Благослови Рут, Дженис, Нельсона, маму и папу, мистера и миссис Спрингер и
неродившегося младенца. Прости Тотеро и всех остальных. Аминь_.
хочется блевать.
Подумав немного и убедившись, что он серьезно смотрит в окно, она
добавляет: - У меня тут однажды был один тип, так он разбудил меня в
восемь утра, потому что в девять тридцать ему надо было преподавать в
воскресной школе.
правду ли он говорит. Если соврал, значит, он подвешен в центре пустоты;
эта мысль преследует его, и у него сжимается сердце. Напротив несколько
человек в праздничной одежде идут по тротуару вдоль ряда облезлых
кирпичных домов - идут не чуя под собой ног? Так ли? Одежда! Они надели
свою лучшую одежду; он лихорадочно цепляется за эту мысль: она кажется ему
зримым доказательством существования невидимого мира.
это ясно?
его нет. Яснее ясного.
перед зеркалом, и расческа, оттягивая назад волосы, чуть приподнимает ее
верхнюю губу, как в кадре из кинофильма.
проповедовать мне слово Божие.
поворачивается к нему, отзывается в нем желанием.
полно народу; эта затея его возбуждает.
что он верит в Бога, ее раздражает.
и, пока она стоит, застыв от неожиданности, вскакивает с кровати, хватает
что-то из одежды, ныряет в ванную и закрывает дверь. Затем выходит оттуда
в одном белье и, все еще дурачась, печально повторяет: - Я тебе больше не
нравлюсь, - после чего направляется к стулу, на котором аккуратно сложены
его брюки. Пока его не было, она застелила постель.
кровати и выравнивает покрывало. - Я просто подыхаю от злости, когда эти
маленькие женщины, которых все считают такими пикантными, хватают самых
высоких мужчин.
очень высоким и улыбается. Но привычная американская скромность берет
верх, и, скривив губы, он произносит:
настоящий подонок.
что-нибудь на завтрак.
и могут заработать что по воскресеньям. - Он выглядывает из окна. Так и
есть, дверь на углу открывается, и из нее появляется человек с газетой.
Тотеро. Мне надо взять дома кое-что из одежды. Но сначала я схожу за
продуктами. Что купить?
в ту самую секунду, когда увидел ее возле счетчиков на автостоянке. Уж
очень мягким выглядел ее живот. С женщинами вечно натыкаешься на острые
углы, потому что им надо совсем не то, что мужчинам, они - другая раса.
Либо все отдают, как растение, либо царапают, как камень. На всем белом
свете нет ничего лучше женской доброты. Мостовая так и летит из-под ног,
когда он в своей грязной рубашке мчится в лавку. _А что ты любишь_? Теперь
она от него не уйдет. Не уйдет, это факт.
замороженной, нарезанной соломкой картошки, кварту молока, баночку острого
соуса, хлеб с изюмом, головку сыра в красном целлофане и сверх всего
пенсильванский сладкий пирог от "Матушки Швейцер". Все это стоит 2 доллара
43 цента. Вынимая из сумки свертки в маленькой разноцветной кухне, Рут
говорит:
и тушенка в банках.
журнального столика несколько детективов. В Форт-Худе его сосед по койке
беспрерывно их читал. Рут открыла окно, и прохладный мартовский воздух при
воспоминании о знойном Техасе кажется еще холоднее. Пыльные, в горошек
занавески трепещут, кисея полнится ветром, выгибаясь в сторону Кролика,
который стоит, парализованный другим, более приятным воспоминанием:
детство, он дома, вечерний ветерок задувает в окно и треплет воскресные
газеты, на кухне гремит посудой мать, скоро она освободится и поведет их
всех - папу, его и малютку Мириам - на прогулку. Мим еще совсем маленькая,
и поэтому они пройдут совсем немного, всего несколько кварталов, возможно,
до старого гравийного карьера, где зимний лед растаял озерцом в несколько
дюймов глубиной. Отражаясь в воде, каменистый берег кажется вдвое выше,
чем на самом деле. Но это всего лишь вода; они проходят еще несколько
шагов по краю обрыва, и под новым углом зрения пруд отражает солнце,
иллюзия перевернутых камней исчезает, и водная гладь кажется твердой, как
лед на свету. Кролик крепко держит за руку маленькую Мим.
гулять.
Бруэра; и когда он, предвкушая удовольствие, в восторге отворачивается от
надутой ветром занавески, раздается звон больших церковных колоколов.
ухитрилась подогреть сосиски так, что они не лопнули. У Дженис они всегда
подавались на стол изорванные и перекрученные, словно их пытали. Они с Рут
едят за маленьким белым столиком на кухне. Прикоснувшись вилкой к тарелке,
он вспоминает, какое холодное было лицо у Дженис в приснившемся ему сне,
когда оно, растаяв, текло ему в ладони; воспоминание портит ему аппетит, и
первый кусок от ужаса не лезет в горло.
постепенно вновь обретает аппетит.
напротив Рут, кожа на широком лбу блестит, а два прыщика возле носа
напоминают пятнышки пролитой жидкости. Она чувствует, что стала