неестественно освещенные фосфорическим сиянием почвы. Течение поворачивало
в сторону, ведя море и хессекскую лодку в извилистую дельту, которая
медленно сужалась в черные-черные каналы. По обеим сторонам протянулось
болото Бит-Хесси, которое, по сути, было продуктом чего-то более старого -
пережиток, оставшийся на земле от молодости нашего мира.
ночными птицами и мелкой водяной живностью, оно, однако, непрерывно
шуршало. Это осторожное бумажное шуршание, напомнившее мне о движении
огромных крыльев рептилий в воздухе и царапаниях рептилий снизу, было, без
сомнения, не чем иным, как шелестом огромных тростников и покрытых
колючками листьев.
глиняных отмелей, где росли деревья, внезапно послышалось липкое бульканье
больших пузырей.
на доисторические папоротники. В слабом фосфорическом мерцании их
волокнистые стебли возносили в невидимую высь огромные зонтики листвы.
пропитания.
надо, хессек охотится там.
пошли густые, как в патоке, волны. Сразу под поверхностью воды, тускло
сияя собственным светом, проплыло ящерообразное чудовище, то ли аллигатор,
то ли дурной сон.
обстоятельствами.
пустыми яркими глазами.
древней веры. - Мне не хотелась опять проникать ни в череп Кая, ни в любой
другой, но после последнего контакта мой мозг был еще очень чувствителен,
а образы, всплывшие на поверхность, необычайно яркими. - Вы называете его
Пастырем Мух, не так ли? - Кай опустил глаза, второй мужчина смотрел не
отрываясь; оба продолжали грести, как будто их руки двигались независимо
от них. - Он повелитель мух, крадущихся созданий и крылатых ползающих
созданий, могильной темноты и червей. Вот кому вы поклоняетесь в своем
болоте.
работающими руками. - Шайтхун, Пастырь Мух.
насекомые. Заросли тростников, каждый из них толщиной в руку человека или
даже толще, росли прямо в протоке, и лодке приходилось проталкиваться
сквозь них, и метелки из зеленой бронзы, которые здесь считались камышами,
гремели, как ржавое железо.
имя. Но почему я должен быть Шайтхуном? Если я бог, то почему не Масри? -
сказал я Каю, вспоминая, что он назвал меня, когда увидел, как я в языках
пламени иду по океану, Масри, Масримасом, богом завоевателей.
и даже костер в поле без какого-нибудь прикрытия и обращения к богу, не
говоря уже о том, чтобы зажечь приношение с алтаря какой-то цветочной
богини. Может, это глупо, но люди думают, что их Масримас этого бы не
сделал.
расширяющаяся в лагуну неправильной формы, с трех сторон ее окружали топи,
а на западе, примерно в четверти мили от нас, стоял над соленым озером мыс
какого-то серовато-белого цвета - остатки верфи и причалов старого города.
Когда мы приблизились к берегу, за изогнутой косой появился остов корабля;
судно, не похожее на галеры завоевателей, узкое, напоминающее змею, а
сейчас позеленевшее и тонущее в иле. Позади мертвого корабля протянулась
улица рухляди, шпангоуты и косы от бесчисленных корпусов старых гниющих
кораблей, над ними звенели плакучие ивы. Казалось, здесь была хорошая
торговля до того, как порт затянуло илом. С этого морского кладбища на
землю вели ступени, забитые скользкими водорослями.
причалили к ступеням, их втащили на берег и спрятали в густой поросли. Кай
с лампой вел меня вверх по ступеням.
стены со слепыми проемами окон. В амбразурах под разбитыми островерхими
крышами мелькали летучие мыши.
примешиваться запах угольного дыма. Извилистая улица с домами, верхние
этажи которых соединялись над головой, оказалась тоннелем, и мы вошли в
его непроглядную грязь.
и я вспомнил прозвище, которое Бар-Айбитни дал этому месту:
К_р_ы_с_и_н_а_я _н_о_р_а_.
нору. Местами зловоние напоминало лисье логово. То тут, то там тоннель
выходил под открытое небо и над ним нависали руины опустевшего города или
перекрученные стволы гигантских деревьев; чаще дорога ныряла под кирпичные
перекрытия или в подземные ходы - этот кишечник большого города, где
продырявленные глинистые стены были заделаны камнями. В темноте вились
каналы со стоячей соленой водой и повсюду торчали корни растений. И в этом
невообразимо гнусном месте жили люди.
входов; виднелись пещеры - бывшие погреба, и комнаты, вырытые в топкой
почве болота. Не кролики и не лисы. Скорее, термиты. Термиты, которые
умели добывать огонь и оставляли его гореть открытым в глиняных горшках у
"дверей" своих мрачных лачуг.
эксцентричности. Хессеки действительно забрались в землю, как преследуемые
звери.
я бы ни за что не повернулся спиной, а что касается женщин, то я бы лучше
лег с волчицей, чем с какой-нибудь из них.
гангреной, но он не плакал и не жаловался, а только смотрел на меня с
ненавистью, которую, должно быть, всосал с молоком матери. Наверное, сюда
приводили пленных масрийцев; в конце концов дети и меня могли посчитать
пленным, да я некоторым образом и был пленником. Я шагнул к ребенку,
охваченный порывом вылечить его, несмотря на все отвращение к этой дыре.
На секунду я подумал было, что он как-то странно улыбается, но тут же
желтые зубы сомкнулись на моем запястье.
кровь. Я трижды ударил его по голове, прежде чем он выпустил мою руку и
упал, вытаращив глаза; его рот был в крови. Затем я положил ладонь на его
ногу, выше гноящейся раны, но целительной силы во мне не было.
но не для меня, так как я тотчас же вылечился от раны, нанесенной мне
ребенком, а для других. Я мог бы убить бедного звереныша.
дальше, но спросил, куда он меня ведет.
предстоит умереть, повелитель?
моего соседа".
простой нерешительности, и хотя раньше я не чувствовал беспокойства,
будучи, как мне казалось, непобедимым, темнота, вонь и несчастный вид
здешних мест вдруг страшно опротивели мне.
старом городе. Ворота из украшенного орнаментом ржавого металла открывали
вход в каменный коридор, местами освещенный незакрытыми факелами, горящими
бледно-желтым пламенем.
Николаев Андрей
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Березин Федор
Шилова Юлия
Журавлев Владимир