мелькнувшее в глазах Клайда, пока она говорила о другом своем поклоннике.
Мысль, что можно заставить его ревновать, привела Гортензию в восторг.
Итак, она окончательно покорила его! И она тряхнула головой и улыбнулась,
идя с ним в ногу.
мальчике", у него перехватило горло и сердце сжалось. Ну разве сможет он
удержать такую красивую и такую своевольную девушку!
поддерживать разговор и сам немного удивляясь, что ему это удается. - Вам
идет эта шляпка, и жакет тоже.
жадная, голодная страсть. Он хотел бы поцеловать ее прямо в губы, но не
смел здесь, на улице, да и нигде пока не осмелился бы.
приколоть к жакету розы?
мысль поднести ей цветы. Он слышал от Хегленда, что женщины любят мужчин,
которые делают им подарки.
магазин. - Или, пожалуй, лучше букетик фиалок. Они такие милые. И они,
кажется, больше подойдут к моему жакету.
приятные вещи. В то же время она была убеждена, что он очень мало знает
девушек, а может быть, и вовсе не знает. А она предпочитала мужчин и
юношей более опытных, которые не так легко покорялись бы ей, которых было
бы не так легко удержать. Однако она не могла не думать, что Клайд чем-то
лучше мужчин, к которым она привыкла, тоньше, благороднее. И потому,
несмотря на всю его неуклюжесть (с ее точки зрения), она готова была
оставить его около себя и посмотреть, как он будет вести себя дальше.
фиалок и прикладывая их к жакету. - Эти мне нравятся!
фиалки по своему вкусу. Наконец, довольная эффектом, она обернулась к
Клайду с возгласом:
Но напрасно он тревожился - Гортензия всецело была поглощена собственной
персоной.
Возвращалась домой в три часа. А в воскресенье танцевали почти до утра.
Да, скажу я вам, последний вечер был самый трудный. Вы были когда-нибудь у
Бэркета? Это у перевоза Гиффорда, знаете? Очень модное место,
замечательное, немного дальше "Биг-блю" на Тридцать девятой улице. Летом
дансинг, а зимой тут же каток и можно танцевать на льду. И очень милый
маленький оркестр.
мало задумываясь над тем, что именно она говорит.
мороженое, он пошел в кухню, вымазал лицо сажей, взял у официанта куртку и
передник и стал нам прислуживать. Смешной мальчишка! А какие фокусы он
проделывал с тарелками и ложками!
часов, а в семь мне уже нужно вставать. Я была как вареная рыба. Меня бы
уволили, если б не славный народ в магазине и не мистер Бек. Это, знаете,
заведующий в моем отделе. По правде говоря, я его так мучаю, беднягу. В
магазине я делаю, что хочу. Раз я очень опоздала после завтрака; одна
подруга взяла мою карточку и отбила за меня время на контрольных часах,
понимаете? А тут вошел мистер Бек и увидел ее. А после, уже часа в два, он
мне говорит: "Послушайте, мисс Бригс (он всегда называет меня мисс Бригс;
я не позволяю называть себя по-другому. Он еще стал бы вольничать, если бы
я позволила), этот номер не пройдет - передавать карточку. Надо бросить
эти штучки". А я только расхохоталась. Он иногда так брюзжит на нас! Но я
все равно поставила его на место. Он, понимаете ли, немножко неравнодушен
ко мне - кто-кто, а он меня ни за что на свете не уволит. Я и говорю ему:
"Послушайте, мистер Бек, вы со мной не разговаривайте таким тоном. Я не
часто опаздываю, у меня нет такой привычки. И потом, я могу найти себе и
другую службу в Канзас-Сити. Если уж так повелось, что стоит мне в кои-то
веки опоздать, как сразу начинаются разговоры, - так, пожалуйста,
увольняйте меня, и все". Не могла же я позволить, чтобы он говорил со мной
таким тоном. Как я думала, так и вышло, - он сразу сдался. Он только
сказал: "Ну, все равно, я вас предупредил. В другой раз вас может увидеть
мистер Тирни, и тогда вы попробуете, каково служить в другом месте".
Конечно, он сказал это все ради смеха и знал, что я тоже дурачусь. Я
расхохоталась. А через две минуты он смеялся с мистером Скоттом, я видела.
Но, черт возьми, я иногда выкидываю там штучки!
дорогу и двух слов, вздохнул с облегчением. В первый раз в жизни он мог
гордиться тем, что угощает девушку в таком шикарном месте. Теперь он и в
самом деле кое-чего добился. У него - настоящий роман! Гортензия так
высоко ценила себя, так настойчиво подчеркивала свои приятельские
отношения с множеством девушек и молодых людей, весело проводящих время,
что Клайду казалось, будто до сих пор он вовсе и не жил. Он быстро
вспоминал, о чем она рассказывала: Бэркет, катание на коньках и танцы на
льду... Уоллес Трон... молодой продавец из табачного киоска, с которым она
должна была встретиться сегодня... мистер Бек, ее начальник в магазине,
настолько влюбленный, что не в силах ее уволить... И, глядя, как она,
совсем не думая о состоянии его кошелька, заказывает обед по своему вкусу,
Клайд любовался ее лицом, фигурой, формой кисти, по которой можно судить
об изяществе и красоте всей руки, высокой, вполне сформировавшейся грудью,
изгибом бровей, нежной округлостью щек и подбородка. Притом Клайда
волновал ее мягкий, вкрадчивый голос. Он был восхищен. Вот если бы такая
девушка принадлежала ему!
видимо, не производило никакого впечатления, что она обедает в таком
месте, которое Клайду казалось совершенно замечательным. В те минуты,
когда Гортензия не смотрелась в зеркало, она изучала меню и выбирала, что
ей нравится: барашек в мятном желе... нет, омлет она не любит и ростбиф
тоже... Ах, вот что: филе-миньон с грибами... В конце концов она прибавила
к этому сельдерей и цветную капусту. И ей хотелось бы коктейль. Да, да,
Клайд слышал от Хегленда, что обед ничего не стоит без маленькой выпивки,
и потому нерешительно предложил коктейль. А Гортензия, выпив коктейль,
потом другой, стала еще оживленнее, веселее и болтливее, чем прежде.
отчужденно, безразлично. Когда он робко пытался перевести разговор на их
отношения, на свое чувство к ней, выяснить, не влюблена ли она в
кого-нибудь другого, она обрывала его, заявляя, что ей нравятся все
молодые люди: все одинаково. Они все так милы, так внимательны к ней. Да
так и должно быть! Иначе она не станет вести с ними знакомство. Тогда они
ей ни к чему! Ее живые глаза сверкали, и она вызывающе встряхивала
головой.
были чувственными и многообещающими. Казалось, ей нравилось дразнить,
обещать, делать вид, что она готова сдаться, а затем отказываться от всех
обещаний, притворяясь целомудренно-сдержанной, словно у нее и в мыслях не
было того, что ей приписывали.
рядом. Это была пытка, но сладкая пытка. Он был полон мучительных мыслей о
том, как было бы чудесно, если бы Гортензия позволила ему обнять ее,
поцеловать, даже укусить. Прижаться губами к ее губам! Задушить ее
поцелуями и ласками! По временам она бросала на него умышленно томный
взгляд, и он ощущал болезненную слабость, до головокружения. Он мечтал
только об одном: что когда-нибудь упорным ухаживанием или деньгами он
заставит ее полюбить себя.
домой, Клайд не достиг сколько-нибудь заметного успеха. Так как Гортензия
мало интересовалась Клайдом, она во время представления "Корсара" в театре
Либби с искренним интересом следила за спектаклем, говорила только о
пьесах, которые видела раньше, высказывала свое мнение об актерах и
актрисах, вспоминала, кто именно из поклонников водил ее на ту или иную
пьесу. И Клайд, вместо того чтобы соперничать с ней в остроумии и
высказывать собственные суждения, был вынужден только поддакивать ей.
давно уже перестала быть добродетельной и поняла, что у него есть
кое-какие деньги и он готов тратить их на нее, она решила, что будет в
меру мила с ним - ровно настолько, чтобы удержать его, не больше. В то же
время она, по своему обыкновению, будет как можно больше развлекаться с
другими, а Клайда заставит покупать ей разные вещи и занимать ее в те дни,
когда у нее не будет других достаточно интересных приглашений.
13
вечера Клайд значительную часть своего свободного времени посвящал
Гортензии, пытаясь заинтересовать ее в такой же мере, в какой она, видимо,
интересовалась другими молодыми людьми. А между тем он не мог бы сказать,
способна ли она по-настоящему привязаться к кому-нибудь одному, но и не