bo&%+cn, крытую бархатом обложку и принялась шуршать
глянцевыми листами бристольского картона.
моя бабушка, это моя прабабушка. Похожи друг на друга,
правда? Улавливаешь фамильное сходство?
лицо. Ленине. На фототипии прабабушки - в декольте, диадеме
и колье - было написано: "Их сиятельство графиня Воронцова-
Белозерова". Выцветшими позолоченными буквами, но вполне
отчетливо.
фотографии, достала еще одну, усмехнулась. - Кстати, как
тебе домик?
эркером, лепниной по фасаду и флюгером в форме длиннохвостой
собаки. На его фоне был запечатлен осанистый мужчина в
дорогой, молодецки распахнутой шубе, блестя пронзительными,
на выкате, глазами, он улыбался саркастически.
Лена осторожно провела ногтем по фотoграфии. - Загадочнейшая
личность. Маг, прорицaтель, астролог, спирит. Прабабушка же
в силу своих оккультных дарований была его бессменной
aссистенткой, правой рукой. И не только ассистенткой.
Впрочем, брачные узы всегда тяготили ее. В итоге все
закончилось трагически - ее очередной любовник, гвардейский
офицер, убил фон Грозена прямо на крыльце, затем ворвался в
дом и перерезал себе горло... Очень странная история. А
через некоторое время графиня разрешилась девочкой, если
интересно знать, глаза у нее были необыкновенного, ярко-
зеленого цвета. Это была моя бабушка.
посмотрела на Тима.
о котором упоминали Ильф и Петров в своих "Двенадцати
стульях".
ветерка. Парило немилосердно, к вечеру, как пить дать,
собирется гроза. Невский угорал в тревожном ожидании, сонные
дома оцепенели в сизой дымке, от жары плавился асфальт, и
женщины дырявили его каблучками своих туфель-лодочек. Топ-
топ-топ. Хотелось сбросить потное белье, залезть по шею в
воду, ощутить на теле ласковые пальцы бодрящей свежести.
Куда там - топ-топ-топ. Жара, пыль, автобусный чад, да еще
пух тополиный этот, липнущий к коже, заставляющий чихать,
оседающий сединой на перманентно завитых кудрях. Что-то
нынче рано началась летняя мeтелица! А вот комбайнер Епифан
Дзюба на адскую жару внимания не обращал. Он только что
отлично пообедал в "Норде" и неторопливо шагал по Невскому
рассматривая встречных женщин... Мурлыча себе под нос,
Eпифан дошел до площади Островского глядя на самодержицу
российскую, раскучерявил чуб, поправил орден и, обливаясь
потом, направился в публичное хранилище знаний.
деревом, кожей переплетов, мелкой, забивающейся во все поры
пылью. Высоко, у лепного потолка, нарезали широкие круги
мухи, пикировали, бились бешено об оконное стекло. Уж
кажется, тут-то им чего - ни дерьма, ни помойки. Выходит,
есть чего... И тишина, академическая, благоговейная, как и
подобает сокровищнице знаний, нарушаемая лишь скрипом
стульев, шелестом страниц да негромким, на научную же
тематику, разговором вполголоса...
библиотекарше пожилой, интеллигентного вида мужчина, нервно
приглаживая пышную, сплошь седую шевелюру. - Милочка, ведь
пятьдесят седьмой год на дворе! Ну почему же нельзя?
морщины, как у человека, пережившего многое.
стало ясно, что ее кофточка под мышкой пропотела насквозь. -
Вы же знаете, товарищ Метельский, вся литература по
моногенезу переведена в спецхран. Только по спецразрешению.
Оно у вас есть?
горько усмехнулся и кивнул с отменной вежливостью:
заметно горбясь, пошел из зала. Его отличный габардиновый
костюм лоснился на локтях, штиблеты были стоптаны и
требовали если не каши, то изрядной порции ваксы.
вслед, Епифан сладко улыбнулся милочке.
победила и жару, и усталое раздражение - милочка улыбнулась
в ответ.
прекрасному... - Он отметил взметнувшиеся реснички и после
секундной паузы продолжил:
тем, с чего все начиналось, как здесь все было... тогда...
краеведению. Это в том конце зала. Выпишите, что надо - и ко
мне...
сломит... - бубнил через час Епифан, обложенный
справочниками и копиями старинных карт. - Давно сгорело все,
с потрохами сгинуло, по ветру развеялось... Что иголку в
стоге сена... Только нет в том стогу никакой иголки..."
с несказанным облегчением, выскользнул на улицу, будто из
парной вывалился в предбанник. И на мгновение оцепенел. Вот
это да!
порывистый и злой, закручивал фонтанчиками тополиный пух,
воздух был ощутимо плотен, пропитан электричеством и,
казалось, искрился.
сполохами, надвигался мощный, во весь горизонт, грозовой
фронт - громыхающим, пока что вяло, иссиня-фиолетовым
линкором. В реве стихии, гудении проводов, треске ломаемых
веток как бы слышался глас поэта: буря, скоро грянет буря!
окинул взглядом небо, закурил с третьей спички и,
отворачивая лицо от ветра, засунув руки в карманы, гордо
пошагал по обезлюдевшему Невскому. - Ерунда, гроза пройдет
стороной".
головой полыхнула молния, громыхнуло так, что заложило уши,
и в вышине за сизым пологом будто бы разверзлись хляби
небесные - дождь полил как из ведра, сплошной, колышущейся
на ветру стеной. Зажурчали струи в водосточных трубах, по
асфальту побежали мутные, бурлящие потоки.
и, заметив какую-то дамочку, закрывающуюся зонтом, не
раздумывая, бросился к ней.
пророк понаддал, и тротуар стал на глазах превращаться в
море.
Епифану зонт и ловко сняла туфли-лодочки, рассмеялась. - Ой,
вода как парное молоко. Давайте вон туда, под козырек.
ноги с маленькими узкими ступнями, высоким подъемом и
тонкими породистыми лодыжками. Очень, очень красивые ноги.
Пока бежали до укрытия, Епифан все боялся наступить на них,
не отрываясь, смотрел, как весело и ловко они шлепают по
лужам.
нишу и отступила в сторону, оставляя место для Епифана. - Ну
что же вы, я не кусаюсь.
на нее и ничего не видел, кроме золота волос, аквамаринового
блеска глаз, влажной свежести коралловых, тронутых улыбкой
губ. Французы называют такое состояние "конжексьон" - когда
Адамов Григорий
Афанасьев Роман
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия