Чтение 19–й страницы книги ~Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного~

Жизнь, вильнув из стороны в сторону, нашла для себя спокойное русло. Андрей вставал с петухами, умывался у колодца, пил квас с холодными пирогами, после чего вешал на покрытую множеством пробоин стену из десятка кольев лисий хвост и начинал стрелять. Касьян, поначалу дававший много советов, теперь просто усаживался неподалеку и молча смотрел, лишь изредка замечая, что, дескать, "кибить неровно стоит" или "рога перекосило". Матях молча менял хват и продолжал охотиться за хвостом, от которого все чаще и чаще летели в стороны шерстяные лохмотья. Если в первый день боярский сын вставал в двадцати шагах от мишени, то на второй выбрал позицию уже в пятидесяти шагах, а на третий - в ста. Старый воин уже не ворчал, что, дескать, на таком расстоянии проще ножом ткнуть, а больше стенал, что бегать за стрелами далеко. Но Андрей невозмутимо стрелял и стрелял, стараясь не обращать внимания на хроническую боль в спине и отбитое тетивой левое запястье. Триста, триста пятьдесят выстрелов до обеда, потом небольшой перекус и - скачка по жнивью и лугам, вдоль ивовых зарослей у канав и ручьев, проверка березняков и густых зарослей у старого кладбища. Длинноухих попадалось, увы, немного, но зато Андрей все тем же кистенем собственноручно подбил двух лисиц, после чего повесил хвосты себе на душегрейку, купленную у Трифона - носиться по улице в одной рубахе стало уже холодновато.

На четвертый день своего отдыха в поместье Матях отмерил от мишени двести шагов, кинул возле намеченного рубежа взятое с кухни полено, выпрямился. Черный бревенчатый прямоугольник казался отсюда столь маленьким, что его можно было закрыть пальцем большой руки. Лисий хвост - просто крохотное яркое пятно.

- Ну что, Касьян, добежишь? - усмехнулся боярский сын, накладывая стрелу на тетиву.

- Это смотря куда, боярин, - уселся холоп на приготовленный чурбачок. - Коли до хвоста, то сбегаю. А коли в белый свет запустишь, то уж извиняй. Искать и не возьмусь.

- Тогда смотри. - Уже привычным движением Андрей натянул лук, расслабил указательный палец. Тетива, вырвавшись из захвата, сильно стукнула его по обмотанному тряпкой запястью, а стрела задрожала в щите на уровне хвоста, но на полметра левее.

- Ладно, - вздохнул Матях, снова готовясь к выстрелу. - Знаю, что не снайпер. Но во всадника на такой дистанции точно попаду.

- В лошадь попадешь, - негромко поправил старый воин и пригладил бороду. - Вот Захар Ильич, что меня, малого, учил, так он стрелой белке в глаз попадал, да еще в прыжке.

- Белка прыгала или Захар? - Матях снова спустил тетиву.

- Не помню, боярин, - рассмеялся холоп. - Давно было.

- Ты мне лучше вот что скажи, - задал Андрей вопрос, который не раз возникал у него на охоте, но потом вылетал из головы. - У меня кистень на деревянной ручке сделан. А у тебя, я смотрю, просто на руке висит. Это почему?

- Дык, батюшка Андрей Ильич, - пожал плечами холоп, - твой кистень, он для боя сделан. С рукоятью его и держать сподручнее, и ударить крепче. А у меня он так, для всех нужд сразу. Я его петельку на запястье-то накину, сам в рукав опущу, он у меня там и лежит родимый, никому в глаза не бросается. А коли приспичит неприятность какая, я рукой махну, он сам тут же и выпрыгивает.

- Ладно придумано, - кивнул Матях.

- А то, - согласился Касьян. - Как гуляешь где, так по виду...

Послышался женский визг, распахнулась створка ворот, со двора выскочила, взметнув свои косички, босая Алсу, метнулась за угол. Следом появилась Варвара с дымящимся половником в руках, огляделась по сторонам, но вместо татарки увидела мужчин и тут же нырнула обратно.

- Это еще что? - опустил лук Андрей. - Ну-ка, пойдем.

Невольница пряталась в малиннике, втиснувшись на корточках в проем между кустами. Боярский сын просто поманил ее пальцем, и девушка тут же вылезла, глядя на него преданными собачьими глазами. По шее и щеке протянулись длинные царапины, под ребрами виднелся свежий кровоподтек.

- Что все это значит? - хмуро поинтересовался Матях.

- Я ничего не делала, господин, - затараторила она, - Я только через кухню прошла. Я все сделала. И воды налила, и сено сменила, еду разнесла. Только прошла. Там теплее. А меня тут же бить стали. Кричать. Еды совсем нету-у...

Невольница заплакала крупными сверкающими слезами.

- Ладно, - кивнул Андрей. - Пошли, заслушаем другую сторону.

Он взял татарку за руку, повел за собой, поднялся на крыльцо, толкнул дверь в сени.

- Развелось тут узкоглазых, басурман проклятых, - донеслась с кухни пламенная речь. - Русскому человеку ступить некуда, чтобы на инородца не наткнуться. Прутся, как мухи на мед. Пашня новая - немцам, пастбище - татарам, храм - жидам. Все сидят на нашей шее, мужиков соблазняют, порчу на них пускают...

- Так-так-так, - покачал головой Матях, пройдя через сени. - Ну, и на ком тут порча? Варвара, ты какого черта невольнице рожу разодрала?

- Ага, что я, не знаю, что татарка эта проклятая, чуть я за дверь, сразу к тебе в постель, на теплое место бежит!

- Это чья постель, твоя, что ли?! - повысил голос боярский сын. - Ты чего это тут раскомандовалась? Мозги давно не чистили? Так я могу и прочистить.

Стряпуха заткнулась, но глаза ее моментально наполнились влагой.

- Ну вот, и тут то же самое, - раздраженно сплюнул хозяин дома, развернулся и хлопнул дверью. - А ты, Алсу, иди ко мне в комнату и не высовывайся, близко к Варваре не подходи, ясно?

Он вышел на крыльцо, подобрал лук и одну за другой выпустил две оставшиеся стрелы в сторону цели. И обе, одна над другой, четко впились в лисий хвост.

За время обеда Варя не произнесла ни слова. Поставила на стол печеночные колбаски - завернутую в тонкую пленку и обжаренную с луком баранью печень, ломтики арбуза в патоке, блинчики с медом, квас, сыто - и ушла, громко хлопнув не только дверью в горницу, но и дверью в дом. Касьян горестно вздохнул:

- Завсегда девки бесятся незнамо с чего. Тут мужику лучше не встревать... - Холоп наткнулся на холодный взгляд боярского сына и заткнулся.

- Вставай, - распорядился Матях. - Поедем зайцев гонять. Самое время брюхо набитое растрясти.

Охота, видимо из-за плохого настроения, не удалась. Всадники вернулись домой в полной темноте, и по неосвещенному окну в доме Андрей понял, что Варю сегодня можно не ждать. Хорошо, если угощение какое оставила. А то ведь от обиды могла и плюнуть на свои обязанности, благо сход поддержит. Тут выяснился еще один неприятный момент: Лукерья с мужем уже спали, огня в печи не имелось, свечи не горели. Впервые за все время пребывания в шестнадцатом веке сержанту приспичило самому развести огонь - но он совершенно не представлял, каким образом это можно сделать.

- Ладно, Касьян, - после короткого раздумья решил он. - Давай спать ложиться. Утро вечера мудренее.

- Как скажешь, боярин, - не стал спорить холоп и ушел во двор.

Андрей скинул поршни, прошелся по горнице, нащупывая мебель, возле постели разделся, полез под одеяло. Вскоре в установившейся тишине он услышал жалобные всхлипывания.

- Что такое? - Матях вылез из-под одеяла, на звук нашел свернувшуюся калачиком татарку. - Ну что ты, Алсу? Хватит плакать...

От добрых слов девушка заскулила еще сильнее.

- О господи. - Андрей поднял ее, прижал к себе. - Ну, перестань.

Нос девушки уткнулся ему под мышку, плечо ощутило прикосновение влажных ресниц, а руки - теплую бархатистую кожу на боках. Ладони скользнули вверх, с боков прикоснувшись к горячим упругим грудям, потом скатились к бедрам, едва прикрытым тонкой тканью. Алсу замерла, перестав плакать. На этот раз руки молодого человека остановиться не смогли и проникли под завязки, ко впадинке между бедер, к густым кудрявым волоскам. Невольница часто задышала, не думая протестовать. Андрей, еще более разгоряченный близостью и доступностью девушки, перестал ломать голову над моральными аспектами конфликта веков, а просто подхватил ее на руки и перенес на свою постель. Татарка, пока не порвали, торопливо развязала веревочку шаровар, откинула их в сторону. Боярский сын, на ощупь исследовавший ее тело, снова прикоснулся к кудряшкам, услышал испуганный стон и без дальнейших колебаний проник в зовущее лоно.

Юная невольница оказалась отнюдь не девственницей, и на похотливое желание своего господина она отвечала с такой страстностью, что погасила последние проблески совести в душе посланца из будущего. Матях полностью предался наслаждению, целуя губы рабыни с таким же пылом, словно это была царица всего мира.

Впрочем, в эти минуты он никакой разницы не ощущал...

* * *

Утром выяснилось, что невольница спит у него на груди, положив голову на сердце, а темные косички разметав по сторонам. Немного поколебавшись, боярский сын не стал будить ее грубым окриком вроде "Рота, подъем!", а подтянул подушку, переместил голову татарки на нее, потом осторожно выбрался и стал одеваться.

- Мама, я только до дойки, - отчетливо произнесла Алсу, подгребая подушку под себя. - Мама, такой сон смешной...

Царапины на ее шее покрылись темной корочкой, которая местами успела потрескаться. Наверное, через недельку заживут, а через две и вовсе затянутся.

"Все-таки страшные дуры эти бабы, - покачал головой Матях. - Из-за чего свары устраивают?" Ладно, на "гражданке", еще до армии, пытались его делить, хотя понятно было: гуляет просто парень, к службе готовится. Да и сами ничего серьезного не предполагали - отрывались по молодости, прежде чем во взрослую жизнь войти. Пьянки-гулянки, турпоходы-рыбалки. Побаловались и разошлись, всем новых впечатлений хочется. Но вот чего эти девки передрались? Как будто не ясно, что и невольница никуда по своей воле не денется, и с девкой дворовой у боярского сына ничего серьезного быть не может. Попариться вместе в баньке - это одно. А уж коли планы на будущее строить - то тут и отношения, и чувства должны куда сильнее быть.

- Как там Прасковья? - вспомнил Матях. - Вроде приехать обещала... - Он попытался вспомнить ее очи, стыдливый румянец, что не покидал щек во время разговора. Но вместо этого перед глазами всплыли густые клубы пара, рыхлое Варино тело.

Интересно, а боярская племянница с кем моется?..

- Тьфу, - мотнул головой молодой человек, отгоняя невесть откуда вползшую мысль. - Прасковья девушка скромная, не то что эти...

- Мама, еще чуть-чуть...- пискнула татарка.

- Да спи, спи, черт с тобой, - разрешил Андрей, опоясываясь ремнем. - Бед для тебя еще вдосталь найдется. А я пойду, кваску попью. Что-то в горле пересохло.

Лукерья уже успела растопить печь, ставила в обширное жерло топки глиняные горшки и чугуны.

- Это ж куда тебе столько жратвы? - удивился Матях.

- Так не ты один кушать любишь, батюшка Андрей Ильич, - рассмеялась женщина. - Травы ноне, почитай, и нет совсем, а коровка, да овечки, да куры, да лошадки ваши все пожевать хотят. Я уж про хряка не говорю, этого резать пора. Хватит нам кабана потчевать, теперь его очередь.

- Да, осень, - согласился боярский сын, выискивая на столе знакомую емкость. Хоть Лукерья на него не окрысилась, и то слава Богу. Интересно, почему ей Варвара зенки не выцарапала, когда вместе спину ему терли?

- А кончился квас, Андрей Ильич, - угадала его желания женщина. - Новый не добродил еще. Могу сыта дать, вчера ввечеру мед развела.

- Давай, - кивнул Матях, попил меду, отер рот, ощутив над губою непривычно длинный пушок. Надо же, усы отросли! А он, когда в учебке бриться заставляли, думал, что глупость это, нечего пока брить.

- Щекотится? - поинтересовалась хозяйка.

- Хочешь попробовать? - не удержался от ехидства Андрей. - Как-нибудь в другой раз. Пойду постреляю. Как Касьян поднимется, пусть тоже выходит.

Подойдя к вчерашнему рубежу, Матях остановился, подумал, но дистанцию пока увеличивать не стал: сто метров и для "калаша" вполне достойная отметка. На таком расстоянии из него еще не всякий в мишень попадет. Нужно сперва руку твердо набить, а уж потом класс показывать. Андрей достал стрелу, поднес к глазам. После сотен выстрелов оперение изрядно повылезло, бока древка оцарапались, но примотанный тонкой льняной нитью наконечник держался прочно. Ладно, еще на несколько дней хватит, а уж потом он попробует новые сделать. Андрей наложил стрелу на тетиву, перевел взгляд на ощипанный рыжий хвост, натянул лук...

- А-а-а!!!

Стрела, вырвавшись из руки, с шелестом прорезала воздух и впилась в кол далеко в стороне от цели, а боярский сын, чертыхаясь, побежал к дому.

- Ну, что еще?!

- Да случайно она, служивый... - примирительно сказал Касьян, зачем-то заправляя "отсохшую" руку за пояс. Алсу, скрючившись, лежала на полу, держась за ступню, Лукерья невозмутимо шуровала в печи ухватом.

- Что случилось?

- Да чугунок с пареной репой уронила, - пожала плечами женщина. - А эта узкоглазая ногу подсунула.

- Она меня котлом, - по-татарски пожаловалась девушка. - Со всей силы.

- По ноге?

- Да!

- Вы тут все с ума посходили, - сплюнул Матях. Он понял, что разобраться в произошедшем все равно не сможет. Хотя бы потому, что со всей силы чугунком по ноге ударить нельзя. По голове еще можно, но по ноге - затруднительно. Однако и в то, что чугунок просто так грохнулся невольнице точно на ногу, он тоже не очень верил.

- Значит, так. Ты, Алсу, ползи в комнату и лежи там. Ты, Лукерья, - перешел он на русский язык, - скажи Ждану, чтобы брал весь мед, что у него есть, и вез в усадьбу. Илья Федотович в Москву собрался ехать, с собой повезет. А ты, Касьян, давай-ка сумы собирай. Пообедаем, да и поедем.

- Варвара сказывала, что не придет сегодня. - В голосе Лукерьи послышалось ехидство.

- Вот и хорошо, - кивнул боярский сын. - Значит, и обеда ждать ни к чему. Касьян! Как уложишься, так и отправимся. И для невольницы лошадь возьми, с собой увозим. А то чует моя душа, изведут ее тут вусмерть, пока мы до первопрестольной путешествуем. И концов потом не найдешь.

Глава 14

БРАТЧИНА

Боярин Умильный, накинув на плечи парчовый, опушенный куницей охабень с завязанными за спиной рукавами, подошел к распахнутому окну, оперся руками на подоконник. Отсюда, с третьего жилья, были хорошо видны ставшие совершенно прозрачными рощи, почерневшие луга и распаханные под озимые поля округ деревни, выделяющейся на фоне осеннего запустения ярко-желтыми соломенными крышами.

- Покров скоро, - покачал он головой. - Нужно спешить, пока реки не стали. Иначе до Юрьева дня* застрянем.

Снизу послышался глухой удар. Илья Федотович покачал головой, оглянулся на темный коридор:

- Эй, Митрий! Дима, подь сюда. - А когда затянутый в узкую малиновую ферязь, украшенную вышивкой на груди и плечах, подросток вошел в комнату, указал на стену: - Глянь, чем там боярин Андрей балуется.

- Да с лука по старой телеге у поленницы стреляет.

- Вот именно! - повысил голос боярин. - Вот она, настоящая кость служилого рода. Три дня как приехамши, и токмо на полдня отвлекся, за обновами своими съездил. Хоть в сапогах теперь ходит, а не в убожестве холопьем. А ты? Только и знаешь, что за косыми да лисами с кистенем гоняться да месяцеслов** с мамкой читать. Ты зачем лук у меня столько времени просил, коли не пользуешься?

- Так стрелял я, батюшка, - попытался оправдаться барчук. - На прошлой неделе цельный день, почитай, у Оселедца руку набивал.

- Знаю я, чего ты там набивал, с холма да до Олежьего дуба, у всех девок на виду.

* Юрьев день - 26 ноября.

** Месяцеслов - календарь.

- Какие девки? -смутился Дмитрий. - Там чисто во поле, видать далеко. От там и стрелял.

- Взрослеешь, - усмехнувшись, потрепал его волосы отец и спокойно добавил: - Чтобы с завтрего дня, как боярин Андрей с луком за стену выйдет, ты рядом с ним стоял и тем же, чем и он, баловался. Понял?

Если бы только Умильный знал, чем вызвано такое прилежание боярского сына! Андрей вот уже третий день не мог встретиться с Прасковьей, толком перемолвиться, хотя бы просто погулять возле усадьбы или вместе с ней сходить в церковь. Каждый раз у зазнобы находились неотложные дела, важные заботы или девки, что составляли компанию. А в роще у дороги, где холопы повесили несколько качелей и теперь, что ни вечер, слышались девичий смех и песни, а иногда затевались хороводы, так там смиренная труженица, заботящаяся только о раненых и больных, и вовсе не появлялась.

Правда, был в этом деле и добрый момент - выпускающий в день по несколько сотен стрел Матях теперь попадал в лисий хвост с полутораста метров, истрепав уже вторую яркую мишень.

- Батюшка, а можно, я в Москву с тобой поеду?

- Рано тебе еще, - после небольшой заминки покачал головой Илья Федотович. - Вот в новики запишешься, обреем тебя под тафью, тогда всюду со мной ездить станешь. А пока рано. Усадьбу на тебя оставляю, здесь ты нужен, пока государю не потребовался. Время ныне неспокойное, сам видишь.

Сын заметно понурился, но перечить не посмел.

- Ну, чего стоишь, ступай, - разрешил боярин и тут же окликнул: - Ты куда?

- К матушке. Ей купец с Нижнего равли* привез, вместе с Домостроем Сильвестровским, что просила намедни.

- Э-э, нет, сынок, ты давай-ка сапожки свои замшевые на юфтовые** поменяй, да к служивому нашему ступай. Покажи, что будущий боярин не хуже с лука бить способен. А уж равли вы как-нибудь в непогоду почитаете. Тоже мне, баловство придумали.

Отправив Дмитрия, Илья Федотович закрыл ставни, притворил затянутое бычьим пузырем окошко. Здесь, в верхней светелке, дорогие слюдяные пластины он не ставил. Все одно - пустовала комната. Для гостей нежданных приберегал, да и коли малой еще родится, тоже понадобится. Боярин подошел к дымоходу, приложил к нему ладони - теплый. Стало быть, топит Тит, не лытает. Осень...

- Батюшка Илья Федотович, а как же я?

- Тебе-то чего, Трифон? - оторвался от печи боярин.

- Прохор сказывал, не хочешь ты меня в Москву брать, кормилец?

- Голова же у тебя зашиблена, оглоед, - вздохнул Умильный. - Куда тебе ехать?

- Дык для головы, татарской саблей зашибленной, лучшее зелье*** - это колокола Ивана Великого**** послушать, батюшка, - пригладил кудри холоп. - От того звона и на душе легче, и боярина своего сильнее любишь.

* Равли - "желтая" пресса. Принято считать, что книгопечатания на Руси в то время не существовало и только монастырские типографии массовыми тиражами выпускали молитвенники, жития, писания и т. п. Однако известно, что в своих посланиях многие церковнослужители порицали чтение неких "равли", поскольку те способствовали распространению суеверий, язычества и отвлекали от мыслей о Боге.

** Юфть - кожа комбинированного дубления с предварительной обработкой жиром, выделываемая из шкур крупного рогатого скота, свиней, лошадей. Отличается значительной толщиной и водостойкостью.

*** Зелье - лекарство либо просто некий хитрый состав для непонятных целей.

**** Иван Великий - колокольня храма Иоанна Лествичника в Кремле, построена в 1508 г. Самое высокое здание в Москве вплоть до XX в. (81 м).

- И что вас всех в Москву-то так тянет? - не сдержал улыбки Илья Федотович. - Прямо как медом намазана!

С утра ему пришлось отказать супруге, что не бывала в столице с рождения первенца, потом Ольга с Серафимой пожаловали, потом сын, теперь еще и холопы пошли. Хотя, наверное, что-то делать придется. Дочери на выданье, а достойных женихов окрест им не видно. Бояре соседние все женаты, сыновья же их еще слишком молоды. Един достойный боярин - Федор Шуйский. Един, а дочерей - две кровиночки. Илья Федотович предпочел бы доверить их все ж таки не московитским людям, а своим, новгородским, роды которых издавна переплетались с родом Умильных. Или, на худой конец, отдать за царедворца какого, к государю близкого. Но для этого семью нужно везти в первопрестольную, девиц в церкви тамошние водить, по гостиным дворам водить, людям показывать. И не у друзей столоваться, а дом свой покупать али строить, холопов в него сажать, стряпух, девок дворовых подбирать...

- Везде расходы, - покачал головой боярин. - Чего не замыслишь, все расходы да расходы.

- А я кушать меньше стану, - пообещал Трифон. - Возьми, Илья Федотович.

- Кушать меньше? - опять рассмеялся боярин. - Это лепо...

Он поправил на макушке тафью и широко перекрестился:

- Пора! Завтра едем. Беги к ярыге, вели повозки собирать и грузить всем, что в амбарах и погребах набралось. Прочий оброк, что смерды подвозить станут, пусть кладет на зиму. Год токмо начался, не пропадет. Боярского сына Андрея упреди, пусть тоже сбирается. Коли татарку свою оставить захочет - пусть в людскую отправляет, неча ей в тереме, словно боярыне, сидеть. Гликерии передай, я велел список приготовить, чего надобно привезть... Хотя нет, к жене я сам схожу. Все, беги.

- А я, батюшка боярин?! - чуть не заскулил холоп.

- И ты собирайся, - разрешил боярин. - И шевелись, солнце уже высоко, а хлопот много.

* * *

В путь двинулись сразу после заутрени, несмотря на мелкий дождик, что моросил с самого утра. Двор, в котором всадники садились в седла, казался непривычно тихим и пустынным. Да оно и неудивительно: все телеги, высокими стопками лежали вдоль стен, лошади, топтались в конюшнях. Чуть ли не вся дворня уже находились за стенами, усаживаясь по телегам. Ради такого случая боярину Умильному пришлось не только поставить в оглобли всех коней, кроме самых дорогих походных скакунов, но и собрать от мала до велика людей, способных держать в руках вожжи: подростков, страдников, их баб, многих дворовых девок. По подсчетам Матяха, обоз составляло никак не менее полутора сотен подвод, груженных мешками с хлебом, соленой свининой и баранами, разрубленными по хребту пополам, копчеными и вялеными курами, бочонками с грибами, квашеной капустой, медом. Впрочем, немало капусты везли и цельными кочанами, вместе с кулями гречи, семечек, ячменя. В обозе даже имелось десять возов с сеном, и Андрей так пока и не понял - на продажу оно предназначено или для коней.

Обняв и поцеловав жену, перекрестив детей, Илья Федотович рывком поднялся в седло, сорвался с места и умчался за ворота, увлекая за собой свиту из пятнадцати холопов и одного боярского сына.

Они скакали практически безоружными. Во всяком случае - с виду. Однако Андрей, за плечами которого полоскался темно-зеленый плащ, почему-то называемый епанчой, одетый в драповые шаровары, шелковую рубаху из камки, вышитую катурлином, в теплую овчинную душегрейку, знал, что у любого из всадников, так же как и у него, в сапоге из толстой темной кожи имеется прочный и длинный нож, а в рукаве или за широким поясом обязательно скрывается кистень. Да еще и у возчиков, почти у всех, либо топор, либо косарь на всякий случай припасен. Встречный ветер легко пронизывал тонкий шелк рубахи, забираясь под душегрейку. Матях начал завидовать одетым в яркие зипуны холопам, но Умильный вскоре придержал коня. Андрей тут же запахнул широкие полы, сделанные из материала, похожего на мягкий войлок, и почти сразу стало тепло.

- Долго нам ехать, Илья Федотович?

- Месяца два, служивый, коли заминок не случится, - ответил боярин, поворачивая коня и глядя, как обоз, словно огромная змея, медленно разворачивается и вытягивается вдоль тракта.

- Ого! Это сколько же здесь верст?

- Сотни четыре. А то и пять, - ответил за хозяина Касьян, также взятый в дорогу ради своего опыта.

- Да, солидно, - кивнул Матях, мысленно прикинув, что на машине смог бы проскочить это расстояние всего за сутки.

- Бог даст, - перекрестился здоровой рукой холоп, - заторов не встретим, морозы не ударят, лошади не отравятся, а лихие люди...

- С лихими людьми справимся, - перебил его боярин, - не каркай. Гляди, народу сколько. Дождь бы унесло, не то разбухнет все.

Но тучи упрямо висели над головами, день за днем с ленцой высыпая мелкую влажную пакость, что проникала за шиворот, лезла в штаны, стекала в сапоги. На привалах, свернув обоз в огромную "улитку", люди распрягали лошадей, задавали им сена, а сами заползали под телеги, на постеленные поверх сырой травы шкуры или мешковину, пили пиво и воду, закусывая либо солониной, либо вяленым мясом, поскольку найти сухие дрова для костров представлялось невозможным.

Лучше всех устроился, естественно, боярин Умильный, которому каждый вечер ставили парусиновую палатку. Впрочем, имея опыт жизни в подобном изобретении человеческого гения, Матях подозревал, что отдых у Ильи Федотовича тоже не сахар. Сам он спасался тем, что в два слоя расстилал под телегой трофейные ковры, раздевался догола, чтобы отдохнуть от сырости, накрывался перьевым одеялом, вынутым из кожаного мешка, и брал к себе под бочок горячую Алсу, замерзнуть рядом с которой было совершенно невозможно.

Впрочем, Андрей заметил, что подобной методикой пользуются многие. Так что, по всей видимости, месяцев через девять в усадьбе и в Рагозах следует ожидать всплеска рождаемости.

На третий день пути обоз свернул с ведущего в Хлынов тракта, полдня шлепал по лужам на узкой лесной дороге, правда, задолго до темноты снова выбрался на торный путь, но теперь уже идущий не к Хлынову, а от него к Нижнему Новгороду. Глубокий брод через Вятку возле крепости Котельницы люди преодолели безропотно - все понимали, что мокрее уже не станут. Однако, пользуясь случаем, Илья Федотович послал в город Трифона - поставить свечу Господу, чтобы смилостивился над путниками и закрыл разверзшееся небо. Молитва подействовала - поутру все увидели, что тучи разошлись и над головами сияет чистое голубое небо. Однако небо это принесло с собой первый морозец. От влажной одежды, из лошадиных ноздрей, изо рта у людей повалил густой пар, и длинная вереница телег стала напоминать деревеньку, в которой затопили сразу все печи.

На десятый день путники переправились через Ветлугу, на двенадцатый - увидели впереди золотые купола и мощные каменные стены Нижнего Новгорода.

Для Андрея, до сего дня посещавшего только Петропавловскую крепость - рафинированную цитадель европейского образца - встреча с настоящим старым русским каменным градом случилась впервые, и он при виде высоченных, с пятиэтажку, коричневых стен от изумления уронил челюсть. Достаточно было одного взгляда на эти незыблемые громады, на монументальные прямоугольные бастионы, со стороной метров пятьдесят, со множеством бойниц, из которых зловеще выглядывали пушечные стволы, чтобы понять: штурмы крепостей с помощью лестниц есть не что иное, как бред плохо образованных кинорежиссеров. Потому что соорудить лестницу нужной высоты просто невозможно. А если и исхитришься срубить нечто подходящее - то к такой стене ее будет не поднять. И даже если лестница поднята, ни один здравомыслящий человек на нее не полезет, пускай никто в городе и не собирается оказывать сопротивления. А если кто-то на стенах еще и отбиваться вздумает...

- Боярин Андрей, - неожиданно осадил коня Илья Федотович. - Да ты только посмотри, кто там впереди тащится! А ну, давай-ка нагоним...

Поначалу Матях не понял, о чем идет речь - тракт от Нижнего Новгорода отнюдь не пустовал. Устланная мелким щебнем вперемешку с рыжеватым речным песком и тщательно утрамбованная дорога имела в ширину не менее пятнадцати метров. По меркам двадцатого века - четырехполосное шоссе. И движение здесь было куда как оживленнее, нежели на хлыновском направлении. Обозы шли рядом с умильновским, обозы тянулись навстречу, проносились одинокие всадники и целые отряды служилых людей. Правда, безоружных.

Однако вскоре взгляд Матяха остановился на небольшом поезде из пяти телег, на которых, кутаясь в дерюгу, сидели босые и полуголые дети и молодые девушки. Впереди скакал роскошный кавалер в подбитом коричневым бархатом плаще, большом мягком берете со страусиным пером, приколотым булавкой с крупным красным рубином, с белоснежным жабо, в пухлом вамсе*, из-под воротника которого проглядывали кружева, и в штанах о-де-шос, с большим, набитым ватой галифе, переходящим в облегающие чулки. По такому костюму нетрудно было догадаться, что вместе с невольниками и небольшой кучкой холопов путешествует немец... Боярин Лебтон собственной персоной.

- Здрав будь, соседушка! - окликнул его Умильный. - Куда путь держим? Как дела, как настроение?

Кавалер повернул голову, степенно поклонился:

- И тебе здоровья, Илья Федотович. Вот, в Москву полон везу. С делами и настроением плохо у меня. Мрут татарчата. Заболели через одного. Кашляют. Девки тоже болезные попались.

- Будут тут кашлять, - не выдержал Матях. - Небось тоже под дождем полдороги ехали? А теперь мокрые и голые на холоде сидят. Ты бы их хоть пешком вел, чтобы согрелись.

- Добрый день, боярин Андрей, - вежливо поклонился немец. - Рад видеть тебя в здравии и достатке. А вести рабов пешими неприемлемо. Мы и так двигаемся слишком медленно.

- Тут не пешими вести нужно, - возразил Умильный, - а в баню всех загонять. Да в парилку на два часа под самый потолок. И вином хлебным отпоить да снаружи натереть.

- Сии дикарские методы только погубят товар, - вскинул подбородок кавалер. - Они способны и здорового воина убить, а не токмо больного ребенка. Я использовал научные знания, передовые лечебные способы, созданные в Европе.

- Это кровопускание, что ли? - сообразил Андрей. - Ну, тогда пленникам точно хана.