Чтение 19–й страницы книги ~Человек, который смеется~

или мудрец?"

Костлявый палец доктора все еще был направлен на мутно-синий край
горизонта.

- Синяя туча-хуже черной, - произнес доктор.

И прибавил:

- Это снеговая туча.

- La nube de la nieve, - проговорил хозяин, переведя эти слова на
родной язык, для того чтобы лучше уяснить себе их смысл.

- Знаешь ты, что такое снеговая туча?

- Нет.

- Так скоро узнаешь.

Судовладелец впился взглядом в горизонт. Всматриваясь в тучу, он
бормотал сквозь зубы:

- Месяц бурных ветров, месяц дождей, кашляющий январь да плачущий
февраль - вот и вся наша астурийская зима. Дождь у нас теплый. Снег у нас
выпадает только в горах. Зато там берегись лавины! Лавина ничего не
разбирает: лавина - это зверь.

- А смерч - чудовище, - подхватил доктор.

И, помолчав немного, прибавил:

- Вот он надвигается.

Затем продолжал:

- Сразу начинает дуть несколько ветров: порывистый с запада и другой,
очень медленный, с востока.

- Восточный - это лицемер, - заметил судовладелец.

Синяя туча все росла.

- Если снег, - продолжал доктор, - страшен, когда он скатывается с
горы, сам посуди, каков он, когда обрушивается с полюса.

Глаза его стали совершенно стеклянными; казалось, туча, сгущавшаяся на
горизонте, одновременно сгущалась и на его лице.

Он продолжал задумчиво:

- С каждой минутой близится ужасный час. Приподымается завеса над
предначертаниями верховной воли.

Владелец урки опять задал себе вопрос: "Не сумасшедший ли это?"

- Хозяин, - снова заговорил доктор, не отрывая взгляда от тучи, - ты
много плавал в Ла-Манше?

- Сегодня в первый раз, - ответил тот.

Доктор, поглощенный созерцанием синей тучи, переполненный чувством
тревоги, не взволновался от этого ответа, - так губка, пропитавшаяся
влагой, уже не способна вобрать в себя ни одной лишней капли. В ответ на
слова судохозяина он только слегка пожал плечами:

- Как же так?

- Я, сеньор доктор, обыкновенно плаваю только до Ирландии. Я делаю рейс
от Фуэнтарабии до Блек-Харбора или до острова Акиля; называют его
"остров", а на деле он состоит из двух островов. Иногда я захожу в
Брачипульт, на побережье Уэльса. Но я никогда не спускался до Силлийсиих
островов и этого моря не знаю.

- Плохо дело. Горе тому, кто с трудом разбирает азбуку океана! Ла-Манш
- книга, которую надо читать бегло, Ла-Манш - сфинкс. Дно у него коварное.

- Здесь глубина двадцать пять брассов.

- Надо держать курс на запад, где глубина достигает пятидесяти пяти
брассов, и не плыть на восток, где она всего лишь двадцать брассов.

- Мы будем бросать лот.

- Помни, Ла-Манш - море особенное. Вода здесь поднимается до пятидесяти
футов при высокой воде и до двадцати пяти при низкой. Здесь спад воды -
еще не отлив, а отлив - это еще не спад воды... Ага! Ты, кажется,
испугался.

- Сегодня ночью будем бросать лот.

- Чтобы бросить лот, нужно остановиться, а это тебе не удастся.

- Почему?

- Не позволит ветер.

- Попробуем.

- Шквал, как шпага, воткнутая в ребра, лишает всякой свободы действий.

- Все равно будем бросать лот, сеньор доктор.

- Тебе не удастся даже поставить судно лагом к ветру.

- Бог поможет.

- Будь осторожен в словах. Не произноси всуе грозного имени.

- А все-таки я буду бросать лот.

- Будь скромнее. Сейчас ветер надает тебе пощечин.

- Я хочу сказать, что постараюсь бросить лот.

- Волны не дадут свинцу опуститься на дно, и линь оборвется. Видно, что
ты впервые в этих местах.

- Ну да, я уже говорил вам...

- В таком случае слушай, хозяин...

Это "слушай" было сказано таким повелительным тоном, что судовладелец
покорно склонил голову.

- Я слушаю, сеньор доктор.

- Ссади галсы на бакборте и натяни шкоты на штирборте.

- Что вы хотите этим сказать?

- Сворачивай на запад.

- Карамба!

- Сворачивай на запад.

- Невозможно.

- Как хочешь. Я это говорю, чтобы спасти других. Что касается меня, я
готов покориться судьбе.

- Но, сеньор доктор, повернуть на запад...

- Да, хозяин.

- Значит идти против ветра.

- Да, хозяин.

- Будет дьявольская качка!

- Выбирай другие слова. Да, качка будет, хозяин.

- Судно встанет на дыбы.

- Да, хозяин.

- Может и мачта сломаться.

- Может.

- Вы хотите, чтобы я взял курс на запад?

- Да.

- Не могу.

- В таком случае справляйся с морем, как знаешь.

- Пусть только ветер переменится.

- Он не переменится всю ночь.

- Почему?

- Он дует на протяжении тысячи двухсот лье.

- Как же идти против такого ветра? Невозможно.

- Возьми курс на запад, говорю тебе.

- Попытаюсь. Но нас все равно отнесет в сторону.

- То-то и опасно.

- Ветер гонит нас на восток.

- Не правь на восток.

- Почему?

- Знаешь, хозяин, как зовут сегодня нашу смерть?

- Нет.

- Ее зовут востоком.

- Буду править на запад.

Доктор посмотрел на судовладельца таким взглядом, как будто хотел
запечатлеть в его мозгу какую-то мысль. Он повернулся к нему и, медленно
отчеканивая слог за слогом, произнес:

- Если сегодня ночью, когда мы будем в открытом море, до нас долетит
звон колокола, судно погибло.

Владелец урки с ужасом уставился на него:

- Что вы хотите этим сказать?

Доктор ничего не ответил. Его взор, оживившийся на мгновение, снова
погас. Он опять смотрел куда-то внутрь себя и, казалось, не расслышал
вопроса изумленного судохозяина. Его внимание целиком было поглощено тем,
что происходило в нем самом. С его губ невольно сорвалась шепотом
произнесенная фраза:

- Настало время омыться черным душам.

Судохозяин сделал выразительную гримасу, от которой его подбородок
поднялся чуть не до самого носа.

- Он скорее сумасшедший, чем мудрец, - пробормотал он, отойдя в
сторону.

Но все-таки повернул судно на запад.

А ветер крепчал, и волны вздымались все выше.

5. ХАРДКВАНОН

Туман набухал, поднимался клубами на всем протяжении горизонта, словно
какие-то незримые рты раздували мехи бури. Облака начинали принимать
зловещие очертания.

Синяя туча заволокла большую часть небосвода. Она уже захватила и запад
и восток. Она надвигалась против ветра. Такие противоречия свойственны
природе ветров.

Море, за минуту перед тем вздымавшееся граненой, крупной чешуей, тетерь
было словно покрыто кожей. Таков этот дракон. Это был уже не крокодил, а
боа. Грязно-свинцового цвета кожа казалась толстой и морщилась тяжелыми
складками. На ней вздувались круглые пузыри, похожие на нарывы, и тотчас
же лопались. Пена напоминала собой струпья проказы.

Как раз в это мгновение урка, которую брошенный ребенок разглядел на
горизонте, зажгла фонарь.