не появился на свет". Брошюра была разослана во все средства массовой
информации. Дамьен предложил подослать к врачу убийц, наложить арест на
органы прессы. Луи отклонил это - все равно никто не поверит такой топорной
выдумке. Действительно, ни одна газета не стала печатать откровений
Фонтана, встреченных совершенно безучастно. Врач рассчитывал вызвать бурю,
но потерпел полное фиаско. И Луи даже позволил себе иронический жест: он
обратился к тюремной администрации с просьбой скостить доктору срок во имя
милосердия и сострадания.
продолжил свое триумфальное шествие. На следующий день после кончины отца
он прочел блистательную лекцию в женевской резиденции ООН (Мадлен доставили
туда на специально заказанном реактивном самолете). Комментируя известный
пассаж Платона "Что существует извечно и не подвержено изменению?", он
ответил просто: "Да это же я, черт возьми, моя особа, моя персона, мое
величество, а вовсе не Вселенная и не космос". Своей эрудицией он потряс
женскую половину публики - кокетки млели от звуков этого скрипучего голоса.
О, наш душка-мыслитель, наша цыпочка, ничего шикарнее мы никогда не видели!
Как у него язык подвешен, заслушаться можно. Сколько же вмещала эта
головенка! Все будущие мамаши грезили о таком же премудром змееныше! А
молодые супруги в момент близости шептали: "Сделай мне второго Луи!"
Всеведущий и Всемогущий Птенец настолько оглушал своей ученостью, что любое
его слово принималось слушателями на веру - понимать было не обязательно,
следовало только восторгаться. Он носил отныне набедренную повязку из
бежевого шелка, хотя оставался невидимым в своем укрытии. Порой он
засиживался за работой так долго - от тридцати восьми до сорока восьми
часов кряду, - что нейроны на макушке цеплялись за крышу матки и
укоренялись в ней. Луи врастал головой в этот кокон и походил теперь на
перевернутое дерево. Иногда спокойствие омрачалось недостойными выходками:
как отголосок прежних безобразий возникали там и здесь подпольные братства
фанатичных обожателей Божественного Дитяти; школьные классы в полном
составе уходили в партизаны с целью проштудировать сочинения Гомера,
Мильтона или Данте; новорожденные младенцы, удрученные состоянием
представшего перед ними мира, незамедлительно возвращались в мамино чрево -
но Преславный отказывал всем им в своей поддержке и сочувствии. Случалось,
увы, и ему пасть жертвой дурных шуток: во время телефонных переговоров
отдельные гнусные типы делали хамские предложения, информационное пиратство
приводило к появлению сомнительных дискет. Луи прощал это: он испытывал не
злобу, а жалость к людям - существам ничтожным и беззащитным. Что бы они ни
делали, что бы ни говорили, величие его души было неподвластно их
мерзостям. Гневаться на них было бы слишком большой честью, ибо в скором
времени одним-единственным словом он избавит их от пучины страданий и
дарует им вечное блаженство. На все обиды он ответит милостью.
литературу и философию, тем ближе становилась заветная формула - бесконечно
простая и бесконечно сложная, по сравнению с которой детским лепетом были
Талмуд, Коран, Библия, Евангелие и Веды. Он чувствовал ее совсем рядом, она
поднималась, словно тесто, из массива текстов. При мысли, что одним
очистительным дуновением слова он вручит Абсолютную истину человеческому
роду, у него кружилась голова. Вскоре Младенец обретет высшую власть в
своем гнездышке из розовой плоти - он отпустит восвояси этот старый мир,
как если бы просто выключил телевизор. Поскольку все уже написано,
достаточно все прочесть. И тогда все свершится.
период гармонии. Впервые Гениальный Чудик осознал, на какие жертвы пошла
ради него Мадлен. Она отказалась от всего - даже от человеческого обличья,
ибо превратилась в особу столь внушительных размеров, что при перемещениях
повисшую складками кожу приходилось нести за ней, будто шлейф. Будучи
нафарширована младенческим мясом, она существовала лишь в качестве футляра
для драгоценного отшельника, укрывшегося в ее утробе. По доброте душевной и
в силу общности интересов ребенок решил помочь ей - ведь оба они были
каторжниками, скованными одной цепью, связанными одной судьбой. У Луи было
теперь больше времени: он перестал принимать посетителей, покончил с
лекциями и публичными выступлениями, прервал все связи с себе подобными.
Привыкнув жить на вершине, недоступной для других, он не желал терять ни
секунды на споры или беседы. К чему упражняться в бесплодных дискуссиях,
если от него зависела сама вечность? Люди ничего не могли ему дать: либо
они соглашались с ним и обсуждение теряло всякий смысл, либо пытались
опровергнуть его и тогда он одним словом ставил их на место. Ему наскучили
эти слишком легкие победы над оппонентами, которые тут же обращались во
прах и рассыпались в похвалах, признавая свое поражение. Он осаживал их:
"Ваша критика меня раздражала, но одобрение претит мне еще больше, а
комплименты выводят из себя". Этими восторгами они умаляли его, низводили
до уровня превосходной степени. Ни разу не столкнулся он с противником,
способным серьезно поколебать его позиции, - опровержения были такими
жалкими, система зашиты такой уязвимой! Что же касается великих философов,
ни один не мог с ним тягаться. Даже Гегель, этот динозавр мысли и бывший
идол, не заслуживал того, чтобы Луи мыл пальцы в его спинномозговой
жидкости. Концептуальный недоносок - в общем, неофит жидкого разлива. У
младенца не было больше учителей в сфере разума, ибо всех он познал. На
небосклоне мышления он остался единственной сверкающей звездой.
готовить людей к искуплению. Ибо в лице Луи миру была явлена целая армия,
настоящее правительство, подлинная нация. Десятки тысяч последователей
трудились на всем земном шаре во имя его Церкви, проповедовали слово
истины, помогали доставлять в дом Кремеров - который стали теперь называть
"Замком" - сотни и сотни сочинений, немедленно пожираемых маленьким
каннибалом. Все они существовали для него лишь в качестве покорных
исполнителей, как если бы он приобрел дополнительные уши, руки и мозги,
воплощающие в жизнь его приказы. По мере того как умножалась когорта
верных, стремительно расширялась сфера его влияния.
принял решение помогать матери и ухаживать за ней. Один из его
друзей-медиков прислал ему видеодискету с подробным описанием материнского
дома, и он быстро усвоил все детали этой конструкции: научился различать
чувствительные и двигательные нервы, не путая их со смешанными
разновидностями; ознакомился с вегетативно-нервной и кровеносной системой
на всей ее протяженности в сто пятьдесят тысяч километров. Для начала Луи
выделил несколько часов в неделю, чтобы производить уборку внутренней
территории мамули. Он чистил и смазывал различные органы, одним щелчком
опустошал емкости, заполненные сомнительной жидкостью. Вооружившись щеткой,
он усердно драил грязные внутренности, прижигал крохотные нарывы, пресекал
распространение инфекции и сепарировал слишком тяжелые пары. Или же
отправлялся с маленькими ножницами в ближайшие окрестности расчищать
заросли, срезать наросты, расправлять складки. Затем он сгребал мусор
граблями и взрыхлял почву, прежде чем разбить прекрасные ровные грядки.
Нужно было видеть, как этот рыцарь матки, этот барон поджелудочной железы
сливает желчь, промывает ободочную кишку или ловко удаляет тромб из вены. В
проворстве с ним не смог бы сравниться ни один хирург. Он не чурался
никакой работы - ему нужно было поддерживать в должном порядке механизм,
называвшийся его матерью, что влекло за собой разнообразные проблемы
технического характера. Завершив свои труды, он с удовольствием плескался в
бассейне.
виноградником, затхлым болотом, темной пещерой. Став главным управляющим
внутренних путей сообщения, Луи вскоре доказал свою необходимость для
здоровья Мадлен. Он до такой степени вжился в материнский ландшафт, что
предвидел назревающие неполадки и немедленно принимал превентивные меры.
Луи боялся только одного - как бы матери не предписали в один прекрасный
день хирургическую операцию, в частности, в брюшной полости. Тогда
преступные руки, воспользовавшись ситуацией, вторгнутся в святилище с целью
насильно извлечь его из этого укрытия. Разве сможет он воспрепятствовать
подобному вмешательству, если у мамы обнаружат опухоль, если потребуется
удалить матку ради спасения ее жизни? Поэтому он, удвоив бдительность,
каждое утро изучал с терпением энтомолога самые заброшенные уголки, брал
пробы крови и выделений, чтобы заранее обнаружить какую-либо аномалию.
нечистот, эту ленивую клоаку, пока транзитное сообщение не приходило в
норму. Когда мамуля спала слишком крепко, забыв о переполненном мочевом
пузыре, Луи поднимал тревогу, дергая за звонок. Его компьютеры должны были
работать, а избыток воды мог вызвать короткое замыкание. Эй вы, там,
наверху, проснитесь и откройте шлюзы! Когда мама впадала в меланхолию и
желудок заволакивало туманом, Луи начинал дуть в двенадцатиперстную кишку,
чтобы разогнать эти горькие испарения, выходившие зловонным дыханием через
рот и ноздри. Разумеется, сфера его деятельности ограничивалась брюшной
полостью. Дабы воздействовать на более отдаленные участки, он массировал
мать изнутри, и это шло на пользу всему организму. Например, ему удавалось
исцелить мигрень своей квартирной хозяйки, ускоряя процесс кровообращения в
близлежащих венах, благодаря чему расширялись кровеносные сосуды мозга. И
каждый вечер он, свернувшись в клубок, катался по стенкам матки, разогревая
их и доставляя тем самым Мадлен громадное удовольствие, чтобы не сказать
наслаждение. Она порой грезила, как Луи станет оглаживать ей кожу при
помощи кисточки - нежной, как розовый лепесток, и шершавой, как кошачий
язык. Это было бы восхитительно! Но, зная, сколь несговорчив ее маленький
спаситель, она не решалась просить его об этом.
благодаря его неусыпным заботам, пребывала в отменном здравии. Она
Акунин Борис
Суворов Виктор
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Орлов Алекс