые язычки керосиновых ламп.
рубился с двумя бандитами; у ног его ничком лежал Мигель - мертвый или без
сознания. Еще двое с остервенением били Валеку, только кулаки мелькали -
правда, и коренастый не уступал, оборонялся, как мог, прикрывая живот и лицо.
Посреди зала, вперемешку с изломанными столами и диванами, громоздилась куча
тел, пять или шесть; из-под них слышалось яростное сопение Филина, а его
противники, дергая ногами, орали и подавали друг другу советы:
"По яйцам врежь!" - "Держи! Я щас его достану!" В самом бедственном положении
Конюшевский Владислав
Андреев Николай
Влодавец Леонид
Лукин Евгений
Березин Федор
Распопов Дмитрий