напрячь раньше времени ни овец, ни тем паче - волков. А он-таки выкрутился:
стремиться к этому нужно.
присловье". Любую ругань - особенно к месту - могу спокойно вынести, но
пошлость - извините. Пошлость - комок грязи, посланный лично в твою
физиономию. Но мужики по-жеребячьи заржали, а три присутствующие дамы
смущенно, но весьма поощрительно заулыбались, и глазок не потупив. А я,
признаться, скис. И в скисшем виде кое-как досидел до конца.
подправил неугомонный Метелькин. Он опубликовал в своей газете гимн
Глухомани, снабдив его пояснением, что слова - его, а музыка народная.
Насчет музыки ничего сказать не могу, но припев я почему-то запомнил:
письменно, группами и в одиночку. Спартаку пришлось объявить творцу устный
выговор, и дело с гимном заглохло.
нагрянувшей весенней страде. Он пропадал то в полях, то в ремонтных
мастерских, то где-то у кого-то что-то выбивал - без этого, как известно, ни
одно хозяйство у нас прожить не в состоянии, - и мне некому оказалось
поплакаться в жилетку. А без этого процесса русский человек существовать
просто не может. Натура наша холопская этого требует.
встрече на вопрос: "Как поживаешь?" отвечают всегда одинаково: "Все в
порядке". А мы как отвечаем? Да никак, потому что немедленно начинаем
жаловаться. Зарплата маленькая, крыша течет, жена хворает, суп вчера прокис.
Мы живем по разным стандартам, и тут уж ничего не поделаешь. Об этом мы
тогда много толковали на своих кухнях. Советская кухня - основная территория
не только нашей свободы, но и нашей революционной деятельности. Особенно
если кухня - малогабаритная и все чуть ли не друг у друга на коленях сидят,
двери закрыты, а вода хлещет изо всех кранов. Мы, конечно, передовые, но -
всегда за спиной еще более передовых.)
сезонный энтузиазм. Вот ведь еще одна загадка русской души: тысячу лет на
этой земле живем и каждую весну регулярно удивляемся, что, оказывается, к
севу готовиться надо. Ну, что ты будешь делать с таким стихийным бедствием?
И если бы с одним, а то ведь с двумя сталкиваться приходится. С посевной и с
уборочной: она ведь тоже - как гром среди ясного неба. Отсюда - два
загадочных ежегодных русских сражения: за то, чтобы посеять, и за то, чтобы
убрать. По двадцать часов вкалываем, и родная пресса не устает нами
восхищаться: "Битва за урожай!.."
грузинское семейство. Там плакаться было сложнее, поскольку Вахтанг никак не
мог понять, почему мы постоянно ищем того, кто нас уважает, но никак не
можем научиться уважать сами себя. Это не соответствовало его веселому
грузинскому нраву, а кимовскому, как ни странно, соответствовало, так как
после высылки в Казахстан и сурковой диеты он начал лучше понимать русскую
потребность излить обиженную душу.
побежала на кухню что-то там готовить, футболисты - за ней, а Вахтанг усадил
меня в лучшее - впрочем, и единственное - кресло и стал расспрашивать. Как,
мол, дела, как здоровье, как успехи. Ну, а я в соответствии с русской
натурой начал тут же скулить по поводу нежданного отпуска.
Прибалтике - ветра и холодина. Сидеть в каком-нибудь доме отдыха и водку
пить неизвестно с кем? Так лучше я ее с вами здесь выпью.
предела, после которого перебил:
цветет, там - всегда вино, друзья и фрукты. Тем более что ты в Грузии
никогда не был, а это - огромное упущение.
ваша тетя?
дядя, дорогой.
Вахтанг. - Мой, потому что вместе поедем, у меня пять отгулов накопилось. И
я тебе красавец город покажу. Тбилиси!.. Лучший город в мире, потому что -
интернационал. Грузины, осетины, армяне, греки, турки, русские.. Там - весь
наш Союз! Тбилиси - центр дружбы народов!
голос. Не было у него никаких отгулов, и брал он пять дней за свой счет,
чтобы не затосковал я в незнакомом Тбилиси в полном одиночестве в первые же
дни...
бы я тогда, что возвращаться мне придется одному. Знал бы я тогда...
сестра Вахтанга Нина с дочерью-девятиклассницей Тиной. Мужа у сестры не
было: десять лет назад он, шофер-дальнорейсовик, разбился на горном
перевале. Нина преподавала английский язык в школе и на курсах, давала уроки
желающим, тащила дочку с помощью многочисленных сельских родственников и, по
русским меркам, жила совсем неплохо. Квартира у нее была отдельной,
двухкомнатной, и нам, гостям, по законам грузинского госте-приимства тут же
предоставили лучшую комнату, в которой я и должен был жить после отъезда
Вахтанга.
свозим, к нашим родственникам.
живое!
но Нина не очень весело улыбнулась:
и пропадают мои девочки, вместо того чтобы сидеть за школьными партами.
решил показать мне Тбилиси ("самый красивый город в Союзе", по его
искреннему убеждению). Он вдохновенно слагал саги в его честь, мы продолжали
куда-то идти и как-то само собой оказались на митинге во дворе университета.
в уважительной тишине слушала ораторов. Они выступали со ступенек, ведущих в
храм науки, вероятно, поочередно, но я запомнил только двоих. Рослого
красивого молодца, говорившего быстро, складно и длинно, и второго -
поменьше ростом, с живыми насмешливыми глазами. Говорили они, естественно,
по-грузински, я ни бельмеса не понимал, но Вахтанг почему-то не переводил,
несмотря на все мои просьбы.
объснил мой чичероне.
что то и дело взрывалась аплодисментами и восторженными криками. Повод был
для меня непонятен, но Кобаладзе продолжал молча искать девочек.
какое-то движение. Я опять хотел спросить у Вахтанга, что, собственно,
происходит, но тут он нашел девочек и вступил с ними в жаркий спор, опять же
на грузинском. Судя по всему, девочки не соглашались с его доводами, но тут
он ткнул в меня пальцем, и они сразу же замолчали. А потом очень уважительно
поклонились и безропотно последовали за Вахтангом.
грузина свято.
Однако вскоре я заметил, что передо мной аккуратно расступаются и даже
что-то говорят, вероятно, призывая идущих впереди уступить мне дорогу. Так
постепенно образовался узкий проход, по которому мы и вышли, а я на личном
опыте оценил, что такое знаменитая грузинская вежливость по отношению к
старшим.
помалкивали, зато Тина болтала всю дорогу. Общительностью она удалась в
дядю, живостью - в истую грузинку, а смешливостью - в собственный возраст.
Она расспрашивала о Москве, о театрах и их репертуарах, о том, что танцуют и
какую музыку любят молодые. Я отвечал как мог, не признаваясь почему-то в
том, что живу отнюдь не в Москве, а в Глухомани. Видимо, ощущал подрастающее
женское обаяние и не желал ударить лицом в грязь.
его молчаливая Нателла:
Черепнин Владимир
Флинт Эрик
Куликов Роман
Шилова Юлия
Гуль Роман Борисович
Херберт Фрэнк