больше нечего читать. Книги, которые теперь мне требовались, были редкими
и труднодоступными. Не зная мира науки, я по наивности своей полагал,
будто они ждут меня не дождутся в библиотеке любого колледжа.
единственной ценностью. Дружба с Энфанденом как нельзя лучше показала мне,
сколь плодотворно бывает непосредственное общение ученика с учителем, и
мне казалось, что связи подобного рода могут со временем превращаться в
творческое взаимодействие двух ученых, бескорыстно стремящихся к знанию.
за Юг - неопубликованными рукописями, дневниками и письмами, завещаниями и
расходными книгами; ведь они могли бы обогатить или даже несколько
изменить наши представления о полузабытых событиях, происходивших, в
общем-то уже давно.
колледж, без помощи таких людей, как Толлибур или Энфанден? У меня не было
ни единого рекомендательного документа, заслуживавшего хотя бы мимолетного
внимания администраторов. Иммиграционные запреты не допускали в страну
выпускников иностранных университетов, да - но все равно ни один колледж в
Союзе не принял бы молодого самоучку, который ничего не соображал не
только в латинском или, тем более, в греческом, но и в математике, и в
современных языках, да и, собственно говоря, в науках вообще. Очень долго
я обдумывал всевозможные способы действий, замышляя то длительные осады,
то кавалерийские набеги; наконец, скорее в порядке бреда, нежели в
осмысленной надежде, я составил просьбу о зачислении, подробнейшим образом
расхвалив степень подготовки, которую, как мне мнилось, я уже имел, и
щедро расписав широту своих познаний - лишь наивность могла служить мне
оправданием. В заключение я обрисовал замысел своей будущей работы. Со
всей тщательностью, после многократных правок, я отпечатал свое сочинение
типографским способом. Это был, несомненно, глупый жест, но я не имел
доступа к столь дорогостоящему приспособлению, как пишущая машинка, и не
желал сообщать об этом всему свету, написав документ от руки - вот и
решился прибегнуть к тому средству сделать его легкочитаемым, какое было у
меня под руками.
отразилось недовольство.
не допускать переносов слов с одной строчки на другую. Набор нельзя делать
механически или думая о чем-то другом - вот почему никто еще не смог
сконструировать реально действующий наборный автомат. Боюсь, приличного
наборщика из тебя никогда не выйдет, Ходжинс.
доставил себе маленькое удовольствие, поговорив о любимом деле - ведь,
коль скоро все предопределено, его комментарий был совершенно излишним.
излюбленным объектом вооруженных налетчиков, а пневматическая действовала
лишь на линиях местной доставки, поэтому я разослал свое заявление по
множеству колледжей через "Уэллс и Фарго". Не скажу, будто я ждал, что
меня тут же завалят ответами, и, хотя оплачиваемая компанией
тяжеловооруженная охрана наверняка обеспечила доставку моих писем, я
понимал, что ожидать благожелательной реакции адресатов вряд ли
приходится. По правде сказать, я просто выбросил все из головы, вспоминая
лишь изредка и с каждым все более стыдясь своей самонадеянности.
несколько месяцев, где-то к концу сентября. Она гласила: "Не принимайте
ничьих предложений, пока наш представитель не разъяснит условия Приюта
Хаггерсхэйвен".
пришла телеграмма; я не посылал его ни в один из соседних городов. Я не
знал о существовании каких-либо колледжей в тех краях. И я никогда не
слышал о мистере - или докторе, или профессоре - Хаггеруэллсе. Я мог бы
подумать, что это послание - всего лишь розыгрыш, если бы Тисс был хоть
капельку склонен к юмору; а никто, кроме него, о письме не знал. Только
те, кому оно было адресовано.
фигурировал - хотя это еще ничего не доказывало, ведь подобные справочники
составляются очень небрежно. Я решил, что, коль скоро такое место
существует, мне остается лишь терпеливо ждать "представителя" - если он
вообще появится.
несколько книг на полках - не стоило и надрываться, пытаясь прибрать
магазин всерьез - и взял последнее, исправленное издание Кризи "Пятнадцать
решающих сражений"; написал книгу некий капитан Эйзенхауэр.
капитан и сам мог бы стать приличным стратегом, если бы ему было где
проявить себя, - что даже не услышал, как в магазин кто-то вошел, и не
ощутил ничьего присутствия, покуда меня не оторвал от книги голос,
прозвучавший нетерпеливо и резко:
его нет. Могу ли я быть вам полезен?
сразу ослепшие здесь после залитой солнечным светом улицы. Поэтому
дерзость, с которой я рассматривал посетительницу, была для меня абсолютно
безопасной - и я неторопливо, от души оценил буквально бьющую через край
женственность вошедшей. Качество это всегда казалось мне, так сказать,
подарком судьбы, не зависящим от человека; либо оно есть, либо его нет. В
девушке не было ничего чересчур смелого или нарочито провоцирующего, хотя
моя мать, конечно, поджала бы губы, глянув на ее черные шелковые брюки или
жакет, подчеркивающий формы груди. В то время, когда женщины пользовались
любыми уловками, лишь бы привлечь внимание к своей беспомощности и,
следовательно, к своей мечте о мужской опеке, к своей потребности в ней,
эта шла с таким видом, будто хотела сказать: ну, да, да, я женщина - не
украдкой, не бесстыдно, не случайно, а по сути своей; и что вы будете с
этим делать?
голове у нее нет ни шляпки, ни берета, что она почти с меня ростом и
довольно широка в кости; но не этими же признаками чувственность
выражалась! И уж не атрибутами внешности, разумеется; посетительница не
была красивой или хотя бы хорошенькой - хотя в какие-то мгновенья вдруг
оказывалась прекрасной. Ее рыжеватые вьющиеся волосы были собраны в узел,
глаза казались синевато-серыми - позже я узнал, что цвет их может меняться
от светло-серого до сине-зеленого. Жадность ее плоти выдавали разве что
полные, причудливого рисунка губы да вызывающее выражение лица.
мне резким и безапелляционным.
в бумажку, - мистера Ходжинса Эм.Бэкмэйкера, который, я полагаю,
использует это место как контактный адрес.
здесь.
куртке, что рубашка - несвежая...
прощебечет традиционное "Должно быть, здесь восхитительно!". А она
спросила:
давно ее ищу.
мягко говоря, не совсем в почете. Ее трудно отыскать - думаю, потому, что
автор был скорее дерзок, чем тактичен...
не заметил, когда перестал ощущать неловкость и, отчасти, унижение от
того, что обещанный телеграммой "представитель" застал меня за моим жалким
занятием. Я признал, что слабо сведущ в математике и не знаком с работами
мистера Уайтхэда, хотя смог гарантировать, что упомянутой книги в нашем
магазине нет; Барбара заверила меня, что только специалисты знают имя
этого малоизвестного теоретика. Тут я с благоговейным ужасом, который
всегда чувствуешь перед специалистами в чуждой тебе области, спросил, не
математик ли она - она ответила: "Господи, нет! Я физик. Но математика -
мой инструмент."
книг и сделаться историком; а вот чтобы быть физиком, нужно иметь
настоящее образование. А она вряд ли была старше меня.
ли поклона. И в последующие полчаса она только и делала, что дотошнейшим
образом экзаменовала меня и выясняла обстоятельства моего житья-бытья.
видом, будто этой фразой объясняла все. В ее голосе было море гордости - и
легкий оттенок высокомерия.
Хаггерсхэйвене столь же, сколько о математике.
что вам не встретились упоминания о Приюте.