выпьет, там вечно ошивается.
- Ишь ты, об этом я не подумал, - Петька вздохнул, отошел, но через несколько
минут возвратился с идеей наглотаться красной акварельной краски.
- Наглотаюсь и совру, что горло болит!
- Рискни! - насмешливо одобрил Филька.
- А поверят, что я заболел?
- Поверить-то поверят. Только есть одна заковыка...
- Какая?
- Умереть можно. Мало ли какие химикаты в краску суют! Наглотаешься, а там
глядишь - копыта откинул.
Мокренко выглядел таким унылым, что Хитров его пожалел:
- Если хочешь, могу кое-что тебе посоветовать! Есть у меня идейка, как тебе
диктант прогулять.
- Какая?
- Терпение, Петро, терпение! Сходишь в аптеку и купишь штук десять бинтов и
пузырька два зеленки.
- Зачем? - удивился тот.
- Много будешь знать - скоро состаришься! Когда все купишь, приходи утром ко
мне домой. У нас диктант на втором уроке? А ты приходи перед первым, часиков в
восемь.
Хоть Мокренко не догадывался, что задумал Хитров, но его изобретальности
доверял. В восемь утра он уже звонил в его дверь. Открыв, Филька схватил парня
на рукав, втащил к себе в комнату и спросил таинственным шепотом:
- Принес?
- Десять бинтов и две зеленки, - Петька выложил свои покупки на стол.
- Отлично, тогда будем тебя гипсовать! - потер руки юный хирург. - Минут через
десять ты у нас станешь вылитый Хеопс.
- Какой еще Хеопс?
- Египетский фараон, из которого сделали мумию.
Петька поежился. Филька поставил Мокренко посреди комнаты, и, не теряя
времени, стал его бинтовать. Бинтовал он неумело, но туго и старательно. Он
забинтовал Петьке обе ноги вместе с ботинками, затем туловище, шею и голову,
оставив открытым только правый глаз и ноздри, чтобы было чем дышать. Вскоре
Мокренко стал похож на настоящую мумию.
Брызнув на бинты несколько капель зеленки, Филька отошел на несколько шагов и,
как художник, стал любоваться своим творением.
- Му мам момумимось? - промычал забинтованным ртом Петька, что означало: "Ну
как, получилось?"
- По-моему, отлично, - догадался Хитров. - Подойди к зеркалу и посмотри сам!
Мокренко попытался сделать шаг, но едва не рухнул на пол.
- Что ты ходишь, как парализованный? - удивился Филька.
- Мы ме момени момимтомал! - возмутился Петька, что означало: "Ты мне колени
забинтовал!"
- Терпи! Это даже лучше, что ты хромаешь. Так выглядит натуральнее!
Филька подтащил одноклассаника к зеркалу и дал ему полюбоваться собой. Из
зеркала на Мокренко уставился такой инвалид, что Петька едва не застонал,
увидев, во что превратился.
- Впечатляет? - надувшись от гордости, спросил Филька.
- Му мто ме мемерь мемать? - выговорил Петька.
- Что тебе делать? А вот что! Теперь ты, как фанат русского языка, пойдешь в
школу и покажешься Максиму Александрычу. "Вот, - скажешь, - пришел писать
диктант!"
- Я мто м мума момел? - Мокренко вытаращил незабинтовнный глаз. Что этот
Хитров, с ума сошел? Столько выстрадать, и еще идти в школу!
- Да не волнуйся ты! - успокоил его Хитров. - Я все продумал. В таком виде
писать диктант тебя никто не заставит, а за то, что ты тяжелобольной явился на
урок, тебе могут поставить пят"рку! Только давай рот тебе разбинтуем, а то ты
говоришь больно невнятно.
При мысли о пятерке Петька взбодрился и попытался раздавить своего спасителя в
объятиях, но ему помешали бинты.
- Время поджимает! Пора в школу! - поторопил его Филька, взглянув на часы.
Мокренко кое-как приковылял к школе и после звонка вошел в класс, где в полном
молчании Максим Александрыч вскрывал конверт с диктантом.
На задних партах сидели инспекторы из района - две важные женщины с
карандашами, а рядом с ними - взволнованный завуч Илья Захарыч, то и дело
вытиравший платком свою лысину.
Когда завуч увидел Петьку, платок в его руке замер, а женщина-инспектор
тихонько вскрикнула, решив, что сам фараон Хеопс или его древний предок
Тутанхамон явился к ним с того света.
Максим Александрыч не узнал вошедшего.
- Это кто? - спросил он робко.
- Это я, Мокренко! Пришел писать диктант!
- Какой диктант, Петя, что ты? - всполошился завуч Илья Захарыч. - Что с тобой
случилось, дорогой?
Мокренко, не подготовивший ответа на подобный вопрос, покосился на Фильку, но,
так как уши у него были в бинтах, не услышал, что тот шепчет.
- Так как тебя угораздило? - сочувственно повторил завуч, и Петька, вконец
растерявшийся, сморозил первое, что пришло ему в голову:
- На лыжах катался и упал!
Илья Захарыч вытаращил глаза. На мгновение в классе повисло молчание, а затем
все грохнули от хохота, даже инспекторша ехидно улыбнулась в пространство краем
рта. Лысина у завуча покраснела, как помидор:
- Вот как, Мокренко! Значит, на лыжах упал! А ну снимай бинты и живо за парту!
Живо, кому говорю! Ах ты, сачок!
Ничего не поделаешь. Разоблаченному Петьке пришлось снимать бинты и садиться
за диктант.
- И сегодня же пришли ко мне своих родителей! Сегодня же! - предупредил его
завуч, и Петьке показалось, что в его гроб забили последний гвоздь.
После уроков Филька и Мокренко сидели на заборе, и Хитров ругал его на чем
свет стоит:
- И угораздило же тебя про лыжи ляпнуть! Какие могут быть лыжи, когда май на
дворе! Ну скажи мне, зачем ты про лыжи сморозил?
- Я того... не сообразил. Уж больно он неожиданно вопрос задал... - вздохнул
Петька.
Филька покосился на него и махнул рукой:
- Эх, дураки мы, не надо было тебе рот разбинтовывать!
Рассказ двадцатый.
ДОН ЖУАН ДЕ МОКРЕНКО
Петьке Мокренко ужасно хотелось подружиться с какой-нибудь девочкой. За юбку
дернуть, руку выкрутить, сумку школьную стянуть или в учебнике что-нибудь
нарисовать - это он мог, а вот чтобы дружить или познакомиться, тут в нем словно
что-то заклинивало и, кроме мычания, он ничего не мог из себя выдавить.
И вот Петька решил посоветоваться с Филькой Хитровым, который был знаком с
таким количеством девочек, что у него записная книжка от их телефонов пухала.
По дороге из школы Мокренко нагнал Фильку и пошел рядом с ним.
- Слышь, того... как у тебя с девками получается? - спросил он.
- Полегче на поворотах! Не с девками, а с девочками... В крайнем случае, с
девчонками! - нахмурился Филька.
- Ну с девчонками... - согласился Петька. - Не пойму я, как ты с ними вообще
болтаешь?
- Со мной же ты разговариваешь? Вот и с ними так же. Что здесь сложного? -
пожал плечами Филька.
- Может, тебе не сложно, а мне сложно. Научи меня, как надо с самого начала! -
потребовал Мокренко.
Мимо пробегал пятиклассник из их школы, и Петька, не удержавшись, дал ему
пинка.
- В смысле знакомиться, или если уже знаком? - уточнил Филька.
- Если знакомишься. Я вчера подошел к одной телке у клуба и говорю ей:
"Привет, блин! Я Петька! Чего-то я тебя раньше тут не видел!"
- А она тебе? - заинтересовался Филька.
- Она говорит: "И не увидишь больше!" Повернулась и ушла. - уныло признался
Мокренко.
- И правильно сделала. Как с тобой можно нормально разговаривать, когда ты
через каждые два слова, то "блин", то "черт", то "телка", а то еще чего-нибудь
похлеще? Поставь себя на место девчонки. К тебе походит амбал с нечищенными
зубами, толкает тебя в плечо и говорит: "Блин, откуда ты здесь взялся? Ну что,
бычок, хочешь со мной дружить? Давай свой телефон!" Захочешь ты с таким дружить?
И девчонка тоже не хочет.
Мокренко вздохнул.
- Я что, виноват, что у меня по-другому не выходит? Давай так. Ты научи меня
каким-нибудь словам. Я их запишу и выучу.
- Ладно, - согласился Филька. - Только учти, что слова для каждой девочки свои
и надо действовать по ситуации.
Хитров уселся на забор хоккейной площадки, а Мокренко, присев на корточки и
достав тетрадь, приготовился писать.
- Вариант классический. Связан с погодой. Допустим, дождь, а девочка без
зонта. Ты говоришь ей: "Ты же вымокнешь! Хочешь дойти под моим зонтом?"
- А если у нее есть зонт, а у меня нет? - спросил Мокренко.
- Тогда наоборот. Ты спрашиваешь: "Ты не возражаешь, если я тоже спрячусь под
твоим зонтом?"
Спрыгнув с забора, Филька заглянул Мокренке через плечо и засмеялся:
- Эх ты, голова! "Зонтом" пишется через "о", а не через "зантом".
- Неважно, я же для себя пишу! - заявил Петька. - А если вообще дождя нет?
- Хм, это задача посложнее, - задумался Филька. - Тогда говоришь что-нибудь
неожиданное. Допустим: "Ты знаешь, что в феврале сорок два дня?"
- Почему сорок два? - заинтересовался Петька.
- Вот и она спросит: "Почему?" С этого и завяжется разговор! - объяснил
Хитров.
- А я что отвечу, если она спросит "почему"?