горлом. Зина оглянулась почти с ужасом: у шкафа стояла мать
Искры.
опустилась на кровать, прижала к себе две девичьи головы --
темно-русую и светло-русую. Крепко прижала, до боли.
разберутся, и его отпустят. Он же не враг народа, правда?
призналась Зина.-- Очень хочу и очень не могу.
Зина, только не болтайте до утра. Я схожу к твоим и все
объясню, не беспокойся.
смотрела в темный потолок сухими глазами, а Искра боялась
всхлипывать и лишь осторожно вытирала слезы. А они все текли и
текли, и она никак не могла понять, почему они текут сами
собой. И уснула в слезах.
давно остывшим чаем. В кухне слоился дым, в пепельнице
громоздились окурки, но мама Зины, всегда беспощадно боровшаяся
с курением, сегодня молчала.
матери Искры вдруг непроизвольно задергалась щека, и она начала
торопливо дымить, чтобы скрыть эту предательскую дрожь.-- Они
поймут. Они непременно поймут.
Коваленко,-- но где тут смысл, скажите мне? Признанный товарищ,
герой гражданской войны, орденоносец. Ну, конечно, бывал за
границей, бывал, мог довериться. Дочку сильно любит, одна она у
него, Зина рассказывала.
правомерности ареста, но все его существо возмущалось и
бунтовало, и скрыть этого он не мог. Мать Искры остро глянула
на него:
Ошибки не допускаете?
сигнал. Утром я уточню. Люберецкий -- руководитель,
следовательно, обязан отвечать за все. За все сигналы.
разберутся... А матери у нее нет, ой несчастный ребенок,
несчастный ребенок.
то на мрачно курившую гостью. Присел на краешек стула.
повернулся к гостье.-- Мы, конечно, не знаем, как там положено
в таких случаях, так вы поправьте. Извините, как по
имени-отчеству?
я думала, да разве у меня семья? Я собственную дочь и то...--
Она резко оборвала фразу, прикурила дымившую папиросу.--
Берите. У вас нормально, хорошо у вас.
заглушить ее последние слова. Ее слабость, вдруг прорвавшуюся
наружу. Пошла к дверям, привычно оправляя широкий ремень.
Коваленко вскочил, но она остановилась. Посмотрела на мать
Зины, усмехнулась невесело:
надорвалась.-- И вышла.
озабоченно хмурились брови. Мать Искры долго стояла над ними,
нервно потирая худые щеки. Потом поправила одеяло, прошла к
себе, села за стол и закурила.
осенний рассвет, когда мать Искры, которую все в городе знали
только как товарища Полякову, затушила последнюю папиросу,
открыла форточку, достала бумагу и решительным размашистым
почерком вывела в верхнем правом углу:
(БОЛЬШЕВИКОВ)".
последнего слова. Фразы ложились одна к одной без помарок,
легко и точно, и, когда лист заполнился, осталось лишь
поставить подпись. Но она отложила ручку, вновь внимательно
прочитала написанное, вздохнула, подписалась и указала номер
партбилета и дату вступления: 1917 год.
полной тишине. И не только потому, что Зиночки не было на
привычном месте.
Иванович.
двенадцать Коваленко вошел в кабинет директора школы Николая
Григорьевича. И замер у двери, потому что рядом с директором
школы сидела мать Искры Поляковой.
разойдемся.
чушь, это же нелепица полная!
Поправят, если нелепица.
спросил Коваленко у директора.-- Может, написать родным, а ее к
нам пока, а? Есть насчет этого указания?
руках. Предложите ей, хотя сомневаюсь,-- покачал головой
директор.-- А родным написать надо, только не в этом же дело,
не в этом!
Вот мы трое -- коммунисты, так? Вроде как ячейка. Так вот,
вопрос ребром: верите Люберецкому? Лично верите?
мучительно начала Коваленко.--Но, думаю, ошибка это. Ошибка,
потому что уж очень дочку любит. Очень.
И товарищ Полякова тоже так считает. Ну, а раз мы, трое
большевиков, так считаем, то наш долг поставить в известность
партию. .Правильно я мыслю, товарищ Полякова?
сказала наконец:
Люберецком есть только у меня. Я знала его по гражданской
войне, по совместной работе здесь, в городе. Это аргументы, а
не эмоции. И сейчас это главное: требуются аргументы. Идет
предварительное следствие, как мне объяснили, и на этом этапе
пока достаточно моего поручительства. Поэтому никакой
самодеятельности. И еще одно: никому о нашем разговоре не
говорите. Это никого не касается.
распорядилась:
Мыкался у доски Артем, шептался со всем классом Жорка Ландыс,
читал на переменках очередную растрепанную книгу тихий отличник
Вовик Храмов. А в середине дня поползли слухи:
огромный вопросительный знак и резолюция Артема: "Брехня!"
Искра показала записку Лене (она сидели за одной партой). Лена
охнула.
Андроновна.-- Полякова, перестань шептаться с Боковой, я все
вижу и слышу.
было новостью: она не позволяла себе грубить и в более сложных
обстоятельствах. А здесь -- пустяковое замечание, и вдруг