представить себе ее за черной работой. Она вышла встречать мадам Мюнстер,
но ничего - или почти ничего - ей не сказала, и баронесса снова - уже в
который раз - подумала, что американские девочки плохо воспитаны. Эту
американскую девочку она очень недолюбливала и нисколько не удивилась бы,
узнав, что и ей не удалось завоевать расположение мисс Эктон. Баронесса
находила ее самонадеянной и до дерзости прямой, а ее способность совмещать
в себе такие несовместимые вещи, как пристрастие к домашней работе и
умение носить свежайшие, словно только что присланные из Парижа, туалеты,
наводила на мысль об угрожающем избытке сил. Баронессу раздражало, что в
этой стране придают, по-видимому, значение тому, является ли девочка
совсем пустышкой или не совсем, ибо Евгения не привыкла исходить из
моральных соображений при оценке незрелых девиц. И разве это не дерзость
со стороны Лиззи - чуть ли не сразу исчезнуть, оставив баронессу на
попечение брата? Эктон чего только не рассказал ей о chinoiseries; он,
несомненно, знал толк в фарфоре и драгоценных безделушках. Обходя дом,
баронесса не раз останавливалась. Она часто присаживалась, говоря, что
устала, и спрашивала то про одно, то про другое, сочетая самым
удивительным образом живейшее внимание с безразличием. Если ей было бы
кому это сказать, она призналась бы, что положительно влюблена в хозяина
дома, но не могла же она - даже под строжайшим секретом - признаться в
этом самому Эктону. Как бы то ни было, ей доставляло удовольствие, не
лишенное прелестного привкуса новизны, со всей свойственной ей тонкостью
ощущать, что в натуре этого человека нет острых граней и что даже его
насмешливая ирония не имеет ядовитого жала. Впечатление от его
порядочности было такое же, как от букета цветов, когда несешь их в руках:
пахнут они божественно, но время от времени причиняют неудобство. Во
всяком случае, довериться ему можно было с закрытыми глазами; и притом он
не отличался полным простодушием, что было бы уже излишне, а был
простодушен в меру, что баронессу вполне устраивало.
у себя мадам Мюнстер, и баронесса последовала за ней в комнату миссис
Эктон. Пока они туда шли, Евгения размышляла о том, что недолюбливает эту
юную леди не за ее нарочито вызывающий тон, - на сей счет она сама могла
бы преподать Лиззи урок, и не за дерзкие со стороны этой девчонки
притязания на соперничество, а за какое-то смеющееся детско-издевательское
равнодушие к результатам сравнения. Миссис Эктон, исхудавшая, с
необыкновенно милым лицом женщина пятидесяти лет, сидела, обложенная со
всех сторон подушками, и смотрела на кусты тсуги. Она была очень скромна,
очень застенчива и очень больна. Евгения, глядя на нее, мысленно
поблагодарила судьбу за то, что с ней самой все обстоит по-другому - она и
не больна, и ни в коей мере не так скромна. На стуле возле больной лежал
том "Эссе" Эмерсона (*20). Для миссис Эктон при ее неподвижном образе
жизни был целым событием визит этой умной иностранной дамы, которая
отличалась такой учтивостью, что ни одна дама из тех, кто известен был
миссис Эктон, и даже десять дам, вместе взятых, не могли бы с ней
равняться.
говорит о вас, как без конца вас превозносит! - заявила она. - Впрочем,
такой сын и _не может_ говорить иначе о такой матери!
отнести за счет "учтивости" мадам Мюнстер. Но и Роберт смотрел на нее с
изумлением: он твердо знал, что, разговаривая с блистательной гостьей,
лишь мельком упоминал о своей матушке. Он никогда не говорил об этом тихом
и недвижном материнском присутствии, очищенном ото всего до такой
прозрачности, что в нем, ее сыне, оно вызывало в ответ лишь глубокое
чувство благодарности. А Эктон редко говорил о своих чувствах.
на том, что она приврала. Она взяла фальшивую ноту. Но кто они, эти люди,
если им не по душе, когда так привирают. Ну, если изволят быть недовольны
они, то она и подавно; и, обменявшись несколькими любезными вопросами и
негромкими ответами, баронесса распрощалась с миссис Эктон и встала. Она
попросила Роберта не провожать ее домой, она прекрасно доберется в карете
одна. Таково ее желание. Она высказала его достаточно властно, и ей
показалось, что вид у Роберта был разочарованный. Когда она стояла с ним у
парадной двери в ожидании, пока карета подъедет к самому крыльцу, мысль
эта помогла ей вновь обрести безмятежность духа.
смотрела.
отречением; ни слова не говоря, он помог ей сесть в карету. Но прежде, чем
карета тронулась, он сказал:
об этом в известность.
7
многих членов кружка, где, можно сказать, стал к этому времени чуть ли не
центром и осью вращения. Боюсь, мне все же следует признаться, что он
принадлежал к числу художников, откровенно приукрашивающих свои модели, и
наделял их романтической грацией, которую, как оказалось, можно легко и
дешево обрести, вручив сто долларов молодому человеку, способному
превратить позирование в увлекательнейшее времяпрепровождение. Феликс, как
известно, писал портреты за плату, не делая с самого начала тайны из того
обстоятельства, что в Новый Свет его привело не только страстное
любопытство, но и желание поправить денежные дела. Портрет мистера
Уэнтуорта он написал так, словно тот и не помышлял никогда отклонить эту
честь, и поскольку Феликс добился своего, лишь прибегнув к легкому
насилию, то справедливости ради следует добавить, что он пресек все
попытки старого джентльмена уделить ему что-либо, кроме времени. Как-то
летним утром он взял мистера Уэнтуорта под руку - немногие позволяли себе
подобную вольность - и повел сперва через сад, потом за ворота и к домику
среди яблонь, в свою импровизированную мастерскую. Серьезный джентльмен с
каждым днем все больше пленялся одаренным племянником, который при своей
бьющей в глаза молодости был настоящим кладезем удивительно обширного
жизненного опыта. У мистера Уэнтуорта сложилось впечатление, что Феликс
знает буквально все на свете, и ему хотелось бы выяснить, что тот думает о
кое-каких вещах, относительно которых его собственные высказывания всегда
были крайне сдержанны, а представления туманны. Феликс так уверенно, с
такой веселой прозорливостью судил о человеческих поступках, что мистер
Уэнтуорт начал мало-помалу ему завидовать, - можно было вообразить, будто
разбираться в людях не стоит никакого труда. Для самого мистера Уэнтуорта
составить мнение, скажем, о том или ином человеке, было все равно что
пытаться открыть замок первым попавшимся ключом. У него было такое
чувство, будто он ходит по свету с огромной связкой этих бесполезных
инструментов на поясе, между тем как племянник его одним поворотом руки
открывает любую дверь, точно заправский вор. Он считал своим долгом свято
соблюдать обычай, предписывающий дяде во всех случаях жизни быть умнее
племянника, хотя сводилось это главным образом к тому, что он сидел и с
глубокомысленным видом слушал не смолкавшие ни на минуту меткие и
непринужденные рассуждения Феликса. Но в один прекрасный день он отступил
от заведенного порядка и чуть было не обратился к племяннику за советом.
Штаты на постоянное жительство? - спросил он как-то утром Феликса, который
усердно работал кистью.
прежде всего, я никогда не прихожу к мысли, обычно мысли сами приходят мне
в голову. К тому же я ни разу в жизни не строил планов. Знаю, что вы
хотите сказать - вернее, знаю, что вы думаете, так как, думаю, вы мне
этого не скажете: вы считаете меня страшно легкомысленным, даже беспутным.
Конечно, вы правы, но так уж я создан: доволен сегодняшним днем и не
заглядываю в завтрашний, пока не настал его черед. Ну и, кроме того, я
никогда не предполагал жить где-либо постоянно. Я, мой дорогой дядя,
непостоянен. И на постоянное жительство неспособен. Знаю, что сюда обычно
приезжают именно с целью сделаться постоянными жителями. Но я, отвечая на
ваш вопрос, должен признаться, что к этой мысли не пришел.
жизнь?
Европу. В общем-то, я ведь европеец, от этого никуда не денешься, это во
мне. Но в основном все будет зависеть от сестры. Мы оба с ней европейцы, и
она еще больше, чем я; здесь она картина, вынутая из своей рамы. Что же до
возобновления рассеянной жизни, то, право, дорогой дядя, я и не переставал
никогда ее вести. О таком рассеянии я и мечтать не мог.
от крайней серьезности.
жизнью; породниться с Шарлоттой и Гертрудой; бывать с визитами по меньшей
мере у двадцати молодых дам и совершать с ними прогулки; сидеть с вами по
вечерам на веранде и слушать сверчков; и в десять вечера ложиться спать.
но в том, что вы описываете, я не вижу ничего предосудительного.
не по душе. Уверяю вас, все предосудительное мне не по душе, хотя,
насколько я понимаю, вы думаете обратное, - сказал, продолжая рисовать,
Феликс.
Шекли Роберт
Сертаков Виталий
Бажанов Олег
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Трубников Александр