небольшого городка. Венки можно бы заказать и в мастерской при кладбище, но,
по общему мнению, венки там были дороже, делали их кое-как, без должного
почтения к столь деликатным и значимым предметам. Год за годом она
скручивала из цветной бумаги аккуратненькие цветочки, вплетала их в
кладбищенские венки -- почтительное выражение трогательной заботы о мертвых.
медленно ползущую по коридору тележку, помощи она не просила, до туалета и
столовой добиралась сама. Буйные алкаши, время от времени терроризирующие
всех обитателей богадельни, не решались трогать беззащитное существо.
вязала кружевные салфеточки или вышивала гладью. Изо дня в день, из года в
год. Нормально жила. Небольшую комнатку она постепенно приспособила под свои
скромные размеры. Матрац на полу, низенький столик, кукольный стульчик,
кружевные салфетки и вышитые подушечки.
Зажилась. После очередного собрания решило начальство, что пора ее уже
переводить на третий этаж. Обычное плановое мероприятие. Нормальный темп
работы хорошо организованной машины. А на третьем этаже ее положат на
обычную, большую кровать в комнату с тремя доходягами и оставят медленно
умирать. Отберут единственное ее достояние -- свободу самостоятельно себя
обслуживать.
просила, а тут внезапно стала записываться на прием к директору. Часами
сидела в очередях, а дождавшись своего законного права, слезно просила не
выселять из комнатки, умоляла позволить ей дожить свой век в привычной
обстановке. Ее неизменно выслушивали, неизменно отказывали, а позже и вовсе
стали гнать из очереди на прием.
ручке. Грешница.
Офицер
низенькой тележке. Уверенно огляделся и медленно въехал в помещение.
Сориентировался сразу, без подсказки. Не спеша объехал весь наш трехэтажный
дом, помещение за помещением. Начал со столовой. Было время обеда.
Посмотрел, чем кормят, невесело усмехнулся, есть не стал. Поднялся на лифте
на третий этаж -- этаж смертников, отделение для доходяг. Без паники и суеты
заглядывал в каждую комнату, не зажимал брезгливо нос, не отворачивался от
правды. Увидел беспомощных стариков, неподвижно лежащих на кроватях, услышал
стоны и крики. К вечеру вернулся в отведенную ему комнату, лег на кровать.
табличка с надписью "Здесь живет ветеран Великой Отечественной войны".
Нормальные условия для жизни. Можно три раза в день посещать столовую, есть
то, что дают, по вечерам вместе со всеми смотреть телевизор. Положенная
часть пенсии с лихвой покроет нехитрые потребности пожилого человека --
сигареты, чай, печенье. Если захочется, никто и ничто не помешает покупать
водку и пить ее на пару с соседом, вспоминать прошлое, рассказывать друг
другу о том, какими они были раньше, как воевали и побеждали, всегда
побеждали. Можно до тех пор, пока остаются силы в руках дотолкать свою
тележку до туалета, пока рука держит ложку, пока хватит жизни ежедневно
бороться за право считать себя человеком.
смирившийся с казенной жизнью, тихий старичок весь вечер и половину ночи
слушал рассказ новенького. Безногий четким командирским голосом подробно
описывал всю свою жизнь. Но о чем бы ни начинал он рассказывать, все
сводилось к одному -- на войне он был офицером дальней разведки.
самые-самые. Элита. Через минные заграждения пробирались они на вражескую
территорию, уходили в глубокий тыл. Возвращались не все; те, кто
возвращался, шел в тыл врага снова и снова. На войне как на войне. Они не
бегали от смерти, ходили на задания, делали что прикажут. Смерть не самое
худшее, что может случиться с человеком. Боялись плена -- позора, унижения,
беспомощности. Пленных и раненых в дальней разведке не было. По инструкции
человек, замедляющий передвижение группы, должен был застрелиться.
Правильная инструкция. Смерть одного лучше смерти всех. Один убивал себя,
остальные шли дальше -- выполнять задание, бить врага. Мстить за свою
страну, за погибших друзей, за того, кто добровольно ушел из жизни ради
общего дела. Если ранение было настолько тяжелым, что солдат не мог
застрелиться сам, рядом всегда был друг, вынужденный помочь. Настоящий друг,
не трепло, не собутыльник или просто сосед по подъезду. Тот, кто не предаст,
поделится последним куском хлеба, предпоследней пулей.
Как просил друга: "Застрели". Несчастный случай произошел недалеко от
границы, друг дотащил его до своих, десяток километров -- не глубокий тыл.
Как боялся всю жизнь быть в тягость, работал в артели, шил мягкие игрушки.
Женился, вырастил детей. Дети хорошие, только не нужен им уже безногий
старик.
Маленький тупой ножик. И ничего не услышал сквозь чуткий старческий сон его
сосед-бедолага. Ни звука, ни стона.
рядом друга, настоящего друга, который выкурил бы с ним последнюю сигарету,
дал пистолет и отошел тактично в сторону, чтобы не мешать. Не было друга
рядом, не было. Жаль.
Кормилица
больше всего умирало именно весной. Весной становилось теплее в палатах,
весной открывали двери и окна, впуская свежий воздух в затхлый мир дома
престарелых. Жизнь весной улучшалась. Но они, упрямо цепляясь за жизнь всю
зиму, ждали весны только для того, чтобы расслабиться, отдаться на волю
природы и спокойно умереть. Дедушек в интернате было гораздо меньше. Дедушки
умирали, не принимая во внимание сезонных изменений. Дожить до весны они не
стремились. Если жизнь отказывала им в очередной поблажке в виде бутылки
водки или хорошей закуси, они уходили в мир иной не сопротивляясь.
Я смотрю на весну. Я молод, я уверен, что проживу на свете еще не один год.
Для меня весна не имеет такого значения, как для пожилых людей.
спинку стула. Резким движением она вскидывает все тело, на мгновение
перенося свой вес на ноги, руками на несколько сантиметров толкает стул
вперед. Затем, тяжело опираясь на стул, медленно подволакивает к нему ноги.
Оглядевшись вокруг и не заметив во дворе знакомых лиц, уверенно направляется
в мою сторону. Еще один собеседник, еще одна история.
медленно, тяжко садится.
им не платили. Да и какие деньги? Цель одна: все для фронта, все для победы.
На трудодни выдавали крупу. Из крупы варили кашу. Только кашу, ничего
больше. Даже хлеба не было. После войны стало полегче -- муж пришел, живой и
невредимый. Подались с мужем в город. Муж шоферил, она на швейную фабрику
пошла. Муж быстро спился в городе, умер. Как лучшие годы своей жизни
вспоминала женщина жизнь в городе. Восемь часов в день отработала и
свободна. На фабрике каждый день обед: первое, второе и компот. Хорошо.
После работы всем коллективом ходили копать котлованы под новостройки,
добровольно и бесплатно. Называлось это "комсомольский призыв". С гордостью
перечисляла новостройки города, где есть и ее вклад. Котлованы копали
допоздна, зимой на стройках включали прожекторы. И все добровольно,
радостно. Вечером приходила домой, ела что-нибудь и падала на кровать. Утром
-- опять на фабрику. По воскресеньям -- кино. Хорошо жили.
Через полгода упала с инсультом. Соседи отвезли в дом престарелых. Думала --
все, конец. Тут соседка по палате пить попросила. Медленно встала, помогла
соседке, сама попила, вроде легче стало. Осмотрелась в доме престарелых. Все
хорошо, крыша над головой есть, еда. Одно плохо -- все хорошо, пока ноги
держат. Если сляжешь, подойти будет некому. Поставят на тумбочку возле
кровати тарелку с кашей, живи как хочешь. Кричи, не кричи -- никто не
подойдет. Испугалась. Руки к работе привыкли, дела просили. Ходила по
комнатам, кормила лежачих с ложки. После завтрака начинала свой ежедневный
обход. Только завтраком покормишь -
горшок, некоторые -- переменить белье. Подать горшок просили чаще, чем еду,
чаще, чем воду. Не соглашалась. Раз и навсегда решила для себя, что будет
только кормить.
реагировали по-разному. Некоторые гордо, с металлом в голосе отвечали, что в
их комнате все ходячие, кричали на кормилицу, ругали плохими словами.
Примета была такая: пришла кормилица в комнату -- жди смерть. Она не
обижалась, шла дальше, из комнаты в комнату.
когда-то, будучи в силах, кричал на кормилицу, гнал и поносил, оказавшись в
беспомощном состоянии, громче всех звали на помощь, умоляли покормить,
сердились, когда не успевала к обеду. Быстро заглатывали пищу ложка за
ложкой, украдкой присматривая за порцией, не урвет ли кормилица кусок и
Земляной Андрей
Ларссон Стиг
Никитин Юрий
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий