точкой зрения.
последние два столетия? Ничего!. В искусстве - никакого прогресса. Наука
застыла на месте. Технология и вовсе уходит в прошлое, каждый год
скатывается на уровень-другой. Орбитсвиль деградирует!
может, поторопился навесить на нее ярлык. - Видите ли, я по натуре
романтик, и для меня Орбитсвиль - не начало, а конец. Хотела бы я знать,
что нашли бы Гарамонд и прочие, не подвернись им Орбитсвиль? Ведь пришлось
бы продолжать поиски.
Галактика, а мы воротим нос. Иногда я подозреваю, что Орбитсвиль построили
специально для этого.
только те, кто никогда там не бывал. Если бы вы увидели горы и океаны...
полный стакан.
щеки потемнели от гнева. - Нет больше никаких одолжений, родня, не родня -
все едино.
намекнул ему - для его же блага, - что он несколько перебрал, так ядовито
мне ответил: когда, мол, я ему верну пятьдесят монит.
мужа, посетовала Либби.
и переключился на Даллена. - На прошлой неделе я практически бесплатно
отдал этому безмозглому сопляку списанный компьютер. Пожертвовал, можно
сказать, для его дурацкого общества, а теперь паршивец набрался наглости
требовать денежки обратно. Не пойму, с чего он вдруг осмелел? И чего он
хотел от ящика, который с незапамятных времен провалялся в подвале?
пожалев, что его собственные проблемы не столь обыденны. - Вы же знаете,
какой у нас технический голод.
он нашел на третьем подуровне. Раньше внизу находился компьютерный центр,
а монитор, по-видимому, использовали для слежки за муниципальными
чиновниками. Правда, непонятно, кому до них было дело.
- Если монитор так стар и бесполезен, то получить за него пятьдесят монит
- слишком большая удача.
подобной логикой. - Я заберу его назад, дам подходящую рекламу...
Электронная археология нынче в моде. В сущности... - Он нахмурился,
покачивая стакан и глядя на крутящиеся воронки. - Ну да, у меня ведь уже
наклевывался другой покупатель. Кто же спрашивал меня об этой рухляди?..
презрения, - или совсем помешался на деньгах.
с какой стати я должен зарабатывать на чужой собственности? Ах, какое
недостойное занятие! Особенно у нас, в Мэдисоне. Помню, когда я был моложе
и глупее, я верил, что все, кто достигли высокого положения, добились
этого тяжким трудом, так сказать, верой и правдой. Потом поумнел...
Джеральд Мэтью!
набок, потом перевела взгляд на Даллена. - Как вы думаете, в этом бреде
есть какой-то смысл?
один из них больше недели стоял на приколе в ожидании ремонта. Не хватало
запчастей. Мэр Брайсленд считал оставшуюся машину своим персональным
транспортом, и Мэтью четыре дня носился как угорелый по кабинетам
чиновников, пытаясь получить разрешение на полет Он прихватил с собой
изрядную дозу фелицитина, но употреблять старался в меру, чтобы хоть
что-то оставить про запас.
сжал страх, руки и ноги стали ватными. Мэтью почувствовал, что не сможет
взлететь.
приземлившегося космического корабля, нижняя часть которого пропадала в
горячем мареве. Мэтью с трудом различал высаживающиеся туристов. Кажется,
их меньше обычного. Год для туризма выдался неудачный. Пустовало
большинство отелей, расположенных вдоль улицы Прощания (когда-то, миллионы
эмигрантов шли по ней на космодром). Похоже, ситуация продолжает
ухудшаться. Мэтью понимал, что наступит день, когда бюрократы Оптима Туле,
далекие от проблем Земли, прекратят субсидирование курортов на планете.
Тогда он останется без работы и будет вынужден вернуться на родину.
придется провести на поверхности невероятно тонкого пузыря, отозвалась
приступом агорафобии. Он полез было во внутренний карман за золотой
авторучкой, но спохватился и снова взялся за штурвал. Далеко впереди на
фоне голубого небосвода появилось дрожащее серебряное пятно. Мэтью узнал
транспортный самолет, курсирующий между центральным клирингом и
Виннипегом. Самолет медленно уплыл в сторону, и бортовой микропроцессор
уведомил пилота о разрешении на взлет.
крыльям-невидимкам нужную конфигурацию и увеличил тягу двигателей. Через
несколько секунд он уже парил над сложным переплетением заброшенных
взлетно-посадочных полос Мэдисонского космодрома. Самолет накренился, и,
набрав высоту в несколько сотен метров, взял курс на зеленые гребни
Аппалачей. Силовое поле, заменявшее крылья, преломляло свет, и тень,
украшенная бахромой солнечных зайчиков, состязалась в скорости с
самолетом.
мэрии... рухнувшие женщина и ребенок, лица пластмассовых кукол с
пластмассовыми глазами... Воспоминание мешало наслаждаться полетом. Он
любил стремительные бреющие полеты с отключенным автопилотом и получал от
них, пожалуй, самое ценное из удовольствий, которое полностью снимало
любое напряжение. Но в это летнее утро скорость не помогла. Мрачные
призраки не отставали.
обеспечить бесперебойность своего нелегального бизнеса, росли с пугающей
быстротой; дело могло вскоре зачахнуть; любовницам не нравился спад его
темперамента; а впереди маячила ответственность за уничтожение двух
человеческих личностей. Стыдно признаться, но чувство вины и страх перед
Гарри Далленом, набрасывали темную завесу на его существование. Фелицитин
приносил лишь кратковременное облегчение. Мэтью очень, очень устал...
был склон холма - он опрокидывался на него и рос на глазах, заполняя все
пространство.
руки дернулись к штурвалу, но склон холма продолжал нестись навстречу,
огромный, жесткий, смертоносный, готовый превратить человеческое тело в
кровавое месиво. От страха он вжался в кресло и рванул штурвал на себя.
Зеленый склон все быстрее мчался прямо на него. Сейчас раздастся взрыв.
Корпус самолета содрогался от перегрузки, но, наконец, машина сделала
невозможное. Вверху появился край неба.
исходил потоком ругательств, его будто рвало бессмысленным набором слов,
сердце бухало и резко замирало, как захлебнувшийся мотор, рвущий
собственную оболочку Постепенно он расслабился, дыхание вернулось в норму.
Мэтью вытер ладонью холодный пот, но и тогда не почувствовал себя в
безопасности. Он осмотрелся в кабине - вроде, все в порядке, проверил
приборы и тут же понял: угроза исходит не от машины, источник опасности -
он сам.
смерти. В тот роковой миг возникло страшное, сладкое и позорное искушение
бросить рычаги и врезаться в холм. Он едва не поддался темной волне,
поднявшейся из подсознания, едва не устремился к гибели.
представлялось ему пугающим и противоестественным, но странно заманчивым.
Противоречие интриговало.
кошмары, прекратился бы ужас видений, заставляющих вскакивать в холодном
поту. Пропало бы чувство вины и опасений. Отпала бы необходимость красть,