ближе к огню. - И, повернувшись к гостю, добавил: - Ночной ветер в Альпах -
это очень холодный ветер. Вы, должно быть, сильно озябли, сударь?
дружелюбным тоном, лицо пришельца озарялось радостью. Сударь для каторжника
- это все равно, что стакан воды для человека, умирающего от жажды.
Опозоренные жаждут уважения.
серебряных подсвечника и поставила их с зажженными свечами на стол.
погнушались мною. Вы приютили меня у себя. Вы зажгли для меня свечи. А ведь
я не утаил от вас, откуда я пришел, не утаил, что я преступник.
Христа. У того, кто входит в эту дверь, спрашивают не о том, есть ли у него
имя, а о том, нет ли у него горя. Вы страдаете, вас мучит голод и жажда -
добро пожаловать! И не благодарите меня, не говорите мне, что я приютил вас
у себя в доме. Здесь хозяин лишь тот, кто нуждается в приюте. Говорю вам,
прохожему человеку: этот дом скорее ваш, нежели мой. Все, что здесь есть,
принадлежит вам. Для чего же мне знать ваше имя? Впрочем, еще прежде чем вы
успели назвать мне себя, я знал другое ваше имя.
очень голоден, но вы так добры, что сейчас я и сам уж не знаю, что со мной,
- у меня как будто и голод пропал.
вместо постели, зной, стужа, работа, галеры, палочные удары! Двойные кандалы
за ничтожную провинность. Карцер за одно слово. Даже на больном, в постели,
- все равно кандалы. Собаки, и те счастливее нас! Девятнадцать лет! А всего
мне сорок шесть. Теперь вот желтый паспорт. Вот и все.
Залитое слезами лицо одного раскаявшегося грешника доставляет небесам больше
радости, чем незапятнанные одежды ста праведников. Если вы вышли из этих
печальных мест, затаив в душе чувство гнева и ненависти к людям, вы достойны
сожаления; если же вы вынесли оттуда доброжелательность, кротость и мир, то
вы лучше любого из нас.
солью, немного свиного сала, кусок баранины, несколько смокв, творог и
большой каравай ржаного хлеба. Она сама догадалась добавить к обычному меню
епископа бутылку старого мовского вина.
радушным людям.
кто-либо из посторонних. Батистина, державшаяся невозмутимо спокойно и
непринужденно, заняла место слева от брата.
всем суп. Гость жадно набросился на еду.
сидевших за столом человек. Между тем, когда у епископа оставался ужинать
гость, обычай дома требовал раскладывать на скатерти все шесть серебряных
приборов - невинное тщеславие! Наивное притязание на роскошь являлось своего
рода ребячеством, которое в этом гостеприимном и в то же время строгом доме,
возводившем бедность в достоинство, было исполнено особого очарования.
прибора, которые потребовал епископ, сверкали на скатерти, симметрично
разложенные перед каждым из трех сотрапезников.
Глава четвертая. НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ О СЫРОВАРНЯХ В ПОНТАРЛЬЕ
лучше всего привести здесь отрывок из письма Батистины к г-же де Буашеврон,
где с простодушной добросовестностью передана беседа каторжника с епископом:
изголодавшегося человека. Однако после ужина он сказал:
даже слишком хорошо, но, признаться, возчики, которые не разрешили мне
поужинать с ними, едят куда лучше вас.
может быть, вы даже и не священник? Скажите, вы правда священник? Если
господь бог справедлив, вы, конечно, должны быть священником.
а дни жаркие.
семья моя была разорена. Сначала я нашел убежище в Франш - Конте и там
некоторое время жил трудами своих рук. Мне очень хотелось работать. И я
нашел, чем заняться. Там есть из чего выбирать. Писчебумажные фабрики,
кожевенные заводы, винокурни, маслобойни, крупные часовые заводы,
сталелитейные и меднолитейные заводы, не менее двадцати железоделательных
заводов; из них четыре очень крупных, находятся в Лодсе, Шатильоне, Оденкуре
и Бере.
Затем он прервал свою речь и обратился с вопросом ко мне.
краях?
служил в Понтарлье начальником городской стражи.
больше не было, были только собственные руки. Я работал. В Понтарлье, куда
вы направляетесь, господин Вальжан, есть одна отрасль промышленности, весьма
патриархальная и просто очаровательная, сестрица. Я говорю об их сыроварнях,
которые там называют "сырнями".
ему, что такое понтарлийские общественные сыроварни. Он рассказал, что они
бывают двух родов: "большие сараи", принадлежащие богатым, где держат по
сорок-пятьдесят коров и где за лето выделывают от семи до восьми тысяч
сыров, и "артельные сыроварни", принадлежащие беднякам, - то есть крестьянам
с предгорий, которые содержат коров сообща и делят доход между собой. Они
сообща нанимают сыровара, который у них называется "сыроделом"; сыродел три
раза в день принимает от членов артели молоко, отмечая полученное количество
нарезками на бирке. Работа сыроварни начинается в конце апреля, а около
середины июня сыровары выгоняют коров в горы.
отличного мовского вина, которое сам он не пьет, считая, что оно слишком
дорого. Все эти подробности он рассказывал с той непринужденной веселостью,
которая вам хорошо знакома, и время от времени прерывал свой рассказ,
ласково обращаясь ко мне Он много раз принимался хвалить ремесло "сыродела",
словно желая натолкнуть нашего гостя на мысль, что это занятие было бы для
него спасением, но не советуя ему это прямо и грубо. Меня поразило вот что.
Я уже сказала вам, кто был этот человек. Так вот, за исключением нескольких
фраз об Иисусе Христе, сказанных сразу по приходе незнакомца, брат в
продолжение всего ужина и даже всего вечера не обмолвился ни одним словом,
которое могло бы напомнить этому человеку о том, кто он такой и кто такой
мой брат. Казалось бы, для него, как для епископа, это был самый подходящий
случай сказать небольшую проповедь и воздействовать на каторжника, чтобы
навсегда запечатлеть в его душе эту встречу. Возможно, всякий другой на
месте брата, увидев этого несчастного у себя в доме, счел бы уместным дать
ему пищу не только телесную, но и духовную, заставил бы его выслушать слова
укоризны, приправленной советами и моралью, а может быть, уделил бы ему
немного сострадания, увещевая вести в будущем более нравственную жизнь. Брат
не спросил у него даже о том, откуда он родом, не спросил о его прошлом.
Ведь в прошлом он и совершил проступок, а брат явно избегал всего, что могло
бы вызвать это воспоминание. Говоря о горных жителях Понтарлье, "которые
мирно трудятся под самыми облаками" и которые, - добавил он, - "счастливы,
потому что безгрешны", брат вдруг остановился, испугавшись, как бы эти
нечаянно вырвавшиеся у него слова не оскорбили нашего гостя. Хорошенько
поразмыслив, я, кажется, поняла, что происходило в сердце моего брата.
Очевидно, он решил, что этот человек, по имени Жан Вальжан, и без того
слишком много думает о своем позоре и что наилучший способ отвлечь его от
этих мыслей и внушить ему, хотя бы на миг, что он такой же человек, как все,
- это обращаться с ним как со всеми. Не в этом ли и состоит правильно
понятое милосердие? Не находите ли вы, моя дорогая, что в этой деликатности,
которая воздерживается от нравоучений, морали и намеков, есть что-то