Чтение 19–й страницы книги ~Томасина~

Музыканты заиграли чардаш, а толстый пьяный цыган, дергая за цепь,
заставлял медведя встать на задние лапы. Рядом крутился парень в кушаке,
подстегивая зверя кнутом. Толстый прикрикивал: "Хоп!", дергая за цепь,
пускался в пляс, но медведь на четвереньках еле стоял, все время валился на
бок. Глаза его испуганно блестели. Он приоткрыл пасть, и стало видно, что
зубы у него все поломаны, он бы и ребенка не смог укусить.

Макдьюи ждал. Он не знал, что будет, он знал только, что глядит на все
глазами Лори и заплаканными глазами Джорди. Медведь был очень худой, шкура у
него на ляжках висела мешком, как штаны у клоуна, и Макдьюи подумал, что в
жизни не видел такого жалкого зрелища.

Зверь снова упал, толстый дернул его за цепь, а парень ударил в нос
рукояткой кнута, и черная струйка блеснула в свете факелов.

Макдьюи услышал, как кричит Лори; он не помнил, как вырвался от нее,
как кинулся к сцене, но хорошо запомнил, с какой силой и радостью ударил
парня кулаком в лицо. Попади он в висок, цыган бы умер. Но он только разбил
ему нос и повалил навзничь на дощатый пол сцены.

Тут ветеринар вырвал у дрессировщика кнут и заорал: "Пляши, кабан! А
ну, пляши!"

Зрители закричали: "Браво!", "Так его!", "Поделом!" -- но в дело не
вмешивались и даже побежали прочь, когда услышали топот копыт. Сбежал и
пьяный дрессировщик. Парень лежал навзничь, прижимая ладонь к разбитому
лицу, а медведь лежал на брюхе, как-то странно распластавшись, и пытался
лизнуть свой нос.

Когда к сцене подскакали человек пять, Макдьюи крикнул:

-- Кто у вас тут главный?

Увидев, что парень весь в крови и рыжебородый пришелец их не боится,
цыгане растерялись и не стали нападать. Один из них сказал:

-- Король Таргу у себя, в фургоне. Если он вам нужен, можете зайти
туда. Макдьюи заорал оставшимся зрителям:

-- Идите домой! Представления не будет! -- Он подошел к Лори, которая
стояла на коленях и, положив левую руку медведю под голову, отирала ему
кровь платком.

-- Идите и вы. Лори, -- сказал он. -- Все в порядке, но могут быть...
ну, затруднения. Пожалуйста, идите домой.

Она встала и пошла рядом с ним туда, где был король Таргу.

Люди расступились перед ними, но проход был так узок, что они касались
цыган плечами, а когда они проходили, те сразу смыкались за их спинами.

От гнева и жалости Макдьюи забыл о страхе. Он знал, что свалит короля
Таргу с ног, как того парня, даже если он -- великан.

Но Таргу великаном не был. К Эндрью и Лори вышел темнолицый человек со
свиными глазками, в обыкновенных брюках, рубашке, жилете и котелке. О том,
что он цыган, можно было догадаться только по серьге в левом ухе. За ним шли
цыгане, цыганки и оборванные цыганята.

-- Это вы Таргу? -- спросил Макдьюи. -- Вы вожак этой шайки?

-- Да, я король Таргу, -- глухим и тонким голосом отвечал человек в
котелке. -Что вам нужно? По какому праву вы бьете моих людей? Зачем вы
привели сюда рыжую ведьму, которая сглазит наших деток?

-- Разберемся в полиции, -- сказал Макдьюи. -- Я обвиняю вас в жестоком
обращении с...

Осталось неизвестным, собирался ли цыганский король убить своего
обидчика: раздался дикий крик на чужом языке, и сквозь толпу цыган ворвался
парень с разбитым в кровь лицом. Взмахнув цепью, он кинулся на Макдьюи.

Ветеринара спасло то, что удар пришелся по спине какому-то цыгану. Тот
упал, но остальные мигом выхватили ножи.

Обхватив Лори левой рукой, Эндрью принялся орудовать рукояткой хлыста и
расчистил было дорогу, но тут Лори оттерли, а его ударили чем-то по голове.
Он пошатнулся, и палка его сломалась о фургон. Ему удалось схватить какой-то
железный брус, но он знал, что минуты его -- считанные: цыгане подступали
все ближе, как псы к раненому зверю. Одни даже влезли на фургон, чтобы
напасть на него сверху, а другие, из-под фургона, пытались схватить его за
ноги.

И тогда он услышал странный голос, перекрывающий и брань, и тяжелое,
свистящее дыхание озверевших людей.

-- За Макдьюи! За Макдьюи!

Это Лори, вырвавшись чудом, схватила один из факелов и кинулась на
цыган, размахивая им, как мечом. Яркое сияние пламени и волос окружило ее
лицо. А лицо это изменилось так, что Макдьюи до конца своих дней запомнил
этот, новый облик, хотя больше никогда его не видел. Нежность исчезла.
Такими были жены кельтских вождей, сражавшиеся с ними бок о бок.

-- За Макдьюи! -- кричала она, и перед пламенным мечом расступились
цыгане, открывая ей путь к Эндрью. Она обняла его за плечи левой рукой и
повела прочь, оглашая воздух боевым кличем. Пройдя весь ряд фургонов, она
бросила в последний фургон горящий факел.

Пламя побежало по легким, просмоленным повозкам. Цыгане метались,
хватали ведра, бежали к реке. Макдьюи и Лори были уже у клеток. Он опустился
на колени, и она стала рядом с ним.

-- Эндрью! -- воскликнула она. -- Вы ранены?

А он ответил:

-- Да нет, ничего, устал.

Она не видела, что на волосах у него кровь, она смотрела ему в глаза, и
взгляд ее еще не утратил дикой отваги.

-- Эндрью! -- сказала она снова. -- Эндрью!...

Обхватила его голову, поцеловала его, вскочила и умчалась к лощине,
словно лань.

-- Лори! Лори, вернись! -- кричал он ей вслед, но она не вернулась, и
он остался стоять на коленях у клеток. Он не знал, жив он, мертв или ему все
это снится. Стало темней и тише. Пожар затихал, цыгане кое-как его тушили.

"Пора уходить", -- сказал себе Макдьюи; но оставалось выполнить еще
один долг. Перепуганные звери выли, лаяли, кричали на все голоса. Ветеринар
открыл клетки и выпустил пленных: если уж им погибать, так на свободе. Потом
он побрел к своей машине.

У деревянного помоста, где все и началось, лежало что-то темное. Это
был медведь. Он умер. Макдьюи посмотрел сверху на кучу черного меха и
подумал, что Джорди будет очень плакать, если узнает. Еще он подумал о том,
что те, первые слезы Джорди дали хорошие всходы, и о том, что если Лори
бежала этой дорогой, она видела беднягу и поплакала над ним. Он и сам был бы
рад заплакать.

Проехав примерно милю, он остановился у реки, вышел из машины, отмыл
кровь и определил, что рана не глубокая. Потом он с трудом сел за руль и
направился в город.

У самого мостика его ослепили фары ехавшей навстречу машины. Он
заметил, что на крыше -- огонек, машина полицейская. Он остановился:
констебль Макквори подошел к нему и сказал:

-- Слава Богу, это вы, сэр!

-- Пожар потушили, -- сказал Макдьюи. -- Я подам вам заявление,
возбудим процесс против так называемого короля Таргу и дрессировщика...

-- Да, да, -- прервал его констебль. -- Это все мы сделаем. Но я не
потому здесь. Меня за вами послали. -- Констебль опустил голову. -- Вас ищут
дома. Доктор Стрэтси просил вас отыскать.

-- А... -- сказал Макдьюи и задал вопрос, для которого ему понадобилось
много больше мужества, чем для минувшей битвы: -- Она жива или нет?
Констебль снова поднял голову.

-- Жива, сэр! -- отвечал он. -- Но доктор Стрэтси очень просил вас
разыскать.

Что такое? Неужели я не богиня? Неужели все старые боги умерли или
утратили силу? Неужели я просто Талифа, обыкновенная кошка, подобранная
рыжей пряхой, которая живет одна и помогает беспомощным? А кто же это --
Талифа, откуда она пришла? Где мне положено жить? Я хотела покарать врага и
не сумела. Когда огонь в долине давно потух, Лори вернулась и прошла мимо
камня, где я ждала. Она шла как слепая. В руке у нее был фонарь, и я
увидела, что плащ и платье порваны, опалены огнем, запятнаны кровью, а лицо
-- все мокрое от слез.

Я неслышно двинулась за ней. Дом наш как будто заколдовали: Питер не
залаял, подполз к ней на брюхе, тихо скуля, а кошки были злые, как ведьмы, и
зашипели на меня.

-- Что случилось? -- спросил Вулли. -- Что с Лори? У нее на платье
кровь. Макмердок, который, как это ни скрывал, все же верил немножко в мою
божественность, громко промяукал:

-- Твои дела, да? Египетские штучки? Смотри у меня!

Я не удостоила его ответом и вошла в дом.

Лори села на скамейку к очагу как была, в крови и в грязи, и горько
заплакала. Закрыла лицо руками и тихо плакала без конца. Чтобы ее утешить, я
встала на задние лапы и передней лапой два раза тронула руку, закрывавшую
лицо.

Она подняла меня и уткнулась в мой мех. Я думала раньше, что женщины
так не плачут -- без всхлипываний, без всякого звука, просто теплые слезы
текут и текут, как вода.

Только один раз, прижавшись мокрой щекой к моей щеке, она сказала:

-- Талифа! Что со мной будет? Что мне делать?

Ей бы помолиться богине Баст, или Исиде -- плододарительнице, или
Артемиде Целомудренной -- кому-нибудь из моих воплощений, и я бы небо
обрыскала, а умолила моего отца осушить ее слезы. Но кто теперь знает?
Может, я ничего не могу?

Прошли часы, пока она встала, опустила меня на пол, сняла все грязное и
порванное и помылась; но слезы все так же текли, словно вода. И тут она
сделала что-то странное -- взяла лампу, подошла с ней к зеркалу и долго
смотрелась в него, как будто никогда себя не видела. И заговорила с собой,