номер и, поужинав в ресторане, пошел к себе, чтобы попытаться разобраться
в том, что происходит. Он доставал свои туалетные принадлежности, когда к
нему в номер постучал посыльный, держащий в руках пишущую машинку.
что она в порядке.
внешности которого было полное отсутствие подбородка. Он с сомнением
посмотрел на Дейка.
возьму в толк, что тут смешного.
нужна пишущая машинка. Я хочу сказать, что если это какой-то розыгрыш... и
все-таки я не понимаю...
наговорил бы посыльному. Он бы позвонил управляющему и спросил, не
изобрели ли они новый способ надувательства клиентов. Он бы потребовал,
чтобы машинку немедленно унесли.
наглая девица, красиво рассуждавшая об искажении реальности, затем
половина черепа в зеркале и обезумевшая от ужаса женщина. Да, еще ноготь.
Дейк был от природы любопытен. Он же все-таки журналист. Не мог же он
проигнорировать объективные вопросы, возникшие вследствие его
субъективного опыта.
спятил ли я. Спокойной ночи, сэр.
стоять посреди своего номера, задумчиво потирая подбородок. История с
машинкой, как впрочем, и вся та чертовщина, которая с ним последнее время
происходит, имеет два аспекта. Безумие. Иллюзия. Да, но ведь Молли и
Патриция что-то видели. Можно ли считать этот факт объективным
доказательством? Только в том случае, подумал Дейк, если он сможет
доказать себе, что в действительности побывал у Патриции, и все, что, как
ему казалось, там произошло, случилось на самом деле. Дейк подошел к
телефону. Ему понадобилось двадцать минут, чтобы дозвониться до больницы.
Телефонная служба из удобства превратилась в нечто ужасно действующее на
нервы в последнее время.
Патриция Тогельсон?
отдыхает, сэр.
- следующий шаг. Как я могу доказать, что минуту назад звонил то телефону
и разговаривал с больницей? Стоимость этого звонка будет внесена в мой
счет. Так, но когда я увижу свой счет за гостиницу, где доказательства
того, что я в действительности вижу?
неожиданную, что ему показалось, что он ослеп. Он закрыл глаза, и снова
открыл их, ощутив какую-то непонятную ему перемену. И вдруг он понял, что
уже прошло сколько-то времени, но сколько - он не знал. Он уже сидел не на
кровати, а за столом. Листок паршивой гостиничной бумаги вставлен в
пишущую машинку. И он даже успел напечатать несколько строк.
ясно, что я смогу использовать его смерть в своих корыстных целях. Я
понял, что можно будет привлечь к себе внимание общественности. Я работал
с Дарвином Брэнсоном целый год, он должен был сделать подробный обзор
важнейших решений, принятых Государственным Департаментом. Он никогда не
участвовал ни в каких секретных переговорах. Статья, которую я написал для
газеты "Таймс", является полнейшим вымыслом. Никаких договоров подобного
рода заключено не было. Я хотел, написав эту статью, способствовать
объединению всего мира. Теперь я, понимаю, что страдал манией величия.
Кроме этого, мне стало ясно, что моя статья приведет к последствиям, прямо
противоположным тем, которых мне хотелось бы добиться. Я чувствую, что
когда писал ту статью, я был не в состоянии контролировать свои действия.
Единственное, что я могу сделать сейчас, чтобы искупить свою вину, это
признаться в обмане, а затем..."
способность понимать и чувствовать происходящее. Слова казались ему
какими-то бессмысленными. Перечитывая текст, он шевелил губами, как
ребенок, который пытается понять трудный урок в учебнике.
такой резкой. Как будто она пробивалась к нему, стараясь преодолеть
какой-то барьер, защищавший его. Перед глазами у него все поплыло, но
сознания он не потерял. Боль как бы пульсировала то нарастая, то
уменьшаясь, будто какие-то две силы сражались между собой. Он попытался
прижать руки к телу, но они не подчиняясь его воле, легли на клавиши
машинки. Новое слово.
клавишам.
острым. Сам же он нечто - безвольное и беспомощное - его отталкивали и
притягивали одновременно, но кто...
ручку, а его подпись уже стоит внизу страницы, вынутой из машинки. И опять
он потерял сознание, а когда очнулся, понял, что стоит перекинув ногу
через подоконник у широко открытого окна. И холодный ноябрьский ветер дует
ему в лицо. А далеко внизу можно различить гостиничный двор, да еще
несколько освещенных окон тут и там.
Он сидел на подоконнике, боясь пошевелиться. Его больше никто не толкал и
не дергал. Совсем не трудно взять и отпустить руки. Гораздо легче, чем
пытаться отыскать ответы на вопросы. Гораздо легче, чем сражаться с
безумием. Отпусти руки - и полетишь медленно вниз, мимо освещенных окон, а
ночь тихонько шепнет тебе на ухо последний ответ на все твои вопросы.
Вдруг Дейк услышал, как издает какие-то хлюпающие звуки, похожие на
хихиканье пьянчужки: он почувствовал надвигающуюся смерть своего мозга.
Разрыв тканей. Его руки еще крепче вцепились в подоконник. Ну, иди же
сюда, Бог Тьмы. Возьми свое уставшее дитя. Отыщи его несчастного земного
отца, висящего с почерневшим лицом в камере вечности. Отыщи его жену,
которая только что была живой и теплой, и вот уже навсегда осталась в
самом сердце раскаленного добела солнца.
почему? Его сознание затуманилось на какое-то безумное мгновение, а затем
зацепилось за этот вопрос ПОЧЕМУ? Ему показалось, что на черном ночном
небе появились огромные огненные буквы. Никогда не узнать ответов на
возникшие вопросы было бы ужаснее, чем продолжать эту борьбу, чем
существовать в болезненно искаженной реальности. Он отпустил руки и, как
тряпичная кукла, свалился с подоконника в комнату, больно стукнувшись
головой о пол - все его мышцы как бы одновременно перестали подчиняться
его воле. Он лежал на спине, вцепившись руками в свои бедра, ощущая
натянутые нервы, мягкие ткани, течение крови. Он проверял руками живо ли
его тело, довольный тем, что способность соображать еще не вернулась к
нему. Ветер пошевелил занавеску на окне и остудил его горящее и мокрое от
пота лицо. И вдруг Дейк понял, что снова слышит приглушенные звуки ночного
города. Раньше было совсем не так - раньше город грохотал и неистовствовал
по ночам. Теперь в городах стало гораздо тише. Только время от времени
можно было услышать одинокий вскрик заблудившегося ночью прохожего.
потом так же медленно подполз к окну, чтоб закрыть его. Рама была слишком
высоко, но он не решался подняться на ноги. Собравшись с силами, он встал,
опираясь о стену, не глядя на окно, протянув руки, с грохотом захлопнул
его. И снова прижался к стене. Перед его глазами появилось крошечное
серебристое сияние, которое почему-то заставило Дейка подумать о мигрени.
Неожиданно прямо перед собой он увидел Карен Восс: темные волосы спутаны,
большой палец вызывающе засунут за широкий ремень брюк, горящие серые
глаза, в которых он увидел беспокойство и высокомерие одновременно. Дейк
оскалился и издал какой-то невнятный горловой звук и, стараясь осознать,