Просит огня! Гуляев громко заговорил в трубку:
Не слышу! Не слышу! Что-о? Не открывать огонь? Почему? Вы не поняли!
Батальоны пошли, просят огня! Вижу сигнал! Я открываю огонь! - И, прикрыв
ладонью трубку, подал команду: - Артиллеристы! Из артполка! Давай!
Не могу понять! Не открывать огонь? Не открывать огонь? Это ваш приказ? Что?
Мне?.. В дивизию?..
вспышки ракет, и радист безостановочно повторял:
пальцев, стало трудно и тесно дышать. Почему, почему не открывать огонь?
и посреди парка с опадающим грохотом разорвался снаряд.
делать здесь нечего. И запомните: без приказа не стрелять!
пригибаясь, точно смелостью этой хотел искупить недавнюю свою растерянность.
неумение понимать все с первого слова.
оттуда, врезались в землю возле площадки орудия. Стрельба в низине
усиливалась; в нее влились тонкие строчки автоматов; тяжелые мины начали
рваться на улочках деревни - дважды со скрежетом сыграл шестиствольный
миномет.
невидимо приближаясь, тихо рокотали моторы то ли автомашин, то ли
бронетранспортеров. Тот же звук, и выстрелы, и угадываемое на слух движение
ощупью возникали слева и справа и, кажется, за спиной, и Ермаков понял, что
это действительно суживалось колечко, сквозь которое пролезать надо было
головой. Как ни был осторожен Бульбанюк, каким ни считался он расчетливым,
свершалось то, чего нельзя было предусмотреть.
(Николай или Андрей, так он и не научился их различать), - танки
по-другому..
смотрели в туман, туда, где был мостик. Эти почти незнакомые Ермакову люди в
запачканных глиной шинелях, с воспаленными лицами вдруг ощутимо ближе стали
ему сейчас; двое солдат ненужно протирали чистые снаряды, большие руки,
натруженные за ночь, тряслись.
блеснули из тумана там, где был мостик, широкий силуэт выдвинулся к реке, и
следом второй силуэт появился в белой мгле рядом.
фигурки забегали по берегу, близко рассыпались автоматные очереди, несколько
человек, разбрасывая на бегу вспышки, тенями замелькали через мостик. И
тотчас навстречу им зачастил, захлебываясь, "максим" на околице.
ощущая жгучий азарт: "Смазать, смазать его с первого снаряда!"
- бронебойные, прочерчивая линии высоко над силуэтами, терялись в тумане.
Туман изменял расстояние. Ермаков трижды снижал прицел и, когда после
шестого снаряда заметил, что вблизи мостика туман порозовел, крикнул со злым
весельем:
- он оглянулся на орудие: сержант Березкин, только что стоявший в двух шагах
от орудия, сидел на станине, позеленев лицом, одними белыми губами странно
улыбался, зажимая согнутой окровавленной рукой плечо, как если бы ею
испуганно прихлопнул и не отпускал что-то.
перевязку!
побежал по парку: справа надвигающийся силуэт бронетранспортера выбрасывал
пучки огня, и белые пунктиры, перекрещиваясь, проносились над щитом орудия.
туман впереди закипел багровым пламенем - не то мостик горел, не то
бронетранспортер. Гулкое дудуканье крупнокалиберных пулеметов не заглушалось
беспорядочной автоматной трескотней, и это "ду-ду-ду" накалялось теперь
слева в низине, но замолкло около мостика.
под ногами срезанную мокрую веточку.
встретился со встревоженным широкоскулым лицом Жорки.
Снайперы где-то в деревне сидят. По парку бьют! - И Жорка возбужденно
засмеялся. - К вам бежал - лупанули, бродяги, по мне. Со всех сторон бьют!..
Орлов говорит: рано!
кашу, - ответил Ермаков, вытирая пот на лице.
полувопросительно Жорка и лег грудью на бруствер, длинно сплюнул: - Ей-Богу,
огонь бы по ним открыл!
бежали к деревне размытые в тумане фигурки, разбрызгивая светящиеся пунктиры
в разные стороны, а с того берега доносилось лихорадочно и глухо:
снаряда... беглый... огонь!
не стало видно, и тогда ближе разрывов, шагах в ста двадцати от орудия,
выросли, как из земли, несколько человек, они бежали, нелепо опустив
винтовки, нагнув головы, бежали прямо на огневую позицию к окраине парка.
автомат. - Куда ж они, славяне!..
людям, Ермаков прыжком перемахнул через бруствер, перекосив рот, бросился
навстречу им со стиснутым пистолетом в потной руке, закричал бешено и
неумолимо:
за капитаном, щелкнув затвором немецкого автомата. Люди не останавливались.
Ермаков видел дикие пустые глаза, жадно, широко открытый дыханием рот
переднего солдата, вскинул руку.
драпаете, защитники Родины! Наза-ад! В траншею! Наза-ад!
озираясь, - его опустошенные глаза с поволокой дикого страха блуждали, - он
сипло выдавил:
сморщившись, зарыдал лающим, хриплым рыданием обезумевшего человека.
толкнул его в спину, забил звоном уши; это стреляло его орудие, и он
крикнул, не слыша своего голоса: - Ну! Один ты, что ли, тут! В траншею!
Жорка! Проводи-ка их! Бегом наза-ад!
направлении реки белокурой головой. - Потопали, бродяги! Давай!..
повернули в лощину, к реке, растаяли, исчезли в тумане.
добежал до огневой. В этот момент орудие ударило беглым огнем, и, когда из
дымящегося казенника вылетела последняя стреляная гильза, он поймал боковой,
тревожно ищущий взгляд наводчика Вороного, устремленный на деревню. Снаряды
вздернули землю на берегу реки, где хаотично двигались фигурки, и неясный
крик "а-а-а!" донесся оттуда; этот крик колыхался и рос, сливаясь с тяжелым,
нарастающим стуком скорострельных пушек и пулеметов на окраинах.
жаркими кострами пылали две соломенные крыши и высоко над горящими крышами в
утреннем небе стремительно и вертикально встала ракета.
перескочил через бруствер на огневую, закричал, обрадованный: