Чтение 19–й страницы книги ~Москва 2042 года~

в виду кого-то конкретно или это только теория?

- Ах, черт! - вдруг возбудился Симыч. Он хлопнул себя
по колену, встал и нервно заходил по комнате. - Вот видите,
если я вам скажу то, что я думаю, то тут же поднимется
ужасный вой, плюралисты всего мира на меня накинутся, как
собаки. Скажут: Карнавалов хочет стать царем. А я быть
царем не хочу. Я художник. Я думаю художественно. Я мыслю
образами. Я беру образ, обмысливаю его и кладу на бумагу.
Понятно?

- О да, - сказал неуверенно Джон. В общем, понятно.

- Ну так вот. Я царем быть не хочу. Я еще не все свои
художественные задачи выполнил. Но иногда исторические
обстоятельства складываются так, что человек вынужден взять
на себя миссию, которую ему Господь предназначает. Если
другого такого человека не находится в мире, то он должен
это взять на себя.

- Если бы вам выпала такая миссия, вы бы не отказался?

- Я бы отказался, если бы был хотя бы один человек,
которому можно было б доверить. Но никого вокруг нет.
Вокруг все одна мелочь. И только поэтому, если Господь
восхочет написать страницу истории этой рукой, - Симыч
поднял вверх руку с вилкой, - тогда что ж...

Симыч, не договорив, погрустнел, видимо, усомнился, что
Господь изберет именно эту руку.

- Ну да ладно, - произнес он со смирением, тут же, впрочем,
переходя на повелительный тон. - Как уж будет, так будет, а
пока завтрак окончен, пора работать.

Джон спросил Симыча, можно ли будет снять его за работой.
Симыч сказал, что, конечно, он будет работать, а они его
могут снимать, он привык работать в трудных условиях, и
телевидение его не отвлекает.

- Симыч! кинулся я к нему. - Но пока то да се, может,
мы все же поговорим?

- Не могу, - сказал Симыч. -Я и так потерял уже слишком
много времени.

На другой день меня вообще не допустили к завтраку,
потому что к Симычу приехал конгрессмен Питер Блох и они
провели за завтраком короткие переговоры о ядерном
разоружении.

Я не выдержал, вспылил и заявил Зильберовичу, что в любом
случае уезжаю.

- Ну подожди, подожди, - попросил Зильберович. - Я
постараюсь все уладить.

СЕКС-БОЧКА

Через пять минут он вернулся с опечаленным лицом. Нет,
сегодня Симыч принять меня не может никак. У него отняли
столько времени, что он написал всего лишь четыре страницы.
Возможно, ему придется отказаться даже от дневного отдыха и
урока со Степанидой. Единственное удовольствие, которое он
себе оставляет, это Бах, да и то потому только, что без Баха
он не может заснуть. А если он не заснет, то и следующий
день испорчен.

Выслушав эту информацию, я ничего не ответил и пошел к
себе в келью собирать вещи.

"Сволочи и мерзавцы! - восклицал я мысленно, швыряя в
чемодан грязные носки и мятые рубашки. Ему его время
дорого, а мое недорого. Они думают, что я здесь буду сидеть
в ожидании, пока они мне оплатят билет. Дудки! Не нужен
мне ваш билет. Сам заплачу, не бедный. Но здесь не
останусь больше ни одной секунды Дураков нет! Хватит!"

Я уже хотел закрыть чемодан, но обнаружил, что в нем не
хватает моих домашних шлепанцев. Куда же они
запропастились?

Я стал шарить глазами по углам, когда дверь открылась и
на пороге с веником и совком в руках появилась Степанида.

- Ой, барин! - воскликнула она. - Вы здеся!

- Чего тебе нужно? - спросил я.

- Да чего ж, прибраться немного хотела. Я-то думала, вы
тама, а вы, гляди, здеся. Так я тогда, может быть, опосля?

На лице ее блуждала свойственная ей идиотическая улыбка.

- Погоди, - сказал я, ты моих тапок случайно не видела?

- Тапок? - переспросила она и стала думать, как будто я
задал ей доказывать теорему Пифагора - А как же! -
сообразила она наконец. - Это ваши эти слиперы (5). Такие
рыжие, без каблуков. Как же, как же, видала. Я их туды под
кровать сунула, чтоб не воняли. Джаст э момент (6).

Она стала на коленки и полезла под кровать, нацелившись
на меня своим неописуемым задом. Короткая юбка ее
задралась, обнажив полупрозрачные трусики с тонкими
кружевами.

О, Боже! Я всегда был неравнодушен к этой части женской
конструкции, но такого соблазна никогда в жизни еще не
испытывал. Эти два наполненных загадочной энергией
полушария притягивали меня, как магнит.

Борясь с соблазном, я попытался отвести глаза и
раздраженно спросил, что она так долго возится.

- Сейчас, барин! - донесся ее певучий голос из-под
кровати. - Минуточку, только глаза к темноте привыкнут.

- Да какая там темнота! - сказал я и, нагнувшись, хотел
сам заглянуть под кровать, но потерял равновесие и вцепился
руками в обе ее половинки, которые тут же затрепетали.

Ой, барин! - донесся ее испуганный голос. - Да что это
вы такое делаете?

- Ничего, ничего, - исступленно бормотал я, ощущая, как
нежные кружева сползают с нее, словно пена. - Ты так и
стой. Ты привыкай к темноте. Сейчас будет хорошо! Сейчас
ты все увидишь! По-моему, ты уже что-то видишь! -
задыхаясь, шептал я, чувствуя, как под моим сумасшедшим
напором она слабеет и плавится, как масло.

Должен сказать, что я человек твердых нравственных
принципов. И все мои знакомые знают меня как образцового
семьянина. Но в тот момент я просто сошел с ума и совладать
с собою не мог.

Потом мы кувыркались на широченной кровати, перина
лопнула, пух летал по всей комнате и прилипал к потному
телу. Я потерял над собой всякий контроль, стонал, выл,
скрежетал зубами. И она тоже лепетала мне всякие нежности,
называя меня и миленьким, и золотеньким, и разбойником, и
охальником, и тешила мою гордость утверждениями, что такого
мужчины она в жизни своей не встречала.

Мы отлипли друг от друга только к обеду, на который я,
помятый и обессилевший, еле приволок ноги. У меня был такой
вид, что Жанета даже спросила, не заболел ли я, а ее
проницательный братец не сказал ничего, но по его
ухмыляющейся роже я видел, что он обо всем догадался.

Мне было неприятно, что он догадался, и я хотел уехать
после обеда, но, во- первых, не было сил, а во-вторых, она
обещала прийти ко мне ночью. И пришла, как только ее Том
заснул, накачавшись "Бурбоном".

Это была настоящая секс-бомба. Или, учитывая особенности
ее сложения, секс- бочка Бочка, начиненная сексом, как
динамитом, без малейшего признака какого бы то ни было
интеллекта. Но она потрясла меня так, что я потерял
рассудок и готов был, забыв и семью, и все свои планы,
остаться здесь и, впившись пауком в Степаниду, умереть от
истощения сил.

Я даже обрадовался, узнав, что во время следующего
завтрака Симыч опять поговорить со мною не сможет, потому
что из издательства пришла верстка, а другого времени для
чтения ее, кроме завтрака, у него нет.

Но перед обедом, когда я только-только отпустил
Степаниду, прибежал взволнованный Зильберович и сказал, что
Симыч требует меня к себе немедленно.

ХОРОШО

Симыч так увлеченно работал, что не слышал, как я вошел.
Склонившись над столом, он что-то писал, между прочим, вовсе
не конторской ручкой, а шариковой фирмы "Паркер".
Конторская же, та самая, с обкусанным концом, которая
когда-то произвела на меня впечатление, вместе с другими
ручками и карандашами торчала из алюминиевой кружки с
выцарапанными на ней инициалами "С. К.".

Симыч держал "паркер", зажав в кулаке, как резец, и
писал, налегая на ручку плечом и раздирая бумагу. Я не
видел, что именно он сочинял, но, начертав какой- то кусок
или фразу, он, замахнувшись ручкой, замирал, шевелил губами,
перечитывая. Дочитав до конца, встряхивал головой,