Чтение 19–й страницы книги ~Ричард де Амальфи~

- Конечно! Может, не по-паладиньи, но по-рыцарски - это точно! Рыцари - что, дураки? Это только ради баб-с... в смысле дам сердца мы способны на любую дурь, но, если честно, разве все мужчины ради женщин не творят глупости? Разве не тратят на них деньги, время, честь, жизнь... эх, да что там!.. А вот во всем остальном рыцари - еще как не дураки!

Я долго всматривался в синее небо, спросил с неуверенностью:

- То ли птица такая горбатая, то ли у меня что-то с глазами...

Гунтер посмотрел, бросил с ноткой зависти:

- Это же горцы Заоблачной!

- Ну и что? - спросил я.

- Приспособили птиц, - объяснил он, - как вот мы коней. И этих... ящериц. Которые с крыльями. Не драконов, тех никому не удается, а больших ящериц. Похожи на драконов, но не драконы.

Я долго смотрел на странную птицу, сумел разглядеть человеческую фигуру более отчетливо, когда уже знал, что я увидел то, что увидел. Наверное, это очень здорово, если птицы вместо коней. Не знаю, насколько эффективно, птицы жрут даже не в десятки, а в сотни раз больше, чем кони. В пересчете на килограмм, конечно. И если средний хозяин в состоянии держать двух-трех коней в хозяйстве, а феодал - десятки, то приручить глупую птицу и содержать ее - под силу разве что королю. Правда, дороговизна окупается, когда от скорости зависит многое, к примеру - кто первым узнает, где закопано сокровище, кто потерпел поражение при Гастингсе или же успеть сообщить в столицу, что из российских степей на цивилизованный мир надвигается с ордой Аттила Бич Божий.

Показался мой замок, кони пошли бодрее. Лучники снова затянули веселую песню, возвращаемся с блестящей победой и пополнившимися кошельками. Хорошо служить сеньору, который воевать не любит, но если уж во что-то ввязывается, то обязательно с прибылью.

Кони вступили на мост, сухой стук сменился звонким цоканьем. Из-под железных подков летят красноватые искорки, впереди вырастают ворота, я вздохнул свободнее.

Воздух смялся и пошел снизу отчетливыми волнами: оттуда взревело могуче, трубно и очень раздраженно, словно дракону прищемило хвост. В реве угрюмая злоба, мол, попадись сейчас любой, изорву, как тряпку.

Конь Гунтера дрожал и пятился, Гунтер с руганью хлестал его латной перчаткой между ушей. Сзади слышалось фырканье, дробный стук копыт и ругань всадников, пытающихся удержать коней.

Я спросил раздраженно:

- Блин!.. Как эта гадость сюда попала?.. Ведь ров выкопали, ты говорил, десяток лет тому?

- Да, сэр...

Из-за спины донесся могучий голос отца Ульфиллы:

- Все козни дьявола! Это за грехи наши.

- Какие грехи? - изумился Ульман. - Вы, патер, сегодня получили пожертвование на церковь больше, чем за всю жизнь!

- Пожертвования смягчают грех, но не искупают, - возразил священник. - А грех велик, это же герк, по голосу слышу.

- Это анандер, - возразил Гунтер. - Что я, анандера от герка не отличу?

- Когда герк матерый, - сказал упорно священник, - он кричит точно как анандер! И еще умеет по-ульмачьу свиристеть...

Я в раздражении послушал, ухватил повод коня Гунтера и потащил за собой. Мой единорог спокоен, автомобиль, а не конь, стальные нервы и заместо сердца - пламенный мотор. Я вспомнил, как он тащил за собой каменный блок, к которому его приковали, похлопал по шее, привычно горячей, как разогретый двигатель.

Гунтер сказал несчастным голосом:

- Одно не понимаю: как эти огромные твари могут пробраться незамеченными через пять христианских королевств? Они же едва двигаются! А у нас ров с водой ни с одним морем или большим озером не соединяется.

Я отмахнулся:

- Да это все просто! Перелетные утки занесли на лапах прилипшие икринки. Ты ж знаешь, какая икра липкая, настоящий клей. Так всегда в новые водоемы попадает всякая рыба, бобы, водоросли... Гм, не пускать, что ли, сюда перелетных уток?

За нашими спинами раздался отвратительный голос отца Ульфиллы:

- Божьи птицы нуждаются в отдыхе по дороге домой из дальних стран! Они и туда носят Божье Слово, мы должны их жалеть...

Гунтер спросил ехидно:

- Бить стрелами их никак нельзя?

Священник смолчал, донесся густой голос Ульмана:

- Только на честной охоте! А вы, сэр Ричард, вроде бы предлагаете отказывать в отдыхе странникам! Или это вы так шутите? Да и не поверю я, что божьи создания переносят на лапах исчадия дьявола!

- Твое дело, - буркнул я.

Но, конечно, всех уток не нагоняешься. Достаточно одной сесть в ров и поплавать малость, чтобы икринки отлипли и нашли себе место получше. У гигантских осьминогов, что сотнями топят титаники, икра мельче, чем у пескарей, а у баобабов или гигантских секвой семена намного мельче, чем у простого клена. Так что серая утица, героиня песен и образец скромности, на своих не совсем стерильных перепончатых лапках может перенести всякую гадость. Всякую. Гигантские кальмары рядом с ними могут показаться аквариумными гуппешками.

Я въехал в ворота замка, как и надлежит феодалу, тем более победителю: гордо выпрямившись, правой рукой держу поводья, левую картинно упер кулаком в бок. В самом деле красиво и надменно, надо в зеркале посмотреться, даже нахально, но здесь полутонов пока не видят, все весомо, грубо, зримо, как на заре всякого нового мира.

А так вот, уперши взгляд поверх голов всех, даже всадников, да-да, как надлежит, я остановился посреди двора, Зайчик тоже смотрит с верблюжьей надменностью, я выждал, пока Тюрингем и Ульман окажутся у моего стремени.

- Молодцы, орлы, - произнес я отечески. И хотя сейчас это вроде бы ни к чему, но все равно похвала и кошке приятна, никто ее не смотрит на просвет, сверяя с образцами. - Отдыхайте, пируйте... вы заслужили.

Зигфрид с железным грохотом спрыгнул, не касаясь стремян, любит покрасоваться, рявкнул:

- Эй, народ!.. Слышали?.. Быстро накрыть столы в нижнем зале!

Все правильно, сказал я себе, здесь каждый выход - опасное предприятие, вот и приходится праздновать. Если остальные крестьяне опасные места знают и обходят стороной, так можно жить тысячи лет, то я, как человек нового века, для которого уже не осталось не только америк и неоткрытых островов в океане, даже Северный полюс покорен и на всех эверестах побывали, мне теперь только лезть в каждое болото, объявленное таинственным или скрытым.

И все же и здесь жить можно. Вот живет же Крыса - самый неумелый хозяйственник, никчемный воин и трус. Как это он оказался в сеньорах? Хозяевами становились только самые могучие из вожаков разбойничьих стай, что либо выстраивают крепости, сгоняя на их возведение окрестный народ, либо захватывают чужие, как вот повезло мне. Здесь невозможно просто быть феодалом-крепостником, что охотится, пирует да слушает менестрелей, - эта эпоха придет потом, когда укрепится власть короля, когда феодалам только и останется, что развлекаться с крепостными девками да пороть на конюшне простолюдинов, а сейчас, когда каждый сам себе король, все только и думают, как оттяпать у соседа деревеньку-другую, прихватить лес да угодья, перекрыть дорогу к реке, напасть исподтишка да захватить замок...

Или Крыса владеет чем-то особенно мощным? Но трудно так прожить, ни разу не воспользовавшись Или пользовался так, чтоб другие не замечали?.

Я проводил взглядом щит Кабана, его сразу же понесли в мои покои, как самый ценный трофей нашего похода по уточнению карты владений. Гунтер объяснил, что это, наверное, один из легендарных щитов, что сам замечает брошенные в его хозяина дротики, летящие стрелы, камни из пращи, а также умеет отражать удары мечей и топоров, хозяину надо только держаться за ручку. Похоже, здесь у каждого что-то да есть непростое. Да и понятно: жить в таких местах и не накопить некоторый капиталец...

В воротах донжона я остановился, повернулся. Гунтер и Ульман тоже поспешно замерли. Вдали промелькнула, блестя, как жук-бронзовка металлической спинкой, металлическая фигура Зигфрида, спешит начинать пир.

- Каждый мужчина, - сказал я значительно, - в моих владениях должен получить оружие. Ну, по возможности, конечно... Однако мне кажется, что оружия и доспехов мы накопили достаточно. Но если продаст или пропьет, да примет смерть. Ибо главная обязанность мужчины в моих владениях - уметь защитить жену и детей, заботиться о родителях, а уж потом служить сеньору и королю.

Ульман закряхтел, переминаясь с ноги на ногу, а Гунтер ахнул:

- Ваша милость, как можно?

- Что тебя беспокоит?

- Оружие... простому народу...

- Ну и что?

- Да пусть бы сами, - ответил он сердито, - но раздавать из замка?

- Хозяйственный, - похвалил я. - Ты уже сенешаль али нет? Если нет, то я тебя им назначаю. Насчет оружия, думаю, раздать его можно. И еще мне кажется, что если у них будет право владеть таким оружием, то и сеньору... будут служить верой и правдой, а не из-под палки.

Ульман громыхнул:

- Еще бы! Такому сеньору.

- Ого, - сказал я, - подхалимаж? Давай-давай, Ульман, я люблю, когда такую правду-матку честно и прямо, невзирая на лица, мне прямо в мои бесстыжие глаза.

Он смутился, умолк и дальше следовал за мной, не проронив ни слова. В моих покоях я начал снимать доспехи, Гунтер и Ульман помогли с ремнями и пряжками, железо с грохотом валилось на пол. Сами в доспехах, оба едят меня глазами, я только сейчас начал понимать, что вообще-то мы как бы походя сокрушили одного из моих противников. Рано или поздно с Кабаном пришлось бы схлестнуться, а так счастливый случай, что эта красивая дура вздумала прямо в лоб выгонять захватчика из родного замка... И что этот Кабан вот так сдуру... Хотя почему сдуру? Никто не мог предположить, что мы проедем поблизости. И что вообще вмешаемся. Он действовал правильно, дуре просто повезло. Как и мне.

- Я скоро отбуду на турнир, - сказал я, - так что...

- Через десять дней, - напомнил Гунтер.

- Да, так что вот еще одно ценное указание вышестоящего товарища. Если придет враг, от которого крестьяне отбиться не смогут, то пусть все бросают, кроме оружия, и бегут в замок. Поняли? Дома нетрудно отстроить заново. Поля уже вспаханы, только и того, что засеем заново. Нам нужно сохранить людей, а это можно сделать только в замке. Когда враги уйдут, все восстановим. Все. Даже краше прежнего.

Ульман кивнул, а Гунтер ответил преданно:

- Да, ваша милость!.. Крестьян надо беречь.

- Потому и гоняй их до седьмого пота, - напомнил я, - чтобы все умели стрелять из композитных луков. Врага нужно уничтожать в бесконтактной войне!

Ульман проговорил колеблющимся голосом:

- А если спросят, что сказать насчет указа папы?

Я вздохнул. Известно, что папа Иннокентий II еще в 1139 году запретил использование луков и лишь через десять лет, под давлением королей, не отменил указ, а внес поправку: лучникам разрешалось применять свое дьявольское оружие, когда сражаются с неверными, но если какой лучник применит против таких же христиан, да будет предан анафеме!

- Прекрасный указ, - одобрил я. - Я целиком и полностью одобряю его. Но так как всякий, кто нападает на мирных землепашцев, да приравнен к неверным, то вы не просто вправе стрелять по нему из луков, но и обязаны... во славу Церкви и Господа нашего!

Оба вздохнули с облегчением, Ульман расправил плечи и посмотрел на Гунтера орлом и соколом. И хотя такой указ я только что выдумал сам, но звучит логично, это вселит чувство справедливости в тех, кто иногда не верит в мое право вооружать их таким смертоносным оружием.

* * *

К столу подавали мясо, рыбу и весь привычный набор из разных сортов сыра, овощей и фруктов. Я засмотрелся на Фриду, что стыдливо опускала взор, когда перехватывала мой взгляд.

Не верю, что такие вот красотки с отклонениями, а также все эти гоблины, орки и прочие разумные или полуразумные появились вот просто так. Или в результате мутации. Из-за мутации могла возникнуть жизнь, но это случилось раз за двенадцать миллиардов лет, да и то в одном-единственном уголке Вселенной. А вот что за короткий с точки зрения вечности миг навозникали новые разумные виды и подвиды - брехня. Другое дело, в давние-давние времена баловались с генетикой, умели перестраивать или создавать новые организмы, кое-что в себе менять, как сейчас, к примеру, подтягивают обвислые щеки или делают липосакцию, знать бы, что это такое. Тогда, понятно, до какой-то из Великих Битв Магов умели делать намного больше. При том уровне все было под контролем, как, скажем, создание более разумных домашних кошечек или собачек, поющих человеческим голосом птичек или умеющих танцевать чечетку муравьев. Но когда некая катастрофа сотрясла мир, когда цивилизация обрушилась, как песчаные домики под натиском ветра и морских волн, эти насозданные, наизмененные погибли почти все, но... все же не все. Какие-то выжили, приспособились, уже забыли, что служили людям.

Этим только объясняю разнообразие и животных видов, что не могли, если по уму, развиться сами, и растений, что чересчур уж... ну не могу представить, из чего развились. Слишком уж отличаются от всего привычного.

А Фрида, летуны и прочие-прочие, это те, у кого сдвиги в генной карте не кажутся такими уж опасными. Разве что священнику, а челяди это по фигу. Как и воинам гарнизона, которые знают, но помалкивают. А теперь и я буду помалкивать...

Я разохотился, пировал вместе со всеми, жрал в три горла, запивал слабым вином, ел сочные фрукты, куда более сочные, чем покупал на рынке, чувствовал себя легко и приятно. Мелькнула мысль: мое положение и есть как раз то, о котором мечтает каждый житель моего мира, измученный демократией. Здесь четкое разделение на сословия, переход из одного в другое просто невозможен. Челядь служит челядью из века в век, дети повара становятся поварами, а дети конюха - конюхами. Правда, я не понял, как же с остальными детьми, вряд ли здесь система "айн киндер", но решил пока не вдаваться в такие подробности.

Сенешаль, как узнал невзначай, служил тоже семьсот лет верой и правдой, пока я его не уволил методом усекновения головы. А нового так и не назначил, если не считать, что велел Гунтеру взять на себя и эти обязанности. Впрочем, почему бы Гунтеру в самом деле не подрабатывать по совместительству и сенешалем?

Поверхность темного красного вина в моем кубке колыхнулась, что вообще-то понятно: все стучат по столу, задевают ножки сапожищами, но я насторожился, повел по сторонам очами.

Гунтер, не самый чуткий, но не выпускающий меня из виду, приблизился с большой чашей.

- Вашей милости угодно другого вина?

- Гунтер, - сказал я, - в замке есть люди, которые не совсем такие, как все...

Его лицо стало серьезным, но он не спешил с ответом, чтобы не попасть впросак, а когда я замолчал, после паузы спросил осторожно:

- Ну... не совсем, конечно, но чуточку есть...

- Так вот, я тоже такой, - признался я. - У меня седалищный нерв всегда чувствует приближение неприятностей.

- Да, ваша милость...

Хмель как рукой сняло, я вылез из-за стола, кивком пригласил с собой. За спиной остались пьяные крики удалых гуляк, песни и веселье, я вышел во двор, уже ночь, прислушался, толкнул дверь в подвал и пошел по каменной лестнице.

Навстречу пахнуло сыростью, плесенью, сильным ароматом множества сортов вин. Гунтер шел следом, прислушивался, наконец насторожился, прошептал:

- Какие-то толчки...

- Господи, - сказал я с облегчением, - я уже подумал, что чудится.

- Нет, ваша милость. Неужели снова лезут твари из преисподней?

Я остановился, такая мысль почему-то не пришла в голову, чуть было не развернулся и не побежал обратно. Гунтер смотрит с ожиданием, я сказал быстро:

- Собери всех, кто еще может держать в руках оружие! Приведи Рихтера и отца Ульфиллу!.. Пусть спускаются в подземелье!

Гунтер крикнул:

- Всех соберу! Но вы, ваша милость, слишком далеко не спускайтесь! Кто знает, что на этот раз...

- Да, я вас подожду...

- Эх, ваша милость, я вас уже знаю!

- Дождусь, - пообещал я.

Он на всякий случай пугнул перед уходом:

- Теперь могут послать что-то пострашнее!

Не могут, мелькнуло в голове, а пришлют обязательно. Всегда присылают на вторую попытку покруче воинов, а не слабее. А нас и те, прошлые, едва не стерли в порошок. Если бы не колечко.

Мои пальцы инстинктивно проверили мой арсенал. Пировал я без доспехов, в рубашке с закатанными рукавами и расстегнутой на груди. Но на поясе меч и молот. Главное же - колечко на пальце. Если в нем батарейка не разрядилась, то есть доспехи, нет доспехов - какая разница...

Наоборот, мелькнула мысль, в доспехах при замедлении времени двигаться куда тяжелее. Вырубленный в каменной толще подземный ход опускается неторопливо, с суровым достоинством. После двух десятков грубо высеченных ступеней всякий раз небольшая площадка, затем снова двадцать ступеней.

Судя по ним, ступенями пользовались в древности совсем не карлики. Впрочем, кроманьонцы были рослым и крепким народом, как и всякие там древние греки, это затем человечество накрыла странная волна измельчания, когда самые просторные доспехи русских богатырей Куликовской битвы или рыцарские доспехи героев Кресси и Пуатье не налезали в мое время даже на двенадцалетних подростков.

Похоже, этот подземный ход вырубили еще до спада: головой не задеваю свод, ступени просторные, а рукояти негасимых факелов как раз для моей широкой, очень широкой для нынешних людей ладони.

Я спускался настороженно, то и дело касался то рукояти молота, то меча, но еще чаще сдвигал пальцы левой руки, чтобы ощутить мое серенькое с камешками, такое неприметное кольцо.

Глава 7

Подземные толчки здесь не сильнее, но отчетливее. Даже не толчки, я бы определил их скорее как стук. Так, по рассказам, перестукиваются заключенные в тюрьмах, а еще стучат в корпуса затонувших подлодок, сообщая о прибытии спасателей. А оттуда стучат в ответ.

Наконец стук начал как бы ослабевать, пришлось вернуться немного, здесь наиболее отчетливо, даже в самом деле учуял толчки.

Я прождал с четверть часа, затем отдаленные голоса, грохот сапог, лязг оружия и плохо подогнанных доспехов, в обрамлении круга света показалась галдящая толпа с обнаженными мечами в руках.

Впереди Зигфрид и Гунтер, по бокам, насколько позволяют ступени, неизменные Ульман и Тюрингем, а за ними дюжины две закованных в доспехи воинов.

Они остановились в трех шагах, а через их плотные ряды протиснулся, к моему удивлению, запыхавшийся отец Ульфилла. По мясистому лицу текут крупные мутные кап ли, жадно хватает широко раскрытым ртом воздух, в правой руке крест, в левой - толстая книга, конечно же Библия.

От грузного тела пошла волна жара, шибануло сильным запахом конского пота.

- Сатана... - прохрипел он, - рвется из ада?.. Мы должны остановить...

Я кивнул:

- Хорошее решение, святой отец. Остановить и загнать его обратно.

Зигфрид возразил бодро:

- А шкуру снять?.. Я уже наловчился на шкуроснимательстве всякого разного...

Подземные толчки становились сильнее. Я оглядел бледные даже в красном свете факелов лица, взглянул на Гунтера и Зигфрида. Их лица суровы и угрюмы, ладони на рукоятях мечей, забрала пока подняты, глаза серьезные, но страха в них нет.

- А может, - предположил я, - это у кротов начинается брачный период?

Зигфрид хмыкнул, показывая, что шутку понял, остальные оставались серьезными. Гунтер сказал мрачно:

- Мы не знаем, что за зверь ломится из преисподней, но... не разбегаться же? Это наш мир.

- Мы его встретим, - сказал Ульман твердо.

- И снимем шкуру, - повторил Зигфрид. - Сэр Ричард, положитесь на всех нас. Мы славно дрались раньше, так неужели отступим сейчас?

Послышался топот, сверху опустился некто с факелом в руке, я не сразу узнал одного из моих слуг, он тащил за шиворот Рихтера. Тот и не упирался, просто не успевал перебирать ногами. Слуга его почти нес на вытянутой руке.

- Я сделал все, что мог! - воскликнул Рихтер. - Все заклятия были нерушимы... но ваш священник все порушил! Вот теперь и...

Отец Ульфилла вскинулся, багровое лицо от возмущения налилось кровью и стало тугим и красным, как переспелый помидор.

- Я уже говорил, - взвизгнул он, - мои молитвы и святая вода остановят демонов!..

Толчки под ногами звучали все сильнее. Почва начала вздрагивать. Я молча указал вниз, священник сказал еще пронзительнее:

- Если не исполняете заповеди матери-церкви, хулите Господа, забываете креститься, то какую защиту ждете от слуг церкви? Господь защищает только своих!

Я бросил саркастически:

- Ну да, умелая отмазка! Верь - и пойдешь по воде. А если не сумел, то веришь недостаточно крепко.

Священник взвизгнул:

- А что, не так?

Все молчали, смотрели с опаской, я поинтересовался ядовито:

- А сами-то вы, отче, сможете по воде?.. Ладно, не отвечайте, это ж избиение младенца. Все в стороны! Похоже, пробиваются вот здесь...

Но и без моей указки все уже увидели звездообразную трещину на полу. Плиты вздрагивают, вспучиваются, Гунтер и Зигфрид первыми отступили, подавая пример. Все разошлись под защиту стен, рыцари и оруженосцы изготовились с мечами в руках, копейщики выставили пики. Трещины стали глубже, куски плит со скрежетом шевелятся, двигаются, стукаясь краями. Один обломок приподнялся, на миг показалась голова в шлеме, но тень плиты скрыла очертания. Затем обломок перекосился и замедленно пошел вниз, исчез, за ним обрушились остальные. Через мгновение донесся глухой стук и треск, с которым первая плита раскололась.

Через черную дыру с неправильными краями смог бы пролезть слон или подземный дракон, я слышал про огненных чудовищ, что живут в недрах земли, плавают в озерах кипящей лавы.

Я ждал, и все ждали затаив дыхание. Воздух спертый, жаркий, насыщенный запахами смолы. Лица быстро начали лосниться от пота, выступили мелкие бисеринки, а с лица отца Ульфиллы катятся уже не капли - текут ручьи.

Грохот прекратился, наступила долгая зловещая тишина, если не слушать свистящего дыхания за спиной. Глаза Гунтера стали безумными, Зигфрид оскалил зубы, дышит часто, нагнетая боевую ярость, когда видишь и слышишь втрое лучше, а каждое движение дается быстро и точно.

Острия пик подрагивают в нетерпении, все нацеленные в то страшное, что выметнется с грохотом и ревом, Рихтер беззвучно воздел руки и плел незримые нам сети, отец Ульфилла, слепо верящий в защиту святого креста, выдвинулся вперед, беспрерывно осеняет черный пролом крестным знамением и явно готовится брызнуть святой водой на исчадие ада.

Снизу послышался шорох, шелест, мне почудилось по звукам, что поднимается некая огромная масса, сейчас начнет протискиваться в слишком узкий для нее проход, разломает огромным телом...

- Отступить! - велел я свистящим шепотом.

Меня не поняли, ибо почти сразу же из пролома полезла эта самая масса: серая, шуршащая, распалась на множество небольших человеческих фигур, размером с семилетних детей, все с головы до ног очень плотно закутанные в серые пыльные ткани.

Сразу же Зигфрид прыгнул вперед со страшным боевым кличем и сверкающим мечом. Гунтер присел и нанес горизонтальный удар мечом, в чужаков со всех сторон вонзились острия копий.

Я задержал в воздухе вскинутый меч Арианта. Маленькие и неуклюжие, эти существа совсем не походили на чудовищ. Вот Гунтер вскрикнул и вторым молодецким ударом срубил ноги сразу троим, кончик меча достал пола, скрежетнуло, брызнули искры. Зигфрид ударил снова, развернулся и снес голову третьему, копейщики торопливо втыкают острия в пришельцев, те даже не успевают защититься, вид у них таков, будто их самих застали врасплох.

Я крикнул громко:

- Держите оборону, я вернусь!

Схватил факел и прыгнул в провал, кто-то закричал вслед, но я поспешно повернул кольцо. Падение сразу замедлилось, в довольно узком, грубо прорубленном проходе около десятка странных существ, теперь я мог рассмотреть без спешки: ростом мне до пояса, но не гномы, те коренастее, шире в плечах и вообще жилистее, крепче, а эти слишком слабые, хотя одежды навернуто столько, что не видно даже лиц, а только узкую щель, в которой блестит... нет, не глаза, теперь уже понял, это либо слюда, либо очень тонкие пластины кварца...