Предчувствовалась радость встречи, оживленные вопросы и ответы, а потом
задушевный, "настоящий" разговор, в котором, наконец, выскажется и
растопится многое тяжелое и больное. Мижуев даже смотреть стал веселее и
почувствовал себя таким большим и сильным, каким давно уже не бывал.
висели пальто и шляпы, а за дверьми в зал слышался нарядно-красивый женский
голос, с блеском певший оперную арию. Звенел и сверкал рояль, а из щелей
двери тянуло пахучим сигарным дымом и женскими духами. Мижуев даже
остановился. Он как-то совсем выпустил из виду, что теперь Николаева трудно
застать одного, а следовательно, может быть, и не будет ни той встречи, ни
тех разговоров, ожидание которых наполняло его душу радостным волнением. Но
в это время дверь порывисто распахнулась, и, крупно шагая, веселый и
открытый, в синей рубахе и шароварах, похожий на удалого волжского
ушкуйника, вошел Николаев.
времени?.. - закричал он чуть не на весь дом, крепко хватая его за руку. -
Ты что ж это такой желтый?
трогательным удовольствием, с каким никогда не целовал женщин.
зал, Мижуев тихо спросил:
Их теперь ко мне всегда чертова тьма лезет. Я привык уже... Ничего, брат, не
поделаешь: знаменитостью стал.
глядя на него с высоты своего массивного тела, рядом с которым широкоплечий
Николаев казался изящным.
доброго, веселого, размашистого человека, который если любил его, то уж
действительно за самого него.
женщина в черном платье и с серыми кокетливыми глазами актрисы.
Мижуев!.. Смотри, какой здоровенный миллионер!
Засмеялись и ее глаза, но их смех не понравился Мижуеву.
белую пышную руку, открытую до локтя.
Мижуеву на одно лицо: чересчур приязненное, с осклабленными зубами и скрытым
любопытством в глазах. Это было то самое лицо, которое всю жизнь
преследовало Мижуева и которое он ненавидел. Но на этот раз он был так
радостно взволнован встречей с Николаевым, что не обратил на них никакого
внимания.
себе пойте, кричите, танцуйте, что хотите... а мы с ним пойдем потолкуем!..
Лидия, можно?
серыми глазами. - Идите, идите, я пришлю вам чай.
обвел глазами комнату. Она была все та же: те же книги, бумаги, кучами
наваленные везде, - на полу, в шкафах, на столе, которого совсем не видно
было за ними. И ничего, кроме кожаного дивана, не говорило о комфорте,
уместном в кабинете знаменитого писателя. Мижуев вспомнил, что такой же
беспорядок и хлам был и в комнате никому не известного студента Николаева.
Да и сам он остался таким же, только чуть-чуть пополнел.
Николаев. И когда через пять минут Мижуев сидел на диване и ласково следил
за шагавшим по комнате Николаевым, тому было известно все: и разрыв с Марией
Сергеевной, и столкновение с братом, и путешествия за границей, с ее
отелями, театрами и музеями, и та тупая мертвая тоска, которою страдал
Мижуев уже так давно.
Николаев, размашисто шагая из угла в угол, - то же самое переживаю и я...
Прошло то время, когда люди шли ко мне так просто, потому что им нравилось
то, что я говорил и делал. Теперь всякий, кто ко мне подходит,
преисполняется уважением к знаменитому писателю! И, пожалуй, иногда это
приятно. Но, во-первых, это закон человеческой природы: человек по природе
раб, а во-вторых, всегда найдутся люди, которые подойдут прямо, с открытой
душой.
знаменитый, но ты прежде всего - писатель, то есть человек, который покорил
людей и тянет их к себе силой своей собственной души. Если бы я знал, что на
Руси столько молодых людей и молоденьких девушек, которые за счастье сочли
бы не то что поговорить, а просто посмотреть на меня, мне казалось бы, что я
весь подхвачен их молодой волной, и был бы. пожалуй, прямо-таки счастлив.
ведь не сам творю эти деньги, в конце концов, это их же деньги, и я знаю,
что те, кому я даю мало, - ненавидят меня, те, кому даю много, - сердятся,
что не больше, и все с тайной враждой смотрят на все хорошее, что я могу
получить сам через свои деньги. Им кажется, что я краду, трачу их добро, их
счастье...
посреди кабинета и задумался. Лицо его стало серьезно и углубленно.
точно нашел то, что чуть было не потерял.
или иначе уже попавшие ему в руки, крепко зажать в кулак. Прав или не прав
миллионер, скопляющий у себя труд массы, но миллионеры существуют, и люди не
убивают их, напротив, даже подчиняются им, и во власти каждого миллионера
сделать со своими миллионами и величайшее зло, и благо. Мижуев избрал
последнее, и это не могут не понимать сознательные люди.
радостно. Мижуев сидел на диване, влажными глазами смотрел на него и
чувствовал, как что-то теплое вырастает в нем, а впереди светает надежда на
иной, светлый день. Он потерял свой всегдашний, напряженно-нездоровый вид и
стал такой добродушный, немного забавный, как добрый медведь.
которого, видимо, загоралась вся душа его, говорил Николаев, машинально
стараясь заглушить голосом звуки рояля и бурных колоратур блестящего
женского сопрано, долетавших из зала.
же он не делает того же, что и ты... или отчего ты не делаешь того, что он?
Ведь каждую копейку, которую ты отдаешь рабочим, ты отдаешь добровольно...
Заставить тебя никто не может! И ты думаешь, что рабочий этого не знает!..
Они знают больше, чем мы с тобой!..
верить этому... Мне самому один старый рабочий со слезами говорил: "Это быть
не может... такой человек на себя руки не наложит. Это он от врагов
скрывается, а время придет, он объявится и покажет себя!.." Вот!.. -
невольно вскрикнул Николаев и блеснул глазами в таком восторге, точно увидел
перед собой великое и святое дело.
радости и почти непереносимого подъема.
голодных рабочих, и он увидел море их глаз, доверчиво и открыто глядящих на
него. Увидел самого себя, не такого тяжелого и мрачного человека, каким был,
а бодрого, деятельного, смело и твердо идущего к своей цели.
потонула в ярком наплыве могучего чувства.
думал о тебе и так ждал этой встречи!..
внутри себя, блаженно и весело улыбнулся.
гремел и разливался могучий блестящий голос. Казалось, это и не женщина
пела.
блестящими бутылками и живыми цветами, Мижуев и Николаев были веселы и
оживлены, как никогда. Все остальные сидели молча и благоговейно слушали их.
в котором хотел соединить все лучшие молодые силы. Он предложил Мижуеву дать
денег на это дело, и Мижуев радостно согласился.
оживлял Николаев, и Мижуев не спускал с него глаз.
ухаживала за ними обоими и вилась вокруг Николаева, как будто обволакивая
его лаской, заботами и красотой своей.
ней теплое дружеское влечение. Какими людьми он умеет окружать себя. Не то
что я!" - с горькой внутренней усмешкой вздохнул он. - А что, Сергей
Петрович, - обратился к Николаеву господин с угодливым влажным взглядом
еврейских глаз, - думаете ли вы обратиться с приглашением и вашу "Живую
мысль" к Четыреву?
неприятная тень.
Конан-Дойль Артур
Русанов Владислав
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Пехов Алексей