более или менее также беспорядочно, как было, когда он впервые заглянул
сюда. Он закрыл крышку и закинул коробку обратно в шкаф.
вцепились в них с панической силой. Если это Энни, то он пропал, всему
конец. Он никогда не сможет добраться до своей спальни вовремя на своем
норовистом, слишком большом рысаке. Может быть ему удастся прибить ее
шваброй или еще чем-нибудь, прежде чем она свернет ему шею, как цыпленку.
сломанными и твердо торчащими перед ним ногами и прислушивался, проедет ли
машина мимо или завернет.
Они смотрелись примерно так же, как когда он увидел их впервые - хотя он
глядел на них сквозь болевой туман и не мог быть полностью уверен. Но он
знал, что упаковки лекарств могли лежать совсем не произвольно, как ему
сначала показалось. У нее была повышенная чувствительность неврастеника и
она могла точно помнить местонахождение каждой коробки. Она могла бросить
случайный взгляд сюда и сразу же понять каким-то необъяснимым способом, что
произошло. Это предположение вызвало не чувство страха, а скорее покорность,
смирение - ему нужно было лекарство и ему как-то удалось сбежать из комнаты
и заполучить его. Бели за этим последует наказание, он его примет по крайней
мере с пониманием, т. к. ничего другого он не мог делать, кроме того, что
сделал. Из всего того, что она сделала ему, это смирение было, конечно,
симптомом самого худшего: она превратила его в сломленное болью животное
совсем без морального права выбора.
убеждаясь, что не сбился с пути. Раньше такое путешествие заставило бы его
кричать от боли, но сейчас боль исчезала, как бы сглаживалась.
его: а что, если пол в комнате был немного влажным или даже слегка
запачкался...
мог оставить следы на чистом белом кафельном полу, была так навязчива, что
он действительно увидел их. Он встряхнул головой и посмотрел снова. Никаких
следов. Но дверь была открыта больше, чем раньше. Он покатил вперед,
развернул кресло немного вправо, чтобы можно было перегнуться и ухватить
ручку двери; и слегка прикрыл ее. Пригляделся, затем еще немного подтянул ее
к косяку. Вот так. Теперь все в порядке.
обратно в свою комнату, когда неожиданно понял, что находился поблизости
гостиной, а в гостиной у большинства людей телефон и...
слушает...
перебивайте, потому что я не знаю, как долго смогу говорить. Я - Пол Шелдон.
Я звоню вам из дома Энни Уилкз. Я нахожусь у нее в заточении по меньшей мере
две недели, а может быть и месяц. Я...
приезжайте сюда раньше, чем она вернется.
слышал, как она говорила по телефону? Кто-нибудь звонил ей? Ее добрые друзья
Ройдманы?
она не способна понять, что бывают несчастные случаи; она может упасть и
сломать руку или ногу, сарай может загореться...
мере раз в день, в противном случае его отбирают? Кроме того, большую часть
времени я был без сознания.
прохладного черного пластика под пальцами, щелчок вращаемого диска или
непрерывный гудок после набора 0 - перед этим соблазном очень трудно
устоять.
поставить его точно напротив гостиной, и затем въехал в нее.
окнах, из которых открывался прекрасный вид на горы, были опущены только
наполовину, комната казалась слишком темной. Преобладал темнокрасный цвет,
как будто кто-то пролил здесь большое количество венозной крови.
неприятного вида с крошечными глазками, глубоко посаженными на мясистом
лице. Розовые с синеватым отливом губы поджаты. Фотография, вставленная в
позолоченную рамку стиля рококо, была размером с портрет президента, какой
обычно висит в вестибюле почтамта в крупном городе. Полу не нужно было
удостоверение личности, чтобы узнать в нем мать Энни.
столик, на котором стояли безделушки. Они зазвенели, ударяясь друг о друга,
и одна из них - керамический пингвин на керамическом куске льда - упала на
бок.
и затем последовала реакция. Он крепко сжал пингвина в кулаке, пытаясь унять
дрожь.
пингвин не разбился бы...
разбился?! Пожалуй, тебе лучше уйти в твою комнату, прежде чем ты оставишь
здесь... след...
ему слишком дорого. Если за это следовала расплата, он готов был заплатить.
Он оглядел комнату, уставленную тяжелой, громоздкой мебелью. Казалось,
основное внимание в ней должны были привлекать арочные окна с великолепными
видами за ними, но вместо этого здесь доминировала фотография этой толстой
женщины в страшной раме с завитками и замороженными позолоченными фестонами.
телевизором, стоял простой дисковый телефон.
на столик ("Теперь моя песенка спета!" - гласила надпись на глыбе льда) и
покатил к телефону.
его. На столе стояла уродливая зеленая ваза с букетом засохших цветов; и все
это выглядело неустойчиво, в любой момент готовое упасть.
к уху. Он ничего не услышал. Никаких звуков. Телефон был мертв. Он медленно
положил трубку; перед ним всплывала строчка из песни старика Роджера
Миллера, казалось, имеющая определенный жестокий смысл: "Ни телефона, ни
бассейна, ни любимцев животных... У меня нет сигарет..."
квадратный модуль на панели, увидел подсоединенное штепсельное гнездо. Все
выглядело абсолютно в рабочем состоянии.
клей Элмера в отверстие модуля. Представил, как она вставляет штепсель в
мертвеннобелый клей, где он затвердеет и навсегда примерзнет. Телефонной
компании и в голову не придет, что здесь что-то не так, пока кто-нибудь не
попытается позвонить Энни и не сообщит в бюро ремонта, что линия не в
порядке; но никто не звонил Энни, не так ли? Она регулярно получала
ежемесячные счета и правильно оплачивала их, но телефон был только
бутафорией, частью ее никогда не прекращающейся борьбы за сохранение
внешнего вида, наподобие свежевыкрашенного красной и кремовой красками сарая
с нагревательными приспособлениями для таяния льда зимой. Кастрировала ли
она телефон в предвидении подобного случая, как этот? Предвидела ли она
возможность того, что он выберется из комнаты? Он сомневался в этом. Телефон
- работающий телефон - действовал ей на нервы задолго до его появления. Она
лежала без сна ночами, глядя в потолок своей спальни, прислушиваясь к
завыванию ветра, представляя
злобой. Весь мир состоял из Ройдманов - из людей, которые могли в любое
время позвонить ей и прокричать: "Это сделала ты, Энни! Они все равно
заберут тебя в Денвер и мы знаем, что это сделала ты! Они не забрали бы тебя
в Денвер, если ты невиновна!" Она просила и получила невнесенный в
телефонный справочник номер. Конечно, любой человек, признанный невиновным в
совершении серьезного преступления (а если это было в Денвере, то
преступление было серьезным), поступил бы также, но даже незанесенный в
справочник телефон не устраивал такую неврастеничку, какой была Энни. Они
все были против нее, они могли набрать номер, если они хотели; наверное
юристы, настроенные против нее, были бы рады передать номер нуждающимся в
нем людям; а люди просили телефон!!! О да, она видела мир как темное море с
движущимися человеческими массами, как злобный мир, окружающий маленькую
сцену, на которой ярким пятном выделялась... только она. Поэтому лучше
ликвидировать телефон, заставить его молчать; она заставила бы молчать Пола,
если бы узнала, насколько далеко он забрался.