Чтение 19–й страницы книги ~Завтра утром, за чаем~

требовать нечестно. А с ними будет весело или нет?
- Будет, - сказал я. - Они симпатяги.
- Причем я симпатичнее его, - сказал Лека Шорохов. - Лучше. Вас как
зовут?
- Анжелика, - сказала Ритка.
Кау сказал:
- Мое любимое имя.
Ритка стала смеяться и закатывать глаза, а я быстро написал на стекле
для Леки и тут же стер: "Рита". Лека сказал:
- А мне больше по душе "Рита". - И моментально заработал очко, потому
что, во-первых, показал, что он не подлиза, не дамский угодник, а во-вторых,
потому что отгадал настоящее имя. Ритка поплыла от восторга и сказала Леке,
что, раз так, пусть он ее так и называет.
Кау загрустил, и я спросил у него, как ему жилось на Селене, как
"читалось".
- Недурственно, - сказал он важно. - Скукотища, правда, ужасная. Я
однажды смотрю - наш "Воробей" прилетел. Я обрадовался, думал, это Палыч вас
привез или кого-то из других классов. Оказалось - ничего подобного, он один
прилетел (я его потом встретил) за какими-то новоиспеченными певчими
полихромными птичками - на Селене, будто бы, вывели новую породу.
- Его бы одного не выпустили с Земли, - сказал я.
- Ну да, не выпустили бы! Документацию на рейс он сам заполняет - что
хочет, то и напишет, а на Селене у него диспетчер приемки знакомый.
Пока Гриша рассказывал, я просунул руку под пульт управления и приладил
потихоньку свою приставку.
- Да и вообще наш "Воробей" - такая несерьезная безделушка, что его
теперь даже не на космодроме "Факела" держат, а прямо возле школы, в дубовой
роще.
- Летаете иногда? - спросил я.
- С тех пор, как ты от нас отключился - ни разу, - сказал Лека.
Ритка сказала:
- А меня в космос возьмете?
Лека мгновенно ответил, что запросто, он лично внесет ее в списки.
Кау сказал, что ничего не выйдет, Эльза будет против, и тут пришел папа
со здоровой картонной коробкой, в которой брякали кастрюли, и я познакомил
его с ребятами. Я сказал им, что подброшу их к "Тропикам", и с места так
шарахнул "амфибию" резко вверх, что они все обалдели. Папа закричал, что я
сорву двигатель, я засмеялся и с полминуты еще гнал "амфибию" вверх в
сумасшедшем темпе, все сидели "притихшие, открыв рты, бортовые сигналы я
отключил и включил их снова только тогда, когда вернулся на нормальную
высоту и повел "амфибию" над городком по-человечески.
- Как это ты умудрился? - спросил папа.
- Фокус, - сказал я.
- Надеюсь, в последний раз, - сказал он.
Ритка сказала:
- Рыж, ты ненормальный.
Я посадил "амфибию", как пушиночку, рядом с антикварным магазином до
"Тропиков" было рукой подать, я сказал папе, не заскочит ли он в антикварный
один, а я еще поболтаю с ребятами, и он ушел.
Кау спросил вдруг вполне серьезно, без всякого трепа:
- Скажи, а противно, наверное, ходить в его начальниках? А? Вернее, не
противно, а... Ну, ты понимаешь...
- Да, - сказал я. - Очень.
Больше он ничего не спрашивал, и вообще разговор не клеился. Вернулся
папа, и ребята стали прощаться.
- Всем привет, - сказал я. - Девочкам Вишнячихам персональный.
- Ты забегай, - сказал Кау, вылезая и подавая руку красавице Кууль.
- Привет, Рыж, - сказала она.
Они попрощались с папой, а Лека, стоя уже под дождем (одна голова в
"амфибии"), добавил:
- Ты не затягивай визит, старина. Скучно - дико. Даже Натка потеряла
свою взрывную форму, ходит как в воду опущенная, у нее, кстати, хомяк умер,
Чучундра.
- Как? - сказал я. - Как умер? Я ее только вчера видел!
- Не знаю, - сказал Лека. - Значит, сегодня и умер. Ну, приветик! - И
захлопнул дверцу.
С минуту я молча барабанил пальцами по пульту управления.
- Жаль, -сказал папа. - Славный был зверь.
- О чем речь, - сказал я. - Я даже не знаю, в чем дело. Кормила она его
наверняка грамотно... Ну что, купил?
- По-моему, классный подарок, - сказал он, разворачивая и подавая мне
какую-то небольшую, удлиненную, легкую коробочку. - И забавный, и достаточно
редкий. Очень старинная вещь.
Донышко коробочки было блестящее, крышка - беленькая, а сама она -
нежного зеленовато-голубого цвета. По бокам коробочки были изображены
березы, а спереди - зеленая витиеватая ветка, почти окружающая черно-белый
портрет какого-то человека. Был еще текст надписи, но свет в "амфибии" я не
зажег и не стал вчитываться.
- Что за материал? - спросил я и пощелкал по коробке.
- Жесть, - сказал папа. - Теперь такой не бывает. Жили же люди.
- А что это вообще за коробочка? Какое у нее назначение? И чей портрет?
- Строго говоря, это просто таким вот образом упакованный чай, но
одновременно это и изящная коробочка для хранения чая вообще, любого. А чей
портрет, угадай сам, да там, к тому же, и написано.
Я не стал отгадывать и прочел все, что было написано на этой уникальной
коробке. Сзади крупно: "Чай русский" и чуть ниже и мельче: "Рязанская
чаеразвесочная фабрика", а по самому низу коробки, вокруг: "ГОСТ 1938-46 МПП
РСФСР ГОСГЛАВДИЕТЧАЙПРОДУКТ, чистый вес 50 г. Цена чая с чайницей 61 коп.".
- Не нашел, кто это? Вой же, видишь под портретом - "С. Есенин", наш
великий Сергей Есенин.
- Бог ты мой! - сказал я. - Да ведь не похож ни капельки.
- Ну, ну, ладно, - сказал папа. - Что за дух противоречия? Я сразу
узнал его, к тому же в магазинном каталоге (я попросил отыскать) было ясно
написано: "...одно из наиболее точных воспроизведений внешности великого
поэта".
- А зачем вообще его засадили на чайную коробку? - спросил я.
- Трудно сказать. Я думаю, что это были в то время первые пробы сил,
первые шаги в искусстве рекламы.
- А что, его мало знали? Зачем его рекламировали?
- Дорогой мой, - сказал папа. - Я инженер, занимаюсь пластмассой и не
очень-то, к сожалению, разбираюсь во всем этом. Может быть, тогда его знали
и недостаточно хорошо, но, скорее всего, это не так, скорее всего - просто
наоборот, и рекламировали таким образом не Есенина с помощью чая, а чай с
помощью Есенина. Иногда, я даже сам видел в одной коллекции, портреты
великих людей помещали на спичках.
- Спички, что ли, рекламировали? - спросил я.
- Не знаю, может быть, в случае со спичками рекламировали как раз
именно великих людей. Я же сказал тебе - скорее всего, это были первые опыты
в искусстве рекламы. Впрочем, все это неважно.
- Сколько ты заплатил за подарок? - спросил я.
- И не спрашивай. - Он вздохнул. - Даже мама, наверное, будет меня
ругать. Вещь дорогая, редкая. Ну, тронулись, время.
Я запустил двигатель, "амфибия" взлетела, и до самого Дворца
бракосочетаний, до самого приземления, я вел ее по воздуху очень медленно и
плавно.

x x x

У подъезда Дворца стояло под дождем несколько обычных наземных машин и
пара "амфибий" типа нашей (черепахи по сравнению с ней, если не забывать про
мою приставку) когда я плавно и аккуратно садился, подъехали еще три машины
с гостями, слева, чуть в стороне от остальных, стояли две амфибии более
высокого класса, одна - Зинченко, другая - не знаю чья. Из второй без плаща,
в одном платьице, прямо под дождь выскочила с огромным букетом цветов
какая-то длинноногая девчушка и пулей припустила к подъезду. Не знаю почему
(ведь думал я о ней все время), но именно в этот момент, когда эта девчушка
- плюх! плюх! плюх! - прямо по лужам, в легких туфельках, летела к Дворцу, я
остро подумал о Натке: как же это я так позволил себе после болезни
замотаться на Аяксе и "Пластике", что так и не сгонял с ней на моей
"амфибии", а ведь обещал? Да и не обещал вовсе - я и сам хотел. Мельком я
видел ее вчера, буквально на секундочку: мчался на "Пластик"...
- Ты куда?!
- На "Пластик".
- Программа, что ли, запущена - так мчишься.
- Да нет. Совещание. Считают они, мое дело - фантазировать...
- Воображать?
- Представлять!
- А сам предмет-то изучаешь?
- Еще бы! Читаю выше головы!
- Умница!
- За конфеты спасибо!
- Вкусные?
- О!
- Одной не было - заметил?
- Заметил.
- Это я взяла. Не сердись.
- Ерунда, что ты!
- Ну, беги. Махнем на Млечный Путь?
- Млечный Путь?!
- Ну, беги. Скорее бы он все придумал.