стишок. - Стоял и щелкал счетами, подсчитывая покупательские книжки. В
голове своим чередом бежали разные думки, длинные и короткие, но всегда
маловнятные. Среди них вплетались хитроумно четыре строчки стихов, вычи-
танных когда-то из Катушинской книжки.
от дела, он попробовал на память восстановить утерянную строку. Он и
восстановил, но получилось как-то совсем иначе. Он записал ее, и вместе
с тем выпала из памяти вторая строка. Так, строку за строкой он придумал
все стихотворенье сызнова.
строк, перечитывал, открывая в них все новые прелести. Он кинул взгляд
на хозяина, и ему показалось, что хозяин уже знает. Сеня вспыхнул и стал
еще раз перечитывать. Самому ему особенно нравилась четвертая строка:
"покой ангелы пусть твой хранят!"...
Катушин - уныние, безволие жизни, недвижность, тишина. Тот давний поце-
луй в воротах безмерно отдалил Сеню от Катушина. В такой же степени по-
тянуло его к Степану Леонтьичу после первой размолвки с Настей.
время, пока проводил время с Настей, трещину в каменном полу забили не-
суразной доской. Споткнувшись, Сеня остановился, внутренно смутясь за
цель своего прихода: прочесть Катушину стихи. Он тихо отворил Катушинс-
кую дверь и осмотрелся с порога.
окна, на которой сиживал с книжкой в праздничные дни Степан Леонтьич.
Зато рядом с койкой сидела рябая баба и сонливо вязала толстый чулок.
Заметив Сеню, она просунула спицы между головным платком и виском и по-
чесала там.
тут лежит, - она кивнула на койку, закрытую пологом. - Уж какие дела к
мертвому! - досадливо поворчала она.
Сеня подошел и бережно отвел полог в сторону. Катушин, еще живой, лежал
там, свернувшись, точно зябнул, под крохотным квадратным одеяльцем из
цветных лоскутков. Глаза его, необычные для Сени, потому что без очков,
- голубовато-запустевшие, глядели равнодушно в низкий прокопченный пото-
лок. Когда Катушин перевел глаза на Сеню, Сеня поразился тусклому спо-
койствию стариковых глаз. В поблекшем, мертвенно-расползшемся лице не
было никакого оживляющего блеска, - может быть, из-за отсутствия оч-
ков?..
на пришедшего, словно уж не доверял глазам.
стыдно, что он - здоровый, а Катушин - больной. Он забегал глазами по
комнате, чтоб привыкнуть к странной опустелости ее.
нулись его холодом. - Садись, гость будешь.
за ворот. - Посиди, мне тут сбегать. Обряжать-то не скоро еще! - жестко
и просто сказала она, складывая вязанье на выдвинутую из-под Катушинской
кровати корзиночку.
ушла за дверь.
какая-то нить, ее не связать вновь. Притихший, но полный внезапного глу-
бокого чувства, Сеня пересел к Катушину на койку. Ему хотелось быть в ту
минуту ближе к старику.
под одеялом. - Руки гудут все! - в голосе его не было жалобы, да и сло-
ва, произносимые им, были неразборчивы, как отраженье звука в большой
зале.
вор.
стал людей различать... Все мне лица одинаки стали.
вал. Я вот навестить тебя пришел, Степан Леонтьич.
так ведь тот маленький был!
сконфуженно стал стирать пятно с пола носком сапога.
раз.
- снова начал Катушин и лицо его на короткое мгновенье отразило боль и
тоску. Он прокашлял три раза. - Картузы сносились, вот и я сносился... -
Сеня заметил, что старик сделал движение под одеялом, точно махнул ру-
кой. - Я тебя теперь помню. Ты забыл, а я помню... Я все помню! - что-то
прежнее, незабываемое промелькнуло в Катушинских губах.
и поносишь! - продолжал вести свою мысль Катушин.
лет сроку дано, - заторопился Сеня. - Это баба чулочная тебя так настро-
ила. Я бы ее турнул, бабу, - право, турнул бы!..
жу. Поздней осени гнетущее небо продувалось из края в край острыми хо-
лодными порывами. Настин дом казался безотрадно серым. Гераневое окно
потускнело, запотевшие окна не пропускали чужого взгляда вовнутрь. "Нас-
тя... она не знает, что я тут. Степан Леонтьич помрет. Меня возьмут в
солдаты..."
пролежанной подушки. - Дакось водицы мне... на окошке стоит.
менно глазами, потом опять пил.
он и стоит в уголку, смутительный... дожидает, - сказал Катушин, откиды-
ваясь назад.
говорю, хочь деньков пяток. А он: что ж, говорит, догоняй, догоняй, по-
дожду. - Степан Леонтьич, видимо, посмеивался, но смех его был уже нежи-
вой смех.
- Ты не верь. Этого не бывает на самом деле. Это истома твоя...
не истома. Не говори про Никиту так!..
вопросительно поглядел на старика, точно тот мог догадаться о Сенином
намерении.
опять глядел с вопросом Сеня, но стариково лицо стало еще неподвижнее.
ровно, то срываясь до шопота, то поднимался до трескучего напора. Длинно
и плохо было Сенино творение, но светилась в нем подлинная сила молодос-
ти: она наполнила всю комнату, гнала смерть, упрашивала, грозила. - Вот
так же было, когда стоял на краю крыши, искушаемый лукавством жизни:
кинься, Семен, и любовь спасет тебя!.. - Сеня кончил и выжидающе без-
молвствовал.
ляли умирающего бегать за быстроногим. В своем волнении не видел Сеня
поражающей немоты Катушинского лица.
ладошке.
жи были на зверков, загнанных напором бури в глубокие норки. - На,
возьми... на! - настойчиво повторил Степан Леонтьич, и Сеня уже видел,
что неминуемы слезы.
возле себя на всю ночь. С порога Сеня обернулся, чувствуя большую непо-
нятную смуту внутри себя, - в тот момент и поймал его остановившийся
мутный взгляд старика. Степан Леонтьич что-то говорил еще, но это было
не громче переворачиваемой страницы. И Сеня понял, что страница эта пос-