и будешь развлекать нас в наши последние дни. Мы созрели.
Гундерду.
распыляли в воздухе что-то такое.
заговорил.
в более интересные игры.
ситуация.
наказать нас... но только если мы тебе крепко поломаем кости или повредим
внутренности, так, что ты не сможешь есть. А так мы можем причинять друг
другу такую боль, какую только захотим, и именно это мы и сделаем, если ты
помешаешь нам как-либо. Ведь мы созрели, а зрелость имеет свои
преимущества и права.
на его обычную натуру.
обидите, он поломает вам кости и, что самое страшное - даже не обращая
внимания на тех, кто смотрит. - Он повернулся к остальным. - Подумайте!
Что сделает с нами Руиз Ав, если мы позволим ее обидеть!
- сказал он им.
лицах, широких, толстых и блестящих от пота.
прочь. - Мы же созрели...
благодарности к людям, которые за нее заступились, хотя она знала, что
должна быть благодарна.
островом Родериго. Экран изменил темную внутренность бойни, превратив ее
черные и серые тона в блестящие цвета.
танце, словно под какую-то неслышную музыку. Тело его было
сапфирово-голубого цвета, а кровь, которая покрывала его плечи и грудь,
казалась цвета остывающей лавы. В одной руке он держал нож, фиолетовое
пламя в свете экрана. Ножом он чертил сложные символы в воздухе.
холодного ветра на его сознании.
был способен. - Индексы остаются стабильными. Он не настолько безумен, как
кажется.
глубокого смысла. Он услышал ее слова так же ясно, как если бы она
прошептала их ему в ухо.
уникальную возможность.
его подлинной личности. Однажды он поблагодарит нас за его освобождение, и
тогда он станет настоящим орудием, прекрасным и тонким.
что купается в теплых лучах ее уверенности.
действий и движений своего тела, запаха падали, который пропитывал бойню,
от крови. Его укрытие было теплым и светлым, полным прекрасной громкой
музыки. Там витал ясный и живой запах цветов, но в остальном его убежище
не было столь осязаемо. Он был там в безопасности, но он не был
по-настоящему счастлив... он был одинок. Время от времени он спрашивал
себя, почему бы ему не найти себе компанию, и тогда мысли его уходили в
более темное место, где он видел лицо прекрасной женщины сквозь туман
беспокойства.
и на миг он не верил в реальность своего убежища - не мог, пока его жертвы
стонали, пока их кровь летела на его тело.
снова мог поверить и забыть про них.
спала, просыпалась только на несколько бесконечных часов, снова спала.
Остальные подходили к корзинам-кормушкам, но у нее не было аппетита.
Дольмаэро принес ей горсть шариков, но еда лежала возле нее на пластиковом
возвышении, нетронутая.
вернется за нами, мы должны быть сильными и готовыми действовать, а не
слабыми от переживаний.
глуп, чтобы ожидать, что Руиз Ав вернется?
Мы никогда больше не увидим Руиза.
сладкая, с легким смолистым привкусом.
трезвее и внимательнее.
зеркальной брони. Звук их кованых сапог расходился волнами молчания среди
откармливаемого скота.
охранники изменили курс, немедленно повернув в ту же сторону, что и она.
нетерпение. Металлическая полоса вокруг его талии посылала ему боль за
болью. Она пытала его так, словно невидимые пальцы расковыривали
незажившую рану. Он начал прислушиваться, не раздастся ли грохот
конвейера.
ножа, который освободит его от страшной боли этой полосы. Он чувствовал,
как лицо его искажается неестественной гримасой не то боли, не то радости,
не то безмолвного крика.
мягкого горла дрожащими пальцами.
выступали на его глазах каждый раз, когда его заставляли убивать, почему -
он и сам не мог понять.
Он не обращал внимания. Что он мог сделать, кроме того, что прекратит их
страдания? Но этот голос был совсем другим. Память коснулась его,
остановила на миг удар ножа.
черными волосами. На лице ее было такое не подходящее к ситуации
выражение: она смотрела на него с нежностью. Нежность сменилась ужасом,
таким, что ему пришлось отвести глаза.
что он наклонился, прижав к животу руки.
снова посмотрел на нее, и в мозг его проникла тоненькая струйка памяти.
Низа? Ее ведь звали именно так? Кто она ему?
если не считать металлической полосы вокруг талии, он был весь покрыт
засохшей кровью, которая казалась черной в тусклом красном свете, волосы
его сбились и слиплись в колючки, словно он втирал в них кровь и потом
специально слепил их. Он наверняка был безумен. Глаза его были широко
открыты. Белки казались огромными. Губы растянулись над зубами в страшной