Тереза давала мне подробный отчет о том, что произошло за ночь. Шипы у роз
притупились, говорила она и птицы почуяли холод - только не щеглы,
конечно. Черные дрозды, например. Они стали такие задумчивые и все время
дрожат. Мы никогда не говорили о будущем, о котором нам так хотелось не
думать.
под розовато-лиловым небом. Наше счастье состояло из тишины, чудесной
музыки без нот.
превратился в философский диспут. В тот день Тереза долго созерцала
окутанные туманом дальние холмы, похожие на каких-то диковинных животных.
разные проявления.
Но потом снизошла до объяснения:
все происходит только так, как должно произойти.
уборку и довольна тем, что не оставила ни одной пылинки.
рассыпая искры, пролетела через всю комнату. Не удовлетворившись этим,
Тереза ухватила меня за щеки и принялась трясти их. Мне удалось схватить
ее за кисти, она попыталась вырваться, стул опрокинулся, и мы оказались на
полу. Последовала борьба, Тереза оказалась сильнее, чем я предполагал.
Прижавшись ухом к ее груди, я слышал быстрое ритмичное дыхание. Ее
спутанные волосы упали мне на лицо. Я ощутил запах теплого хлеба.
неожиданно вывернулась, отскочила и снова прыгнула на меня, прежде чем я
успел защититься. На этот раз она одержала верх. У меня оставалось как раз
столько сил, чтобы ловить ее дыхание, слышать ее стоны и ощущать, как ее
радость переходит ко мне (последовательность, которой неведомо для нас
ради своего удовольствия управляло некое божество), пока мы оба не слились
воедино в радугу, сияющую блаженством.
кончено. Я еще витал где-то в долине Иегосафатской. Натянув брюки и
застегнув ремень, я ползал на четвереньках по полу, разыскивая трубку,
очки и блокнот. Потом я медленно поднялся, все еще ощущая себя счастливым,
и сказал, что, наверное, звери тоже испытывают радость после спаривания.
Но она не слушала.
будто только и делал, что колол дрова да сваливал их возле камина. Надо
признать, дом был отлично приспособлен к зиме и лишь слегка поскрипывал на
ветру. Он походил на большой прочный корабль, идущий с развернутыми
парусами, медленно и величественно, навстречу холодам. Парк тоже был очень
красив. Дом, парк, Тереза и я образовали неразрывное целое, и никто не
знал, что из этого выйдет. Все шло хорошо, пока не наступил последний,
восьмой день, когда с утра вдруг подул сильный ветер и стрелка барометра в
кухне отклонилась на несколько делений.
Несчастье?)
оконного стекла, и на нем появлялись и исчезали маленькие пятна тепла. Я
подошел к ней и, чтобы привлечь ее внимание, пощелкал языком. Тереза
обернулась и улыбнулась, словно желая показать, что она вовсе не сердится.
осторожно вставила мне ее между зубов. После этого она села на пол и,
прислонившись к моему стулу, обхватила руками мои ноги. Каждый ее жест
говорил: останься!
нараставший. Другой, гораздо более яростный ветер летел из неведомой дали
и гнал перед собой первый. Тереза встала и распахнула окно настежь. Я
быстро закрыл его, заметив, что не хочу увидеть, как она улетит. Эта фраза
вызвала у нее улыбку. И в ту же секунду дом сотрясся до основания. Я
подумал: "Он утонет, наш корабль. Мы оба утонем в этой скорби".
улыбнуться.
теплого дыхания. Пошарив рукой по простыне, я зажег свет и взглянул на
часы: десять минут пятого. Потом я встал, нашел сигареты и, закурив,
вернулся в постель.
Вой ветра, дребезжание стекол в старых рамах, стук одной из ставень и
шелест ветвей замерзших деревьев - все смешалось. Но если хорошенько
прислушаться, тут присутствовали не только эти звуки: за внешними волнами
корчился в судорогах до самых глубин океан. Настоящий ведьмин шабаш.
улеглась, пора поднимать паруса и плыть дальше. Но столь же внезапно все
начиналось вновь, еще яростнее, чем прежде. Прошло двадцать минут, а
Тереза не возвращалась. Я решил поискать ее внизу.
Тихо тикали часы. Но я заметил, что затвор на окне был выдвинут. Мы
запирали его каждую ночь. Я открыл дверь и, поеживаясь, вышел на террасу.
вернулся в дом за теплой курткой и отважился на новую вылазку.
одна живая душа не отважится разгуливать под открытым небом. Но в
оранжерее Терезы не было, и я побежал к хижине. Там тоже никого не
оказалось.
ночи. Я мог слышать, как она, словно крошечный маяк, зовет меня на той
сокровенной волне, о существовании которой я до сих пор не подозревал. Мне
почудилось, будто некий доброжелательный дух появился из-за куста, взял
меня за руку и повел в конец парка, где кроны двух дубов слились,
образовав свод высотой пятьдесят футов. И в этом месте - которое Тереза
называла "часовней" - я наконец нашел ее. Она лежала в одной ночной
рубашке и как будто спала.
попытался поднять ее, послышался хруст инея. С большим трудом я поднял ее
и пошел к дому напрямик через кусты. Это была неудачная идея. Волосы
Терезы цеплялись за ежевику, и мне то и дело приходилось их отцеплять чуть
ли не по одной волосинке. Тогда я попробовал бежать. Но это оказалось
невозможно. Мои ноги отказывались нести нас так быстро. Добравшись до
дома, я увидел у нее вокруг глаз черные круги.
полено, которое тут же вспыхнуло. Я прошел на кухню, поставил чайник,
достал из шкафа бутылку бренди, потом сбегал наверх и принес пару одеял.
растирать безжизненное тело столь энергично, что через несколько минут
обливался потом. Тогда я раскрыл ей рот и влил туда немного бренди.
Сначала все текло по подбородку, потом Тереза сделала глоток, и ее веки
задрожали.
изрядную порцию бренди. Руки дрожали. Нечеловеческим усилием мне удалось
донести этот напиток до дивана, не пролив ни капли. Я завернул Терезу в
одеяла и, поддерживая ее голову, дал ей попить. После нескольких глотков
она откинула голову назад - ее голова оказалась столь тяжелой, что я не
смог удержать ее.
согревались. Потом она два раза тяжело вздохнула, закрыла глаза и заснула,
все еще держа меня за руку, которую я осторожно высвободил.
улегся. Теперь шел однообразный, почти мирный дождь.
вышла из дома среди ночи и сильно простудилась. Он не задал никаких
вопросов, только попросил немного подождать. Вскоре он появился с
саквояжем в одной руке и зонтиком в другой.
с открытыми глазами. Она с полным безразличием смотрела, как приближается
доктор, и безропотно дала себя осмотреть. Все это было очень странно:
сиплое дыхание Казаля, склонившегося над обнаженным телом Терезы, легкие