все дни и вечера, отказавшись от своего уютного местечка у очага караульни -
самое большее, что могла сделать такая маленькая девочка. Но мало-помалу он
настолько привык к ее присутствию, что уже не мог без него обходиться, и
если ее не было рядом с ним, ему словно чего-то недоставало. Через эту
маленькую калитку она шагнула из детства в мир, полный забот.
сестре, в брате, в прочих обитателях тюрьмы; насколько богу угодно было
раскрыть перед нею печальную истину - все это остается тайной, сокрытой
среди многих других тайн. Довольно, если мы знаем, что призвание влекло ее
жить не так, как живут другие, трудиться и отдавать все силы, в отличие от
других и ради других. Призвание? Да, именно так. Ведь мы говорим о призвании
поэта или священника, почему же нам не употребить это слово, говоря о душе,
которая во имя любви и преданности свершает скромный и незаметный подвиг на
своем скромном и незаметном жизненном пути?
странной дружбы; без знания привычек и нравов, составляющих житейский обиход
незапертой в тюрьмы части свободного человечества; рожденная и выросшая в
положении более двусмысленном, чем самое двусмысленное из общественных
положений по ту сторону тюремной стены; привыкшая с младенчества пить из
колодца, вода которого была нечистой на вид и несвежей на вкус - девочка,
прозванная "дитя Маршалси", начала свою женскую жизнь.
пришлось выслушать насмешек (пусть беззлобных, но все же болезненных) по
поводу ее небольших лет и крошечного роста, как тяжело было ей самой
сознавать себя беспомощным и слабым ребенком, хотя бы когда приходилось
что-нибудь поднимать или нести, как часто она изнемогала и падала духом и
плакала втихомолку - и все же, не сдаваясь, продолжала свое, пока те, ради
кого она старалась, не увидели, что ее старанья полезны и даже нужны им.
Такой час настал. Она заняла место старшей среди троих детей, во всем, кроме
привилегий старшинства; сделалась главой этой поверженной семьи и приняла на
свои хрупкие плечи все бремя ее позора и неудач.
могла записать названия и цены всех необходимых домашних припасов и
подсчитать, какой суммы не хватает на их покупку. Эти полезные знания она
приобрела в вечерней школе, которую посещала урывками, не дольше двух-трех
недель кряду, тогда как ее брат и сестра были отданы с ее помощью в дневные
школы, где и проучились, хоть тоже не слишком регулярно, около трех или
четырех лет. Дома их ничему не учили; но ведь она знала - кому еще было
знать это так хорошо! - что человек, опустившийся до положения Отца
Маршалси, уже не мог быть отцом своим собственным детям.
которого додумалась сама. Случилось так, что в пеструю толпу обитателей
тюрьмы затесался однажды учитель танцев. Ее старшая сестра обладала
природной склонностью к танцам и давно уже мечтала поучиться этому
искусству. И вот дитя Маршалси, достигшее в ту пору тринадцати лет,
предстало перед учителем танцев с маленькой сумочкой в руке и приступило к
изложению своей смиренной просьбы.
интересом разглядывая маленькую фигурку и просительно поднятое к нему
личико.
развязывая свою сумочку, - но вот если бы вы согласились, покуда вы здесь,
за недорогую плату давать уроки моей сестре...
сумочку у нее из рук, решительно затянул шнурки. Из всех учителей танцев,
когда-либо доплясавшихся до долговой тюрьмы, это был, несомненно, самый
добросердечный, и он сдержал свое слово. Ученье пошло на редкость успешно,
как благодаря способностям ученицы, так и потому, что у наставника было
сколько угодно свободного времени, которое он мог посвящать занятиям (ему
понадобилось больше трех месяцев, чтобы обойти вокруг своих кредиторов,
сделать пируэт в сторону поручителей и с поклоном возвратиться на место,
которое он занимал до того, как с ним приключилась беда). Гордясь
достигнутыми успехами, учитель танцев возымел желание напоследок похвастать
ими перед избранным обществом пансионеров, которых он удостоил своей
дружбой; и вот в одно прекрасное утро, часов около шести, на тюремном дворе
(ибо ни в одной из комнат не нашлось бы достаточно места) состоялся балетный
дивертисмент, причем пространство, отведенное для исполнителей, было так
велико, и каждый ярд его использован с такой добросовестностью, что учитель
танцев, который сверх всего еще должен был играть на скрипке, запыхался
вконец.
после того, как вышел из тюрьмы, и младшая сестра, ободренная успехом,
решила попытать счастья еще раз. Только теперь ей нужна была швея. Наконец,
после долгих месяцев ожидания, до нее дошел слух, что среди тюремных
обитателей появилась женщина, занимавшаяся ремеслом модистки, и она тотчас
же отправилась хлопотать - на этот раз о себе.
застала в постели и в слезах. - Я, видите ли, родилась здесь.
тюрьмы, - по крайней мере модистка, услышав это, тотчас же села на постели,
утерла глаза и спросила, точь-в-точь как учитель танцев.
модистка, сокрушенно качая головой.
согласитесь ли вы поучить меня?
довело до добра.
по тем, кто сюда попадает, - простодушно ответила девочка. - Но все-таки я
хочу научиться шить.
колебаться модистка.
залилась слезами, оплакивая злополучный недостаток, так часто становившийся
на ее пути. Модистку (женщину отнюдь не злую или черствую, но просто не
успевшую еще примириться со своим новым положением) тронули эти слезы; она
охотно согласилась на просьбу девочки, нашла в ее лице самую терпеливую и
усердную из учениц, и в сравнительно небольшой срок сделала из нее искусную
мастерицу.
появилась новая черта. Чем больше он входил в свою роль и чем больше зависел
от тех подношений, которые делали Отцу его многочисленные дети, тем
чувствительней становился он ко всему, что считал несовместимым со своим
достоинством бывшего джентльмена. Он спокойно зажимал в руке полкроны,
полученные от какого-нибудь сердобольного пансионера, а спустя полчаса этой
же рукой утирал слезы, лившиеся у него из глаз при первом намеке на то, что
его дочери трудятся ради куска хлеба. А потому дитя Маршалси сверх всех
своих прочих забот должно было еще заботиться о поддержании иллюзии, будто
вся семья живет в праздности, как это приличествует всякому нищему из
благородных.
разорившийся по вине своего брата, Отца Маршалси; как и почему это
произошло, он понимал не лучше самого виновника несчастья, но покорно
примирился с очевидностью. Его-то защите и вверилась племянница. Это был
тихий, молчаливый человек; когда он узнал, что разорен, то ничем не выказал
своих чувств по поводу постигшей его беды, кроме того, что перестал
умываться и уже никогда больше не разрешал себе этой роскоши. Когда-то, в
дни благополучия, он был посредственным музыкантом-любителем и после того,
как банкротство брата унесло все его сбережения, стал зарабатывать свой хлеб
игрой на кларнете (таком же грязном, как он сам) в оркестре одного
маленького театрика. Это был тот самый театр, где теперь его племяннице
удалось получить место фигурантки в кордебалете, и к тому времени, когда она
заняла это более чем скромное положение, он уже успел сделаться, там одним
из ветеранов. Обязанности спутника и охранителя молодой девушки он принял
покорно и безропотно, как принял бы болезнь, наследство, приглашение на пир,
необходимость голодать - все что угодно, кроме предложения употреблять мыло.
Чтобы старшая сестра получила возможность зарабатывать эти несколько
шиллингов в неделю, младшей пришлось пуститься в дипломатию.
каждый день, но жить станет в городе, у дядюшки.
бы помогал ему, заботился о нем.
никогда твоя сестра не будет помогать ему и заботиться о нем так, как это
делаешь ты. Просто все вы только и смотрите, как бы уйти из дому - да, да,
только и смотрите!
известно про то, куда именно уходит каждый день из дому Эми.
касается Фанни, то, кроме заботы о дядюшке, я думаю, ей самой будет полезно,
если она некоторое время поживет не здесь. Ведь она не родилась в Маршалси,
как я.
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Перумов Ник
Сапковский Анджей
Андреев Николай
Белов Вольф