автофургон, стоявший на середине улицы, избег внимания мародеров. Не
откладывая дела в долгий ящик, мы бросили чемоданы, добытые Джозеллой, в
кузов рядом с противотриффидным снаряжением и тронулись в путь.
им вчера, что наступила ночь, и пока лишь некоторые вышли из своих ночных
убежищ. Теперь они старались держаться ближе к водосточным канавам, а не к
стенам, как вчера. Многие из них имели трости или обломки дерева, которыми
они простукивали путь вдоль обочины тротуаров. Ходить так было гораздо
легче, нежели вдоль стен с их дверями и выступами, а стук уменьшал
опасность столкновения.
Стор-стрит, в конце которой перед нашими глазами выросла Университетская
башня. Джозелла сразу сказала:
довольно изрядную толпу. Вчерашний день наделил нас неприязнью к толпам. Я
резко свернул в Гауэр-стрит, проехал метров пятьдесят и остановил машину.
подобру-поздорову? - спросил я.
садик. Если забраться туда, можно наверняка все увидеть, ни во что не
вмешиваясь.
зданий. В третьем доме обнаружилась открытая дверь. Проход вел прямо в
садик. Это место выглядело странно, потому что большая его часть
располагалась на уровне подвалов, то есть ниже уровня соседних улиц, но
дальний его участок, ближайший к университету, поднимался и образовывал
своего рода террасу, отделенную от дороги высокими железными воротами и
низенькой оградой. Из-за ограды доносился шум толпы. Мы пересекли лужайку,
поднялись по гравийной дорожке и устроились наблюдать, укрывшись за
кустами.
нескольких сотен мужчин и женщин. Она была больше, чем можно было судить
по ее шуму, и я впервые осознал, насколько толпа слепых молчаливее и
пассивнее такой же толпы зрячих. Это, разумеется, естественно, ибо чтобы
ориентироваться в происходящем, им приходится полагаться почти
исключительно на слух, так что все заинтересованы в молчании каждого; но
понял я это только теперь.
возвышение, с которого мы могли видеть университетские ворота поверх голов
толпы. Человек в кепке что-то многословно доказывал другому человеку,
стоящему по ту сторону решетчатых ворот. По всей вероятности, его
доказательства успеха не имели, так как собеседник в ответ только
отрицательно качал головой.
увидели его профиль. Ему было, насколько я мог судить, лет тридцать, у
него были прямой узкий нос и впалые щеки; волосы, выбивавшиеся из-под
кепки, были темные. Но внимание привлекала не столько его наружность,
сколько напряженность, которая ощущалась в каждом его движении.
результатов, его голос становился все громче и выразительнее. Впрочем, на
собеседника это не производило впечатления. Было очевидно, что человек по
ту сторону ворот был зрячим: он настороженно поглядывал сквозь очки в
роговой оправе. В нескольких шагах позади него стояли еще трое, тоже,
несомненно, зрячие. Они тоже глядели на толпу и ее предводителя с тем же
настороженным вниманием. Человек в кепке начал горячиться. Голос его
возвысился, как если бы он говорил теперь, обращаясь не только к людям за
ограждением, но и к толпе.
столько же права жить, как и вы. Разве не так, черт подери? Они не
виноваты, что ослепли. Разве не так? Никто здесь не виноват. Но если они
погибнут от голода, виноваты будете вы, и вам это прекрасно известно.
Господи Иисусе, я ведь один, а их тысячи! Вы бы тоже могли показывать им,
где еда, но разве вы это делаете? Черта с два! Вам на них наплевать! Вы
заботитесь только о своих шкурах. Я видел таких, как вы. У вас один символ
веры: "Провалитесь все к чертям, лишь бы мне было хорошо".
нужно только, чтобы кто-нибудь показал, как взять еду, которая лежит у них
под носом. Вы могли бы делать это. Единственное, что от вас требуется, это
просто показать им. А вы? Что вы делаете, подонки? Вы помогаете им? Нет,
вы заперлись здесь, и пусть все они подыхают с голоду, а между тем каждый
из вас мог бы спасти сотни людей, и для этого нужно всего-навсего выйти и
показать беднягам, где взять жратву. Боже всемогущий, да есть ли в вас
что-либо человеческое?
почувствовал, как пальцы Джозеллы бессознательно впились в мой локоть, и я
положил ладонь на ее руку. Человек по ту сторону ворот сказал что-то, чего
мы не расслышали.
знать, черт вас подери совсем, на сколько времени хватит еды? Я знаю
только, что если недоноски вроде вас не возьмутся за дело и не начнут
помогать, мало кто останется в живых к тому времени, когда сюда придут,
чтобы привести в порядок все это проклятое безобразие. - Секунду он стоял,
свирепо глядя на собеседника. - Факт тот, что вы боитесь. Вы боитесь
показать им, где еда. А почему? Потому что чем больше эти бедняги съедят,
тем меньше останется для вашей шайки. В этом все дело. Что, не так? Вот
она, правда, только у вас нет смелости признать это.
что оратору этот ответ не понравился. В течение секунды он мрачно смотрел
сквозь решетку. Затем он сказал:
между прутьями решетки на свою сторону и вывернул. Схватив за руку
стоявшего рядом слепого мужчину, он зажал ее на запястье собеседника.
свободной рукой через прутья позади себя. Этот удар наудачу пришелся
слепому в лицо. Тот вскрикнул и сжал руку еще крепче. Предводитель ломал
замок. В этот момент треснул винтовочный выстрел. Пуля щелкнула в решетку
и с жужжанием рикошетировала. Предводитель в нерешительности остановился.
За его спиной раздались проклятия, женский визг. Толпа качнулась взад и
вперед, словно не зная, бежать прочь или ринуться на штурм ворот. Решение
за нее приняли те трое во дворе за ограждением. Я увидел, как молодой
человек что-то выдернул из-под руки, и я упал ничком, опрокинув рядом
Джозеллу, когда застучала автоматная очередь.
тем не менее грохот выстрелов и визг пуль произвели впечатление. Одной
короткой очереди оказалось достаточно, чтобы все кончилось. Когда мы
подняли головы, толпа уже потеряла монолитность. Слепые люди постепенно
разбредались, торопясь уйти подальше от ворот. Предводитель задержался,
чтобы крикнуть что-то неразборчивое, затем повернулся и тоже пошел прочь.
Он направился на север по Мэлит-стрит, стараясь снова собрать и построить
за собой своих последователей.
опустила глаза и уставилась в землю. Прошло несколько минут, прежде чем мы
заговорили.
толпы, разбредающихся по переулкам.
верно?
Понимаете, никто никогда не придет, "чтобы привести в порядок все это
безобразие". Теперь я в этом совершенно уверен. Порядка больше не будет.
Мы могли бы поступить, как он требует. Мы могли бы пойти и показывать
некоторым - правда, только немногим - из этих людей, где еда. Мы могли бы
делать это несколько дней, ну, может быть, недель. А потом? Что потом?
- Или уехать отсюда, чтобы спасти все, что можно спасти от гибели, в том
числе и самих себя; или посвятить себя тому, чтобы еще хоть ненадолго
продлить жизнь этих людей. Это самый объективный взгляд на вещи, который
мне доступен. Но я знаю также, что, очевидно, гуманный путь является также
скорее всего и дорогой к самоубийству. Должны ли мы тратить время на
продление страданий, если мы уверены, что в конечном счете шансов спасти
этих людей нет никаких? Лучший ли это способ применить свои силы?
могли спасти некоторых, то кого для этого выбрать? И кто мы такие, чтобы
выбирать? И вообще как долго мы смогли бы это делать?
сможет содержать один зрячий, когда кончатся готовые припасы, но не думаю,
чтобы уж очень много.
Лукьяненко Сергей
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Быков Василий
Свержин Владимир
Глуховский Дмитрий