где неразделенная любовь переплетается с героическим самопожертвованием.
блистательный актер Мартин Харвей, доблестно отдавая себя из вечера в
вечер (а по средам - и днем) служению рампе, лет двадцать покорял
провинциальную публику.
отношения к происходящему, но постепенно она увлеклась, ее ясные глазки
засверкали от удовольствия и восторга. Не отрывая взгляда от сцены, она
взволнованно прошептала:
Картоном и хрупкой, точно сильфида, прелестной Люси Манет.
разгоревшиеся щеки программкой, с благодарностью взглянула на меня.
не могу, как мне все это нравится.
святотатством.
жаль бедненького Сиднея Картона. Ведь он так любит Люси, а она... Ах, как
это, должно быть, ужасно, мистер Шеннон, безумно любить кого-то, кто не
любит тебя.
большие друзья. А дружба - это такая чудесная вещь.
Люси, просто очаровательна: у нее такие красивые длинные волосы, и такие
светлые. Ее зовут мисс Н. де Сильва.
Как интересно!
собственные, а парик.
Как можно так шутить! Мне все это очень нравится, решительно все. Те!
Занавес поднимается.
музыки. И чем дальше развивалось действие, тем сильнее переживала все его
перипетии моя чувствительная спутница. Глубоко взволнованная, она в
перерыве почти не проронила ни слова. А в середине последнего акта, когда
события на сцене снова всецело захватили ее, произошло нечто совсем уж
удивительное: не знаю как, но вдруг рука ее, маленькая и влажная,
очутилась в моей. И до того приятно было чувствовать жаркий ток ее крови,
что я не стал отнимать свою руку. Так мы и сидели, сплетя пальцы, словно
черпая друг в друге поддержку, в то время как перед нами разворачивалась
трагедия самопожертвования Картона, уже подходившая к своему
душераздирающему концу. Когда благородный малый, решившись на самую
большую жертву, твердо взошел на помост гильотины - бледный, черные кудри
старательно взъерошены - и грустно обвел своими выразительными глазами
галерею и партер, я почувствовал, как дрожь пробежала по телу моей
спутницы, которая сидела теперь, прижавшись ко мне, а потом, точно капли
дождя весною, мне на руку закапали одна за другой ее горячие слезинки.
Сильва и Мартина Харвея, чудесно воскрешенного из могилы, такого теперь
счастливого и красивого, в шелковой рубашке и высоких лакированных
сапогах. Однако мисс Джин Лоу слишком взволнована, чтобы присоединиться к
банальным аплодисментам. Молча, словно придавленная бременем чувств,
которые она не в силах выразить словами. Джин встала и вместе со мной
направилась к выходу. И только когда мы уже были на улице, она повернулась
ко мне.
слез, - вы и представить себе не можете, какое я получила удовольствие.
этот день, отходил только через четверть часа, мы несколько смущенно
остановились у книжного киоска, под часами.
вздрогнула.
принялся шарить в кармане пиджака, ища доверенный мне браслет.
и наружные. Затем с возрастающей тревогой начал рыться в карманах жилета.
натянуто. - Ведь я же отдала их вам.
потом забуду.
внезапно, подняв глаза, я увидел лицо мисс Джин, взиравшей на меня с видом
непорочной девы, в конце концов обнаружившей, что она имеет дело с
мерзавцем, который обманывает ее, надувает и водит за нос, - на лице этом
было выражение такой боли и ужаса, что я, оторопев, прекратил поиски.
был еле слышен. - Это мамины часы, их подарил ей папа. Я попросила их у
нее, чтобы похвастать перед вами. Ах, боже мой, боже мой! - Неиссякаемый
родник слез забил с новой силой. - И это после такого чудесного вечера...
когда я вам так доверилась... и так полюбила вас...
проклятые часы, что ли?
промокшего платка открыла сумочку, - под мрачными сводами вокзала ярко
блеснуло золото. Она вздрогнула, а я вспомнил, что, когда она сидела, как
зачарованная, рядом со мной, я, боясь и в самом деле потерять вещицу,
сунул часы для верности ей в сумочку.
уставилась на меня и, запинаясь, пробормотала: - Да как же я могла...
простите ли вы меня когда-нибудь... ведь я усомнилась в вас!
гудок паровоза.
сказать?.. Ох, дорогой мой, что мне сделать, чтобы вы простили меня?
на уинтонской мостовой.
выпуская пар, медленно отходил поезд. Секунду она колебалась, потом,
всхлипнув, повернулась и бросилась бежать.
оттуда мою корзинку и через несколько минут, весьма довольный собою, сел в
последний поезд, отправлявшийся в Далнейр. Я сознавал, что вел себя не
очень-то благородно, зато, точно Сидней Картон, я теперь был окружен
ореолом в глазах Джин, и мне это даже нравилось.
5
заметил, что в окне мисс Траджен еще горит свет. Взглянув на доску в
холле, я увидел, что никаких новых больных не поступало, закрыл дверь на
ключ и решил немедленно ложиться спать. Но не успел я войти к себе в
комнату, как услышал в коридоре вкрадчивый голос, который мог принадлежать
только сестре Пик:
глаз. - Начальница хочет вас видеть.
дерзостью. Желая сохранить мир, я в первую минуту решил подчиниться. Но
потом подумал, что это уж слишком.
со мной говорить, она знает, где меня найти.
выполнить мое поручение, я понял, что она с удовольствием сыграет роль
добросовестного посредника и уж постарается углубить разногласия между
начальницей и мной. Должно быть, она действительно поспешила передать мои
слова, ибо не прошло и минуты, как мисс Траджен влетела ко мне - в темном
форменном платье, но без наколки, манжет и воротничка. Ее лицо без этого
белого обрамления казалось сейчас совсем желтым.
зашла в лабораторию. Я обнаружила там ужасающий беспорядок: помещение
захламлено, неприбрано - настоящая свалка.
Акунин Борис
Максимов Альберт
Ларссон Стиг
Суворов Виктор
Курылев Олег
Смит Кордвейнер