раскладушке, она взяла себя в руки - в трудные минуты она всегда умеет взять
себя в руки - и принялась действовать.
кинематографистов - в ту пору я еще был членом и того, и другого Союза, - а
просто нашли знакомых врачей, которые и устроили меня в самую обыкновенную
Городскую Клиническую больницу имени Эрисмана, в отделение общей хирургии.
московского гостя - устроили бы в "Свердловку" (ленинградский вариант
"Кремлевки"), где бы я и отдал, как говорится в просторечии, концы!
кровати у стен были заняты, и каталку оставили стоять посередине. На
какое-то время я провалился в беспамятство - температура в это утро была уже
сорок один градус.
с морщинистым смуглым лицом и раскосыми глазами - это был профессор,
заведующий отделением, и его хитроумную татарскую фамилию мне так ни разу и
не удалось выговорить правильно; и рядом с ним, тоже пожилая, женщина с
широким, добрым и каким-то домашним - я не могу подобрать другого слова -
лицом.
лоб, вздохнула и покачала головой.
Вас будет оперировать наш ведущий хирург - Анна Ивановна Гошкина.
даже уютно, сказала Анна Ивановна, - очень плохо дело..
которые, входя в палату, игриво тычут больного пальцем в живот и спрашивают:
а потом и после второй операции Анна Ивановна, осматривая меня или делая мне
перевязку, будет сокрушенно покачивать головой и повторять свое - плохо
дело, очень плохо дело!
инфекцию - золотистый стафилококк. В результате - заражение крови, рожистое
воспаление отечной формы и флегмона.
что самым благоприятным исходом будет ампутация руки. И только Анна
Ивановна, не преминув сказать:
спасти!
четверти восемь утра.
перевязывала и вела факультетские занятия со студентами - она, с неменьшей
охотой, ассистировала другим хирургам, сама, не дожидаясь, пока это сделают
сестры или санитарки, перевозила больных на каталке из перевязочной в
палату. Она, порою, сама мыла своих больных.
раненых через Ладогу по знаменитой "ледяной дороге", случайным шальным
осколком убило шофера. Тогда Анна Ивановна, не имевшая ни малейшего понятия,
как надо водить машину, села за руль и под обстрелом немецкой артиллерии
благополучно доставила раненых на тот берег, в полевой госпиталь.
ответила:
комнатенку, изолятор для особо тяжелых больных, и разрешили, вернее даже
попросили, мою жену круглосуточно дежурить возле меня.
или в коридоре, в кресле или, изредка, когда кто-нибудь умирал, ей удавалось
полежать часок-другой на незастеленной койке.
километров по бесконечно длинным коридорам клиники: то на кухню сварить мне
кофе или что-нибудь приготовить, то к сестре-хозяйке за чистой наволочкой
или полотенцем - рана моя непрерывно кровоточила.
держалась, отек угрожающе поднимался все выше, к плечу, не помогало ничто -
ни бесконечные переливания крови, ни удвоенные дозы антибиотиков.
хорошо, что без слов, - разговаривал с отсутствующими собеседниками.
музыка и в почти светлом небе плясали лучи прожекторов, дежурный хирург,
осмотрев меня, решительно сказал:
операция!
попытался схитрить:
неудобно - моего хирурга, Анны Ивановны, нету сегодня...
минут, а когда открыл глаза - возле моей кровати стоял профессор -
заведующий отделением, Анна Ивановна, еще несколько врачей.
меня - откуда у нее только сила бралась?! - и с помощью сестры переложила на
каталку.
руки!
вас?
весною, которого я лежал в вашей клинике.
и оживленная предновогодняя суетня.
снедью к праздничному столу, в ресторане устанавливали огромную елку,
развешивали цветочные и электрические гирлянды.
называют "дубовым залом", шло заседание секретариата Московского отделения
Союза советских писателей и вопрос на повестке дня стоял один-единственный:
об исключении писателя Галича Александра Аркадьевича из членов Союза
советских писателей за несоответствие его - Галича - высокому званию члена
данного Союза.
обо мне Аркадий Васильев - тот самый, что выступал общественным обвинителем
на процессе Синявского и Даниэля; что кричал обо мне некто Лесючевский,
которого в конце пятидесятых годов чуть было тоже, под горячую руку, не
исключили из Союза, когда была доказана его плодотворная деятельность в
сталинские годы в качестве стукача и доносчика, но потом его, конечно,
простили - такие люди всегда пригодятся - и даже назначили директором
издательства "Советский писатель" и ввели в члены секретариата Московского
отделения.
человеконенавистник Николай Грибачев. А он думал обо мне, бедном, очень
плохо. Он просто ужасно обо мне думал!
вдруг представил себе, что вот здесь, сейчас, на этом секретариате, сидите и
вы, Анна Ивановна Гошкина, фронтовой хирург, врач, человек среди
человекоподобных.
сомневаюсь, что вы поверили бы всему, что говорилось обо мне на этом
судилище: и о моих связях с сионистами, и о моей дружбе с антисемитами, и о
моих заигрываниях с церковниками, - поверили бы и Аркадию Васильеву, и
Лесючевскому, и Грибачеву, и всем этим пузырям земли: лукониным, медниковым,
стрехниным, тельпуговым.
к правилам этой подлой игры, этого шаманства: вы читаете на ходу газеты,
слушаете - не слушая - радио, сидите долгие часы на профсоюзных и партийных
собраниях.
очень-то понятен и уж вовсе не важен - куда важнее, начался ли отток гноя у
больного А. и не подскочила ли опять температура у оперированной вчера Б.
Вас закружили в этом шутовском хороводе, и у вас нет ни времени, ни сил
выбраться из него, остановиться, встряхнуть головой, подумать.
Каменистый Артем
Конюшевский Владислав
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Самойлова Елена
Никитин Юрий