Чтение 19–й страницы книги ~Только обгон~

"Эй!", кричит Рокко, непритворно изумленный. "У меня ж нету светлых волос,
никаких таких длинных светлых волос?"
"Теперь есть, потому что я так сказал. Я нарекаю тебя Прекрасноволосый!" и
Рафаэль одним взмахом заляпывает белым всю фреску совершенно портя ее при
этом, и все кругом хохочут, а он улыбается этой своей тонкой рафаэлевской
усмешкой, будто у него весь рот забит смехом и он просто не хочет
выпускать его наружу. И именно тогда-то я его действительно полюбил,
потому что он не боялся никаких бандитов, на самом деле он сам был считай
бандитом, и бандиты знали об этом. И когда мы спешим из бара назад к Рут,
на ужин со спагетти, Рафаэль говорит мне сердито: "Эх, брошу я наверное
эту поэтическую суету. Ничего она мне хорошего не дает. А я хочу млеющих
голубков на крыше и виллу на Капри или Крите. Не хочу больше разговаривать
у этими обдолбанными игроками и гопниками. Я буду встречать герцогов и
принцесс".
"Ты хочешь отгородиться рвом?"
"Я хочу ров в форме сердца, как у Дали - И встретив Кирка Дугласа, я не
должен буду стыдиться". Когда мы приходим к Рут, он сразу чувствует себя
как дома и начинает варить устриц в бачке с маслом, одновременно варит
спагетти, вываливает все это, смешивает, режет салат, зажигает свечу, и
вот он наш отличный итальянский ужин, из спагетти с устрицами, и мы
смеемся. Появляются певцы из авангардной оперы и начинают петь прекрасные
песни Блоу и Парселла, вместе с Рут Эрикссон, но Рафаэль говорит мне: "Это
еще кто, что за безмазняк?" (получается как-то так: "безмазнья-а-ак") -
"Это же просто уроды, чувак". Ему охота поцеловать Рут Хипер, но здесь
сейчас я, поэтому он несется в бар на Минетта Лэйн чтобы снять девочку,
смешанный бар для цветных и белых, но уже закрытый к тому времени.
На следующий день Ирвин хватает нас с Саймоном и Рафаэлем в охапку и
отвозит на автобусе в нью-джерсийский Разерфорд, на встречу с Вильямом
Карлосом Вильямсом, великим и старым поэтом Америки 20 века. Всю свою
жизнь Вильямс был практикующим врачом, и его офис до сих пор находится там
же где он 40 лет осматривал пациентов и собирал материал для своих
изысканных в стиле Томаса Харди стихотворений. Он сидит и смотрит в окно,
а мы читаем ему свои стихи и прозу. Ему очень скучно. А кому не было бы
скучно в 72 года? Он все еще подтянут, моложав и величественен, впрочем, в
конце концов он идет в подвал и приносит нам бутылочку вина чтобы маленько
нас растормошить. Он говорит мне: "Так вот и продолжай писать". Ему
понравились стихи Саймона, и после в литературном обозрении он написал что
Саймон самый интересный новый поэт Америки (Саймон любит писать строчки
типа "Не прорыдать пожарному гидранту столь много слез, как мне" или
"Звездочкою красной зажег я сигарету") - И конечно же доктору Вильямсу
нравится Ирвин, который родом из соседнего Патерсона, за его грандиозное,
вне рамок суждений человеческих, воющее однозвучное величие (как у Диззи
Гиллеспи на трубе, просто Диззи наплывает на вас не фразами, а мысленными
волнами) - Дайте Ирвину с Диззи разойтись, и стены падут, ну или хотя бы
ваши ушные перегородки это уж точно - Ирвин пишет о стенаниях с громким и
плачущим стоном, и доктор Вильямс достаточно стар чтобы это понять - Такое
вот историческое событие, и в конце концов мы, очумевшие поэты, просим его
дать нам свой последний завет, он стоит и, глядя за муслиновые занавески
своей гостиной на мельтешение нью-джерсийских машин снаружи, говорит:
"Все-таки там куча придурков"
Я до сих пор удивляюсь, что бы это могло значить.
А я большинство времени провел беседуя с очаровательной женой доктора,
65-ти лет, которая рассказывала каким милым Билл был в молодые годы.
Мужчина под стать тебе.

44

Ирвинов отец Гарри Гарден приехал в дом доктора Вильямса чтобы отвезти нас
домой, в собственный дом в Патерсоне, где мы поужинаем и будем долго
спорить о поэзии. - Сам Гарри тоже поэт (несколько раз в год он
публикуется на редакционных страницах Таймс и Трибьюн с идеально
рифмованной печальной любовной лирикой) - Но есть у него свой заскок,
постоянные прибаутки, и входя в дом доктора Вильямса он сразу заявляет:
"Винцо попиваете значит? Раз стакан пустеет враз, значит выпить ты горазд"
- "Ха ха ха" - Не такая уж ужасная шутка, но Ирвин смотрит на меня так
страдальчески, что все это становится похоже на какую-то немыслимую
семейную сцену из Достоевского. "Не нужен вам, ребята, галстук ручной
работы, расписанный пятнами соуса?"
Гарри Гарден преподает в колледже, ему около 60 и он собирается на пенсию.
У него голубые глаза и песчаного цвета волосы, как у его старшего сына
Леонарда Гардена, адвоката, а у Ирвина волосы черные, и черные же глаза
его прекрасной матери Ревекки, о которой он писал, ныне покойной.
Гарри бодро везет нас к себе домой, проявляя в десять раз больше энергии
чем парни которые ему во внуки годятся. У него на кухне с обоями в
завитушках я упиваюсь вином до ошаления, пока он читает и травит свои
байки с чашечкой кофе в руках. Мы переходим в его кабинет. Я начинаю
читать свое дурацкое заумное стихотворение, с каким-то похрюкиваньем и
всякими "г р р р р" и "ф р р р р" должными означать звуки уличного
движения в Мексико-Сити -
Рафаэль выкрикивает "Э, это не поэзия!", и старик Гарри смотрит на нас
искренними синими глазами и говорит: -
"Вы что, ругаетесь, мальчики?" и я ловлю быстрый искоса взгляд Ирвина.
Саймон безучастен на небесах.
Битва с бандитом Рафаэлем продолжается и когда мы садимся в автобус из
Патерсона в Нью-Йорк. Я заскакиваю в автобус, плачу за проезд, Саймон
платит за себя (Ирвин остался с отцом), но Рафаэль вопит "У меня нет
денег, так чего б тебе не заплатить за меня, а, Джек?" Я отказываюсь.
Саймон платит за него из ирвиновских денег. Рафаэль начинает доставать
меня на тему какой я бессердечный жадина-канук. Когда мы доезжаем до
Порт-Осорити, я уже почти плачу. А он все говорит: "Ты прячешь денежки под
личиной красоты, вот чем ты занимаешься! И превращаешься в урода! Ты так и
сдохнешь зажав свои деньги в кулаке, и будешь еще удивляться, почему это
ангелы не возносят тебя!"
"У тебя нет денег, потому что ты их сразу растрачиваешь"
"Да, я растрачиваю их! А почему бы нет? Деньги это ложь, а поэзия истина -
Могу разве я заплатить за проезд в автобусе истиной? Разве водитель это
поймет? Нет! Потому что он вроде тебя Дулуоз, запуганный прижимистый и
хитрожопый сукин сын, позапрятавший свои денежки в носках, купленных на
грошовой распродаже! В этой жизни ему осталось только СДОХНУТЬ!"
И хотя я мог бы привести кучу доводов, спросить например, зачем Рафаэль
потратил все деньги на самолет из Мексики хотя мог бы спокойно ехать с
нами на этой несчастной машине, я ничего не могу поделать, только вытираю
слезы с глаз. И я не знаю почему, может быть он прав и когда все уже
сказано и сделано, нам остается лишь получать хорошие денежки на все наши
похороны, ох - О ждущие меня похороны, на которые должен буду я одевать
галстук! Похороны Жюльена, похороны Ирвина, похороны Саймона, похороны
Рафаэля, похороны ма, похороны сестры, и я уже надевал галстук и тоскливо
смотрел в глину похорон моего отца! Цветочки и похороны, утрата плеч
широких! Вместо нетерпеливо цокота подошв куда-то по мостовой унылая возня
в могиле, как в французском фильме, и даже кресту не воспрять в этих
шелках и грязи - О Талейран!
"Рафаэль, я хочу чтоб ты знал что я люблю тебя" (эта информация была с
готовностью передана Ирвину на следующий день Саймоном, который увидел ее
значимость). "Но не парь мне мозги насчет денег. Ты всегда говоришь о том
что деньги тебе не нужны, но на самом деле ты только этого и хочешь. Ты
попался в ловушку неведения. Я-то по крайней мере это знаю. Но я люблю
тебя"
"Оставь себе свои деньги. Я поеду в Грецию и у меня будут видения - Люди
станут давать мне деньги, а я буду отбрасывать их - Я буду спать на
деньгах - Я буду лежа во сне ворочаться на деньгах"
Шел снег. Рафаэль пошел со мной к Рут Хипер, где мы собирались поужинать и
рассказать ей о нашей встрече с Вильямом Карлосом Вильямсом. Я увидел
какое-то чудное выражение у нее в глазах, и у Рут Эрикссон тоже. "Что
случилось?"
В спальне моя любовь Рут рассказала мне, что ее психоаналитик посоветовал
ей предложить мне убраться из ее комнаты и подыскать себе отдельное жилье,
потому что это плохо для нашей с ней психики.
"Этот мудак сам хочет тебя трахнуть!"
"Трахнуть этот как раз нужное слово32. Он сказал что ты используешь меня,
что ты безответственный, ничего хорошего мне не несешь, нажираешься,
приводишь пьяных дружков - в любое время ночи - я даже отдохнуть спокойно
не могу".
Я сложил все свое барахло и вышел с Рафаэлем на улицу в крепнущую вьюгу.
Мы спустились по улице Бликер, нет, по Горестной улице33, это уж точно.
Теперь Рафаэль переживал за меня. Он поцеловал меня в щеку перед тем как
уйти (на ужин с девушкой в пригороде), и сказал, "Бедный Джек, прости меня
Джеки. Я тоже тебя люблю".
Я остаюсь один среди снегов, и поэтому иду к Жюльену и мы опять напиваемся
сидя перед телевизором, Жюльен в конце концов начинает психовать и сдирает
рубашку и майку даже с моей спины, я засыпаю пьяный и сплю до полудня.
На следующий день я снимаю комнату в гостинице Марлтон на 8-й улице и
начинаю перепечатывать для издателей написанное в Мексике, чистенько,
через двойной интервал, тысячи долларов спрятаны в этом моем рюкзаке.

45

У меня осталось всего десять долларов, и я иду в лавку на угол 5-й авеню
купить пачку курева, рассчитывая чтобы вечером мне хватило денег еще на
жареного цыпленка, чтобы съесть его не отходя от печатной машинки
(одолженной мной у Рут Хипер). Но в лавке этот тип говорит мне "Ну как там