сделали, все ее выразит.
отдаться ему, стать проводником живой, мятежной, яростной
силы... перстом, которым она указывает вперед.
вы называете Богом. А само движение, саму динамику такие, как
вы, называют дьяволом. И вот, такие, как я, -- те, кто вырвался
вперед, -- всегда становятся мучениками. Вы отвергаете нас -- и
через нас достигаете своей цели.
которые нормальные люди назовут дьявольскими. Так?
уровня. Ведь и дьявол, и Бог -- только две стороны единой,
единственной реальности. Великие люди движут этот мир вперед, а
величие всегда выходит за рамки обычной морали. Когда скачок
свершится, нашу бесовщину назовут, на новой ступени, основой
этики, но пока мы совершаем прорыв, мы -- преступники,
богоотступники, еретики...
меня, вы послушаетесь?
-- Все еще копаетесь в абстракциях. Неужели вы не можете просто
сдаться -- всецело отдаться тому, что выходит за рамки вашей
мизерной этики?
отдаться. Здесь мы, может быть, придем к соглашению. Значит, вы
отрешаетесь от себя. Вы не ищете выгод. Погодите, погодите! Тут
моя этика и ваша сходятся. Мы оба признаем...
вскочил. -- Вы что, ничего не понимаете? Все вам надо вогнать в
эту старую дурацкую схему? "Я", "отвергнись себя"... Да это все
тот же дуализм! Точная мысль не найдет различия между мной и
Вселенной. Поскольку я -- проводник Движущей Силы, мы с ней --
одно. Понял, идиот? Понял, педант трусливый?! Я и есть
Вселенная, я, Уэстон, -- твой Бог и твой дьявол. Я всецело
отдаюсь этой силе. Я призываю ее...
корчам, исказила лицо Уэстона. Потом она прошла, на мгновение
показалось лицо -- прежнее, но с остекленевшими от ужаса
глазами. Уэстон отчаянно закричал: "Рэнсом! Рэнсом! Христа
ради, не давайте им!.." -- и тут же закружился, словно в него
ударила пуля, рухнул наземь и катался у ног Рэнсома, скрипя
зубами, брызжа слюной, цепляясь за мох. Постепенно корчи
утихли. Он лежал спокойно, глубоко дыша, в широко открытых
глазах не было сознания. Рэнсом опустился на колени. Уэстон не
умер, и Рэнсом тщетно гадал, что же это было -- удар или
приступ эпилепсии (ни того, ни другого он никогда не видел).
Порывшись в багаже, он нашел бутылку бренди, вынул пробку и
сунул горлышко в рот своему пациенту. К его ужасу, зубы
разомкнулись и сжались, насквозь прокусив бутылку, но стекла
Уэстон так и не выплюнул... "Господи, я его убил!" --
пробормотал Рэнсом. Но лицо больного не изменилось, только у
края губ показалась кровь. Судя по этому лицу, он не испытывал
боли, или боль эта превосходила нашу способность к восприятию.
Наконец Рэнсом поднялся, снял револьвер у него с пояса и,
спустившись к берегу, забросил его в море.
же теперь делать. Потом повернулся, поднялся на поросший травою
холм, замыкавший долину слева, и оказался на ровной площадке,
откуда открывался вид на морс. Волны вздымались высоко, и
золото их сменялось бесконечной игрой теней и света. Сперва он
не мог различить плавучие острова. Но вот то там то сям
появились по всему океану верхушки деревьев, словно подвешенные
к небу. Волнение уносило их все дальше, и едва он это понял,
они скрылись в глубокой ложбине между волнами. Сможет ли он
снова попасть на эти острова? Одиночество потрясло его и тут же
сменилось разочарованием и гневом. Если Уэстон умрет, или даже
если он выживет, он останется с ним один на один на земле,
отрезанной от прочего мира, -- то от какой же опасности он,
Рэнсом, должен уберечь Переландру? Вспомнив о себе, Рэнсом
почувствовал голод. На Твердой Земле он не видел ни фруктов, ни
тыкв. Может быть, это западня. Он горько усмехнулся -- с каким
глупым ликованием променял он нынче утром плавучий рай и его
дивные рощи на эту жесткую скалу! А может быть, эта земля не
бесплодна? Несмотря на усталость, Рэнсом решил поискать пищу,
но едва он повернул прочь от берега, быстрая смена красок
возвестила о приближении ночи. Он заспешил назад, но когда
спустился в долину, роща, где он оставил Уэстона, казалась
просто темным облаком. Прежде, чем он вошел в нее, наступила
непроглядная ночь. Он попытался найти ощупью путь к палатке, и
тут же сбился. Пришлось остановиться и сесть. Раз-другой он
окликнул Уэстона, но тот не ответил. "Все-таки хорошо, что я
забрал у него револьвер, -- подумал Рэнсом. -- Что ж, qui dort,
dine2, подождем до утра". Он лег, и покрытая мхом земля
показалась ему куда менее удобной, чем уже привычная почва
островов. И это, и мысли о человеке, лежавшем неподалеку с
осколком стекла в стиснутых зубах, и сумрачный рокот волн,
разбивавшихся о скалы, все не давало ему уснуть. "Если бы я жил
на Переландре, -- пробормотал он, -- Малельдилу не пришлось бы
запрещать мне этот остров. Глаза бы мои на него не глядели".
Во рту пересохло, шея болела, он был совсем разбит. Это
настолько отличалось от уже привычных пробуждении, что на
мгновение ему показалось, будто он очутился на Земле, а вся его
жизнь на плавучих островах в океане Утренней Звезды -- просто
сон. Воспоминание об утрате было почти невыносимо. Он присел и
вновь ощутил, что все это -- наяву. "И все-таки это очень
похоже на сон", -- подумал он. Голод и жажда напоминали о себе,
но он счел своим долгом сперва позаботиться о больном, хотя и
не надеялся ему помочь. Он огляделся. Роща серебряных деревьев
была на месте, но Уэстона нигде не было видно. Он взглянул на
море; ялик тоже исчез. Он подумал, что в темноте забрел не в ту
долину, и отправился к ближайшему ручью утолить жажду. Подняв
голову от воды и радостно вздохнув, он увидел деревянный ящик,
а рядом -- две консервные банки. Думал он сейчас медленно, и не
сразу понял, что находится в той самой долине, а уж тем более
-- почему ящик пустой. Но возможно ли, в самом деле, что в том
состоянии, в котором он его оставил, Уэстон оправился
настолько, чтобы среди ночи уйти, да еще с поклажей? И неужели
он решился выйти в морс на хрупком ялике? Правда, за ночь шторм
(для Переландры -- просто зыбь) улегся, но волны все еще были
немалые, так что физик никак не мог покинуть остров. Должно
быть, он пешком ушел из долины, а ялик нес на себе. Рэнсом
решил найти Уэстона -- врага нельзя терять из виду. Если Уэстон
пришел в себя, он, конечно, замыслил что-нибудь плохое. Рэнсом
не был уверен, что понял толком его дикие речи; но то, что он
понял, ему очень не понравилось и он подозревал, что туманные
разглагольствования о духовности обернутся чем-то похуже
немудрящего межпланетного империализма. Правда, нельзя
принимать всерьез все, что человек наговорит перед припадком,
но и без этого немало оснований для страха.
еды, он ее нашел. Повыше, на склонах, было очень много ягод
вроде черники, в лощинах -- продолговатые орешки. Ядра у них
были плотные, как почки или, скорее, как пробка, а вкус и запах
-- сладкий, приятный, хотя и попроще, чем у тех плодов.
Огромные мыши оказались смирными, как все существа на
Переландре, но туповатыми. Рэнсом поднялся на срединное
плоскогорье. Морс со всех сторон было испещрено островами, они
вздымались и падали, и между ними синели широкие просветы воды.
Рэнсом сразу подметил желтовато-розовый остров, но не понял,
тот это, прежний, или другой, ибо вскоре различил еще два
примерно таких же. Всего он насчитал двадцать три плавучих
острова, и прикинул, что раньше их было меньше, а значит -- на
одном из них может быть Король или, дай то Бог, Король с
Королевой. Почему-то все свои надежды он возложил на Короля.
всякой вероятности, покинул Твердую Землю. Рэнсом тревожился
все больше -- он не знал, что может натворить его враг в этом,
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Корнев Павел
Доценко Виктор
Бажанов Олег
Витковский Евгений