этот голодный и опасный край один?
примечательным, чтобы останавливаться на нем подробно. Я тратил деньги
щедрой рукой и мог почти непрерывно двигаться в более или менее сносных
колясках, причем ухитрялся ехать довольно быстро по самым скверным дорогам.
Спал я в экипажах ночью, урывками погружаясь в дрему, прерываемую качкой и
тряской. Порою и звон монеты не мог склонить мексиканских или американских
кучеров отправиться ночью по каменистой дороге, и тогда я восстанавливал
свои силы более длительным отдыхом, готовый с рассветом мчаться дальше. Я
хорошо знал, что меня ждет впереди, и знал, что эта усталость - детская игра
по сравнению с дальнейшим. Я уже бывал в прериях, по крайней мере в тех, что
лежат к востоку от Скалистых гор. Мистер Сполдинг был уверен, что я хороший
наездник, мастерски владею огнестрельным оружием и обладаю отменным
здоровьем. Эти качества вообще-то не присущи клерку, но я и вырос не для
конторского стола. Мой отец считался довольно богатым человеком, но после
его смерти я, в силу затруднительных обстоятельств, вынужден был сам
бороться с нуждой. В Оксфорде я держал охотничьих собак и был страстным
любителем охоты. Я привык к тяжелым физическим упражнениям, и теперь мои
мускулы и выносливость должны были сослужить мне службу. Я отнюдь не
обольщал себя, отлично сознавая, что отважился на предприятие, полное риска.
Я мог умереть с голоду в пустыне, где белели кости бесчисленных
переселенцев. Я мог погибнуть мучительной смертью во время пожаров, которые
порою огненными змеями проносятся по бескрайнему морю трав. И если мой
скальп не закоптится в дыму какого-нибудь индейского вигвама, .то лихорадка
или просто потеря сил оборвут мою жизнь и все мои надежды. А что, если я
доберусь до Нью-Йорка слишком поздно?! Меня все время терзала мысль о том,
что Джорэм Хэклер спешит на север на борту быстроходного пакетбота. И я даже
начинал колотить ногой в пол неуклюжей почтовой кареты, точно мог этим
ускорить свое продвижение. Как я молил небо, чтобы неблагоприятный ветер
задержал пакетбот на его пути из Аспинуолла в Нью-Йорк!
себе небольшой отдых, чтобы подготовиться к предстоящему многотрудному
переходу. Я отлично знал, что самый опасный и тяжелый участок пути лежит
между Калифорнией и поселениями мормонов *. И, только выбравшись с
территории Юта *, я мог считать себя в безопасности от стрел и томагавков
дикарей. В Карсоне я увидел множество возвращающихся назад переселенцев,
золотоискателей, везущих свою добычу в Восточные Штаты, обращенных мормонов
и торговцев, распродавших содержимое своих фургонов на рынках Калифорнии.
Все эти люди ожидали очередного конвоя драгун, под охраной которого они
следовали дальше. Для меня было невозможно двигаться так медленно, и я сразу
же закупил мешок вяленого мяса, мешок поджаренной кукурузы, несколько одеял
и прочих вещей, а также сильную лошадь с красивой сбруей и мексиканским
седлом. Последнюю я купил у лошадника-американца, которого страшно забавляла
сама мысль о том, что я собираюсь в одиночку пересечь прерии. "Что и
говорить, мистер, нрав у вас решительный, - сказал он. - Все это хорошо,
только сдается мне, оно бы лучше еще раз на этот счет пораскинуть мозгами. А
то охотники за скальпами сдерут с вас шевелюру, это уж как пить дать. Не
верите мне? Что ж, ступайте потолкуйте с другими!" И он потащил меня к
какому-то трактиру, у крыльца которого толпилось множество мужчин и женщин,
французов, испанцев, немцев, янки и мулатов, которые стояли сгрудившись
вокруг долговязого темноволосого парня в полувоенной форменной одежде, по
которой его можно было принять за полицейского, если бы не красная
фланелевая рубаха и мексиканское сомбреро. У этого человека были тонкие
подвижные черты лица, и видно было, что тяжелая работа на свежем воздухе в
любую погоду превратила его тело в сплошные мускулы. На нем были сапоги со
шпорами и обшитые кожей штаны, в руках хлыст, которым он пощелкивал, весело
болтая с толпой, встречавшей смехом каждую его шутку - очевидно, он был тут
любимцем. Это был один из почтальонов "Пони-Экспресс", дожидавшийся почты,
которую вот-вот должен был привезти курьер из Сан-Франциско.
скажу, жалко, конечно, покидать вас, но служба - она служба, не так ли? Если
индейцы не сковырнут меня...
его приятелей.
в его беспокойных глазах. - Эти бестии уже пытались раз-другой добраться до
Сима Грайндрода, да только узнали, что об такой орешек зубы обломаешь. Если
уж парень родом из Кентукки, а там у нас народ крепкий, так не больно-то
легко с него скальп содрать... К вашим услугам, сударь!
в одиночку, будто по Бродвею прогуляться. Что ты скажешь на это?
франтов! А змеи, мистер, это вам что? Да и удобств там для благородной
публики не припасли. Гляди, лошадь у вас угонят или койоты ее задерут, а
сами заблудитесь да помрете без обеда, если только не наскочите на индейцев.
А уж если наскочите - помяни, господи, царя Давида!..
характер американцев, чтобы рассердиться. Сим, очевидно, принял меня за
самоуверенного горожанина, который безрассудно лезет прямо в пасть ко льву,
и добродушно пытался охладить мой пыл. С некоторым трудом мне удалось
отвести его в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз. Я рассказал ему,
что еду в Восточные Штаты по неотложному делу и что если он мне поможет, то
я щедро заплачу ему за оказанную услугу. Я подумал, что если мне удастся
воспользоваться сменными лошадьми, которые на каждой почтовой станции
ожидают верховых почтальонов, то я смогу с большой скоростью проделать часть
пути. Но Сим, по натуре человек незлой, тут же развеял мою надежду в прах.
Подобная сделка, заявил он, "не по правилам". Служащие "Пони-Экспресс" не
смеют на это идти. И думать нечего. Ждите каравана.
длинной извилистой улице Карсона, люди провожали меня полуироническими
напутствиями, а лошадник-янки качал головой и кривил рот, словно считал меня
человеком конченым.
сильной лошади - кентуккийских или тенессийских кровей, - которую потом
рассчитывал продать за большие деньги на западной границе прерий. Дорогу при
дневном свете найти было нетрудно. Я скакал по широкой тропе, проложенной
бесчисленными фургонами и вьючным скотом. У меня был компас, но пользоваться
им не приходилось. Так, миля за милей, за день я проскакал немалое
расстояние. Кое-где, следуя меж разветвлявшихся речушек - притоков Карсона,
я выезжал к фермам, где без труда находил корм для лошади и пищу для себя. Я
принял два решения: первое - по возможности экономить мой небольшой запас
вяленого мяса, и второе - отказываться от гостеприимно предлагаемого виски,
ибо считал, что в таком трудном путешествии нужно обходиться только водой.
Так я проехал весь день с небольшими передышками, выжимая из моего
утомившегося скакуна все, на что он был способен, и двигался по тропе до тех
пор, пока светила луна. Затем, с наступлением темноты, я спешился, снял с
коня седло и поводья, стреножил его и привязал так, чтобы он мог пастись.
Затем я лег, завернулся в одеяла, подложил под голову седло и крепко уснул,
держа оружие наготове.
нахожусь. Лошадь моя была неспокойна, и ее резкие движения разбудили меня. Я
услышал в высокой траве шорох, царапанье, легкие шаги в зарослях, какие-то
скулящие звуки, точно подвыванье голодных собак, почуявших пищу. Собаки?
Какие там собаки! Волки! И лошадь, от которой зависела моя жизнь, дрожала и
лоснилась от испарины. Я не развел костра из опасения, что свет привлечет
какую-нибудь бродячую шайку дикарей, зато теперь нас окружили койоты,
которые слетелись точно мухи на мед. За себя я не боялся: американский волк
нисколько не похож на "серого злодея" германских лесов или пиренейских
снегов. Но мой бедный скакун, уставший после долгой и утомительной скачки,
был в опасности, и колотившая его дрожь еще больше его изматывала. Я встал и
принялся искать топливо. К счастью, я находился еще в богатом влагой краю, с
кустарниками и подлесками, где гигантские тополя вздымали свои
величественные стволы по берегам ручьев. Вскоре я наткнулся на кустарник и,
нарубив острым тяжелым ножом целую охапку сучьев, вернулся с ними назад,
расчистил небольшой участок от травы, которая была довольно высока и легко
могла вспыхнуть. Потом я достал жестяную коробку со спичками и развел
костер, хотя это и было не так-то просто из-за обильной росы, большими
каплями сверкавшей на кустах и траве, а отсыревшее дерево только исходило
клубами едкого и черного дыма, прежде чем я добился, чтобы почерневшие
головни разгорелись жарким пламенем. Все это время я то и дело испускал
устрашающие крики, бренчал жестяной кружкой о ствол револьвера, чтобы
отпугивать койотов; к тому же еще приходилось ласково похлопывать и
успокаивать бедную лошадь, которая так натягивала привязь, что в любой
момент могла ее порвать. Наконец, к моей великой радости, запылал яркий и
веселый огонь, его пляшущие отблески осветили небольшой кусок прерии, и
вблизи, на самом краю освещенного пространства, я увидел крадущихся койотов,
самых мелких и трусливых, но зато и самых коварных из американских волков.
Неожиданно я швырнул горящую головню в гущу стаи, и койоты тотчас скрылись
во тьме, но еще с полчаса я мог слышать их обиженный вой, который становился
все тише и тише, пока совсем не заглох вдали. Как только волки исчезли,
лошадь успокоилась, и через час я мог вернуться к моей постели и прерванному
сну, предварительно подкинув в огонь новую охапку сучьев. Спустя некоторое
время я проснулся от сильного холода. Я открыл глаза. Костер потух, угли
багровели и один за другим угасали. Над головой виднелось блеклое небо и
бесконечная россыпь звезд с тем тусклым и слабым мерцанием, которое
возвещает рассвет. Было очень холодно. В воздухе слышался какой-то посвист,
трава металась во все стороны. Дул сильный ветер - северный! Это был первый
порыв холодного северного ветра, ежегодно налетающего с концом гнилой погоды
Свержин Владимир
Березин Федор
Херберт Фрэнк
Конан-Дойль Артур
Флинт Эрик
Перумов Ник