-- Вы сказали: политоры и геллы. Геллы -- тоже политоры.
-- Но они умеют летать, они особый вид политоров.
-- А у вас-то есть на Земле криспы? Вернее, в воде.
-- Есть. Но я их никогда не видел. Только в кино.
-- И все равно не испугались?
-- Да, испугался я. Все вышло как-то само.
-- А когда вы закончите ваш технициум, вы сразу женитесь?
-- Ну как это сразу вот так?! Не думаю.
-- А почему?
-- Я женюсь на девочке, если сильно ее полюблю.
-- А если она очень-очень богатая?
-- Но ведь не полюблю же я ее из-за богатства, верно?
-- А у нас по-всякому бывает. Сколько угодно.
-- И у нас тоже, -- сказал я.
-- Значит, вы очень хороший?
-- Со стороны виднее. Не думаю. Я, например, обжора, и однажды съел
десять пирожных -- это такие сладкие длинные и круглые штучки. Чуть не умер!
Чтобы специально услышать детский политорский хохот, я на пару секунд
оторвал от себя присоску плеера.
-- А еще ваш папа может вам запретить жениться так быстро, да? И мама.
-- Запросто, -- сказал я. -- Папа у меня строгий, отшлепает по попе --
и все дела. -- И я показал, как это выглядит. Опять хохот, и среди него:
-- А нас родители не бьют. Когда наказывают, запирают на целый день в
комнату, совершенно темную. (Горгонерр напрягся.)
Разумеется, вопросов и ответов было куда больше. О Сириусе -- тоже.
Одна девчушка-гелла никак не могла понять, что такое "корова" и как можно с
ней управляться. Никто не мог понять, зачем корову доить руками или даже
механическим способом, что она, дура, что ли, что не может отдать молоко
сама. Кое-как я понял, что в лесах Политории водится нечто вроде коровы, да
еще с длинным острым рогом над носом. "Буйвол" этот свиреп и опасен, и
окажись он под водой, то еще неясно, кто бы кого победил: криспа этого хурпу
или хурпу ее.
Я ничего уже не слышал, кроме шума в зале, и тут же мне в голову
буквально ввинтилась некая мысль о Латоре и об Ир-фа...
4
Думая, что я плохо слышу с балкона, Пилли сказала:
-- Не знаю, как совпадают наши виды генетически, и если бы вы не были
полны (в этом я уверена) любви к Митиной маме, я бы согласилась стать вашей
женой, уль Владимир. Что-то в вас, землянах, есть... такое...
-- Вы чудо, Пилли, -- смущенно сказал папа. -- Так приятно слышать ваш
голос.
-- Не мой, а ваш, человеческий, -- сказала ядовитая Пилли.
-- Я бы полюбил и выучил и ваше чириканье, но у меня ощущение, что вы
все равно должны стать женой Орика...
-- Но, -- сказала Пилли, -- вы сместили акцент в моей мысли...
-- Простите, -- сказал папа. -- Тема сильнее логики. Меняем ее. Они
замолчали, а тут и я появился. А через час -- и Орик.
-- То, что я узнал от Горгонерра, я расскажу по дороге, -- сказал он.
-- Пошли смотреть подземный Тарнфил.
... Лестницы в подземный Тарнфил были каменными и широкими, когда
лестница скрывалась под землей, она вскоре переходила в широкую, достаточно
длинную, а потому не с очень большим углом наклона ленту-эскалатор, чуть
приподнятую относительно краев тоннеля, те же дополнительно были специально
заглублены: дождь стекал по ступенькам лестницы, а после, искусственным
барьерчиком разделяясь на два крайних рукава тоннеля, вода текла по каналам
"вниз" сама "проезжая часть" была наклонена, и вода протекала весь город до
центра, до слива вниз, смывая таким образом грязь с "проезжей части", а
грязь с тротуаров "сметалась" в канальчики воздушным потоком, идущим из
узких щелей в фундаментах домов. Сами дома, разумеется, стояли прямо, не
наклонно, их фундаменты к центру постепенно становились все выше и выше.
Дома были высокими, пятиэтажными, с большими окнами, сейчас, ночью, кое-где
горевшими. Другие дома были гораздо ниже и все ярко и цветасто освещены --
магазины. Над домами было "небо" -- огромное поле искусственного дневного
света сейчас, конечно, горели лишь отдельные секции и был полумрак,
основной свет, как и во всяком ночном городе, шел от реклам и магазинов.
Это был удивительный и страшный город. Днем -- ярко освещенный город
без солнца. Смесь роскоши и убожества. Я сказал (а Орик подтвердил), что это
город для безродных и геллов. Платили им гроши, но город выглядел шикарным:
этакая пыль в глаза себе самим. Я представил себе выходящего из дома гелла,
который тут же мог взлететь в небо, мог -- но не мог. Мы прогуливались
молча, пока Пилли наконец не сказала: "Ну же!", и Орик тихо заговорил.
-- Квистор вызвал меня одного, как наименее посвященного в ситуацию.
Теперь известно, что повстанцев больше впятеро, чем думал квистор, и это
число увеличивается. "Орик, вы знаете, кто такой а,Тул?" -- спросил он у
меня.
-- Нет, -- сказал я.
-- Это их руководитель. Рабочий с завода космического топлива. Он
звонил мне сам, еще раз подтвердил их условия и добавил, что они ждут, но не
назначают нам день нашего ответа они, видите ли, выберут его сами и начнут
действия внезапно. Вы представляете, Орик, как это неудобно?
-- Странно, -- сказал я ему. -- Допустим, мы примем их условия, заверим
их в повышении зарплаты, что дальше?
-- Они вернутся к своим обязанностям.
-- А мы их арестуем? -- Я играл, как мог.
-- Вы наивный политор из древнего рода, политикан-оппозиционер с
идеями, но не более того. Всех мы не арестуем. Арестуем, скажем, сотую
часть, а остальные тут же бросят работу, и тогда войны не миновать.
-- Да, -- сказал я ему серьезно, -- как-то я не подумал. Вы, квистор,
смотрите вернее и дальше меня.
-- Я держу войска наготове, но мне известно, что одна из подлодок
перешла на сторону повстанцев. Это как раз та подлодка, которая способна
снимать наличие своего поля и для других подлодок неуловима.
-- Это плохо, -- сказал я серьезно. -- Очень плохо!
-- В Калихаре обнаружен открытый настежь и пустой склад оружия:
охранники ушли к повстанцам.
-- Еще не легче, -- сказал я.
-- Нам известно, где находятся повстанцы. Среди них есть трое наших. Не
из моего аппарата, конечно. Они держат нас в курсе дела. Но этот а,Тул -- не
дурак. У них три коммуникатора -- и все принадлежат не нашим осведомителям.
Иногда кто-нибудь из них добирается до Селима (под видом охоты, например) и
звонит сюда по автоматике.
-- Уль Горгонерр, -- сказал я ему с самым серьезным видом. -- А чего,
собственно, жить в напряжении? Место их сборища нам известно, -- одна
серьезная бомба и...
-- Ах, уль Орик! -- сказал он. -- Горячая голова и мечтатель. Не
сердитесь, вы отличный спец в кулачном бою, в метании копья, в экономике и
технологии и в общих идеях, но в делах... Одна серьезная бомба -- и мы
заражаем Политорию в приличном радиусе. И гарантия, что вместо погибших в
ответ на такую диверсию подымутся политоры количеством вдесятеро больше.
-- Я был неправ, -- как-то понуро сказал я квистору.
-- То-то же. Вот умели бы вы так же соглашаться, когда в правительстве
идут дебаты, цены бы вам не было.
-- Только тогда неясно, почему вы меня вызвали срочно.
-- Вы член правительства и должны быть в курсе дела. Надеюсь, вы не
сердитесь, что вам не известны имена наших людей в среде повстанцев?
-- Что вы, квистор, -- сказал я. -- Возможны случайности, накладки,
оговорки. Чем уже круг посвященных, тем лучше.
-- Тут вы умница, -- сказал он, улыбаясь, и мы простились.
-- Орик, -- сказал я, -- мне нужен номер а,Тула, я... я буду предельно
осторожен. И мне надо сейчас повидать Латора.
-- Об а,Туле ненадолго забудь, -- сказал Орик.
-- Латор предупредил, что его дом мне следует спрашивать только у
гелла, я вижу впереди одного...
-- Что же, верно, -- сказал Орик. -- Мы сворачиваем налево и идем по
большому квадрату, это минут десять. Хватит?
Дальше я пошел один и скоро поравнялся с геллом. Я остановился, он --
тоже.
-- Долгой жизни, -- сказал я.
-- Долгой жизни, -- ответил он мягко и как-то удивленно.
-- Гелл Латор, -- продолжал я... -- Мне он нужен.
Он, улыбаясь, глядел на меня, немного склонив голову набок. Потом
положил мне руку на плечо и, увидев, что я стесняюсь, сам положил мою руку
на плечо себе.
-- Спасибо, мальчик, что ты спас девочку-политорку и дочь уля Ори-ка,
-- сказал он. -- Пойдем, я покажу дом Латора.
Ему пришлось вернуться немного назад, и наконец он указал мне дверь
парадной:
-- Верхний этаж, правая сторона.
-- Спасибо и извините меня, -- сказал я. -- Извините.
На лифте я поднялся наверх, на правой двери стояло: "Латор, гелл". Я
растерялся, потому что никакого видимого звонка не было. В нерешительности я
взялся за ручку двери, раздался звук нежной флейты, тут же дверь
распахнулась -- передо мной, улыбаясь, стоял Латор.
-- Это очень поздно, Латор? -- спросил я.
-- О, уль Митя! -- сказал он, обняв меня за плечи, и ввел в квартиру. Я
ощутил, какая она маленькая. -- Прости, я приму тебя на кухне, жена Лата
спит и дочка Мики -- тоже. Мики слегка ударилась и ушибла крыло, играя в
пятнашки над нашим домом.
Какой-то ком подкатил у меня к горлу, когда я представил себе маленькую