цифра остается стабильной в течении трех столетий. Вы, конечно, читали об
этом.
пространство, большую личную собственность, обширную долю в ресурсах
планеты. У нас не так много народу, как на Земле, и не так мало, как на
Солярии. - Он тронул Бейли за руку, приглашая идти дальше. - Вы видите
окультуренный мир. Я привел вас сюда, чтобы показать вам это.
снежные бури, лавины, один-два вулкана... Случайная смерть может произойти
не только от них. Бывают вспышки злобы или зависти, безумства молодости,
но таких вещей мало и они не слишком влияют на цивилизованное спокойствие,
царящее в нашем мире. - Он вздохнул. - Я, может быть, даже хотел бы, чтобы
все было иначе, но с некоторыми интеллектуальными оговорками. Мы привезли
на Аврору только те растения и животных, которые нам полезны, являются
украшением, или и то и другое вместе. Мы сделали все, чтобы избавиться от
сорняков и паразитов. Мы вывели породу сильных, здоровых и привлекательных
- с нашей точки зрения, разумеется - людей. Мы пытались... вы улыбаетесь,
мистер Бейли.
стандартам. Дело в том, что мы на можем полностью управлять генными
комбинациями и внутриутробным влиянием. В наше время, когда экзогенезис
все более распространяется - хотя я надеюсь, что он никогда не станет
таким общепринятым, как на Солярии - меня, конечно, выбраковали бы на
поздней зародышевой стадии.
- но они никогда не узнали бы об этом, верно? Во всяком случае, мы
установили очень простой, но полностью рентабельный экологический баланс,
ровный климат, плодородную почву и, елико возможно, равномерное
распределение ресурсов. В результате наш мир производит все, в чем мы
нуждаемся и чего желаем. Не рассказать ли вам об идеале, к которому мы
стремимся?
Она ничем не должна вредить человеку, без допущений и ограничений. И она
должна защищать себя, кроме того времени и места, где она служит нам или
спасает нас, даже ценою вреда для себя. Нигде, ни на Земле, ни на других
мирах не подошли к этому так близко, как на Авроре.
слишком много и мы слишком испортили свою планету во времена своего
невежества, чтобы теперь можно было что-то сделать. А как насчет местной
жизни на Авроре? Ведь вы пришли не на мертвую планету.
жизнь и азотно-кислородная атмосфера. Так же было и на всех Пятидесяти
Внешних мирах. Как ни странно, жизнь была редкой, разбросанной и мало
варьирующейся. Она не очень цеплялась за свою планету, и мы победили, так
сказать, без борьбы. То, что осталось от местной жизни, есть в наших
аквариумах, зоопарках и в нескольких заботливо поддерживаемых
заповедниках. Мы так и не понимаем, почему на жизненосных планетах жизнь
так слаба, почему только Земля развила страшно цепкую жизнь во всех
уголках, и почему только на Земле развился разум.
слишком мало планет.
как и на Земле. Где-то может существовать разумная жизнь и технологическая
цивилизация. Но земная жизнь и разум распространились на много парсеков во
всех направлениях; если где-то есть жизнь и разум, почему они не
распространяются и почему мы не встретились?
ее. А наша пассивность растет. Наш новый Внешний мир был заселен за два с
половиной столетия. Он стал таким окультуренным и приятным, что мы не
хотим покидать его. Этот мир был заселен потому, как вы знаете, что
население Земли безобразно росло, и по сравнению с этим риск и опасности
нового пустого мира были предпочтительны. К тому времени, как развились
наши Пятьдесят Внешних миров - Солярия была последней - не было никакого
толчка, никакой необходимости двигаться дальше. А Земля отступила в свои
стальные пещеры. Конец. Финиш.
неподвижно? Да, я имею в виду именно это. Человечество должно
распространяться, если оно хочет продолжать расцвет. Единственный метод
распространения - через космос, через постоянное стремление к другим
мирам. Если мы это упустим, найдутся другие цивилизации, которые доберутся
до нас, и мы не устоим перед их динамизмом.
через космос, не понадобится наши несколько планет, и, наверное, они будут
иметь достаточно передовой интеллект, чтобы пожелать сражаться за
гегемонию здесь. Однако, если нас окружит более жизнеспособная, более
подвижная цивилизация, мы умрем от сознания того, чем мы стали, от
утраченных нами возможностей. Мы, конечно, могли бы осуществить другие
экспансии - научные знания или культурные силы, например, но боюсь, что
это не сравнимо. Упадок в одном - это упадок во всем. Мы живем слишком
долго и слишком удобно.
полностью уверенными в себе. Слушая вас, я не верю своим ушам.
взгляды, другим они показались бы нестерпимыми, и я не часто говорю
аврорцам о таких вещах. Наоборот, я говорю насчет новой тяги к заселению
новых планет, но не высказываю своих страхов перед катастрофой, которая
явится результатом нашего отказа от колонизации. В этом, по крайней мере,
я был победителем. Аврора серьезно, даже с энтузиазмом размышляет о новой
эре поиска и заселения.
Пэнела. - Фастальф помолчал и продолжал: - Я хотел бы лучше понимать
людей. Я потратил шесть десятилетий на изучение сложностей позитронного
мозга и надеюсь еще потратить от пятнадцати до двадцати лет на эту
проблему. За это время я слегка коснулся проблемы человеческого мозга,
который неизмеримо сложнее. Существуют ли Законы Гуманистики, как есть
Законы Роботехники? Много ли Законов Гуманистики и как их можно выразить
математически, я не знаю. Возможно, настанет день, когда кто-нибудь
разработает Законы Гуманистики и сможет предсказать широкие штрихи
будущего и знать, что в запасе у человечества, а не только угадывать, как
я, и знать, что надо делать для улучшения, а не просто размышлять. Я
иногда мечтаю основать математическую науку, которую я называю
"психоисторией", но знаю, что не смогу, и боюсь, что никто никогда не
сможет.
ответил, а только спросил:
место?
измерить его эффект.
сказал:
спуске на планету?
повлиять на его отношение к другим роботам, но этого не случилось. Он
находил более примитивного Жискара неприятным. Он постарался победить гнев
и ответил:
чрезмерного любопытства. Я оказался перед зрелищем, которого никогда не
видел, и у меня не было времени привыкнуть. Здесь - дело другое.
беспомощен в когтях Первого Закона, и пытаясь быть вежливым с этой глыбой
металла, которая, в сущности, заботится о его же благополучии, - это не
важно. Я не смогу выполнить свой долг, если буду сидеть взаперти.
вмешивался. Он, казалось, слушал с абстрактным интересом, как если бы
оценивал реакцию робота данного типа на новую ситуацию и сравнивал ее с
отношениями, вариациями, константами и дифференциальными уравнениями,
которые понимал он один. Так, по крайней мере, подумал Бейли. Ему было
неприятно быть объектом такого наблюдения, и он сказал, возможно, излишне
резко: