два чемодана в придачу прибыли на извозчике в Рагби. Все переговоры вела
Хильда. Миссис Болтон и без повода взялась бы переговорить обо всем на
свете. Казалось, молодость еще бьет в ней ключом. Так легко вспыхивали ее
белые щеки! А было ей сорок семь.
Рождество - он погиб на шахте, оставив ее с двумя малыми детьми,
младшенькая еще и ходить не умела. Сейчас она уже замужем, за очень
приличным молодым человеком, работает на солидную фирму в Шеффилде.
Старшенькая учительствует в Честерфилде, приезжает на выходные домой, если
не сманят куда-нибудь подружки. Теперь ведь у молодых забав хоть отбавляй,
не то что в ее, Айви Болтон, пору.
четверо было. Штейгер им крикнул: "Ложись!", трое-то успели, а Тед
замешкался. Вот и погиб. На следствии товарищи давай начальство
выгораживать, дескать, Тед испугался, хотел убежать, приказа ослушался,
так что вроде выходит, будто он сам и виноват. И компенсацию заплатили
только три сотни фунтов, да и то будто из милости, а не по закону. Так как
Тед, видите ли, по своей вине погиб. Да еще и на руки-то всех денег не
дали! Она-то хотела лавку открыть. А ей говорят: промотаешь деньги или
пропьешь. Так и платили по тридцать шиллингов в неделю. Приходилось каждый
понедельник тащиться в контору и по два часа простаивать в очереди. И так
почти четыре года. А что ей оставалось - с двумя малышками на руках?
Хорошо, мать Теда - добрая душа - помогла. Как девочки ходить научились,
она на день их к себе стала забирать, а Айви ездила в Шеффилд на курсы при
"Скорой помощи", а на четвертый год даже выучилась на сестру-сиделку и
бумагу соответственную получила. Она твердо решила ни от кого не зависеть,
самостоятельно воспитывать дочерей. Одно время работала в маленькой
больнице, потом ее приметили в тивершолльской Угольной компании,
приметил-то сам сэр Джеффри, решил, что опыта у нее уже достаточно, и
пригласил работать в приходской больнице, что очень любезно с его стороны.
И вообще к ней очень по-доброму начальство относилось, ничего дурного
сказать нельзя. Так и работала, только сейчас уже трудно все на своих
плечах нести, полегче бы занятие подобрать, а то приходится и в дождь, и в
слякоть по всему приходу грязь месить, больных навещать.
не забуду, как они о Теде отзывались. Таких, как он, бесстрашных да
хладнокровных, в шахте и не сыскать. А его чуть не трусом выставили. Ну, а
мертвый-то что, ведь за себя слова на замолвит.
рассказывала. К шахтерам она привязалась - столько лет лечила их. Но в то
же время она ставила себя много выше. Вроде б и "верхушка", ан нет, к тем,
кто "наверху", она исходила ненавистью и презрением. Хозяева! В
столкновениях хозяев с рабочими она всегда стояла за трудовой люд. Но
стихала борьба, и Айви Болтон снова пыталась доказать свое превосходство,
приобщиться к "верхушке". Эти люди завораживали ее, пробуждая в душе
исконно английскую тягу к верховодству. Она с трепетом ехала в Рагби, с
трепетом беседовала с леди Чаттерли. Ну, о чем речь! С простыми
шахтерскими женами ее не сравнить! Это миссис Болтон старалась
подчеркнуть, насколько ей хватало красноречия. Однако проглядывало в ней и
недовольство высокородным семейством - то было недовольство хозяевами.
сестра приехала, выручила. Мужчины, что из благородных, что из простых -
все одно, не задумываются, каково женщине, принимают все как должное. Уж
сколько раз я шахтерам выговаривала. Сэру Клиффорду, конечно, трудно, что
и говорить, обезножел совсем. У них в семье люд гордый, заносчивый даже -
ясное дело, аристократы! И вот как судьба их ниспровергла. Леди Чаттерли,
бедняжке, тяжело, поди, тяжелее, чем мужу. Что у нее в жизни есть?! Я хоть
три года со своим Тедом прожила, но разрази меня гром, пока при нем была,
чувствовала, что такое муж, и той поры мне не забыть. Кто бы подумал, что
он так погибнет? Мне и сейчас даже не верится. Хоть и своими руками его
обмывала, но для меня он и сейчас как живой. Живой, и все тут.
обострил ее внутренний слух.
Никакой самоуверенности, никакого верховодства, в новой обстановке она
робела. С Клиффордом держалась скромно, молчаливо, даже испуганно. Ему
такое обращение пришлось по душе, и он вскоре перестал стесняться,
полностью доверившись сиделке, даже не замечал ее.
но спорить не стала. Столь несхожи впечатления двух несхожих людей.
сиделкой. Она была к этому готова и бессознательно согласилась с
отведенной ролью. С какой готовностью принимаем мы обличье, которое от нас
ждут. Ее прежние пациенты, шахтеры, вели себя как дети, жаловались, что и
где болит, а она перевязывала их, терпеливо ухаживала. В их окружении она
чувствовала себя всемогущей, этакой доброй волшебницей, способной
врачевать. При Клиффорде она умалилась до простой служанки, безропотно
смирилась, постаралась приноровиться к людям высшего общества.
она к своим обязанностям, всякий раз спрашивая разрешения сделать то или
это.
относились не очень уважительно, но она и не возражала. Она жила новыми
ощущениями, вращаясь среди "сильных мира сего". К Клиффорду она не питала
ни отвращения, ни неприязни. Он был любопытен ей, как часть доселе
непонятного и незнакомого явления - жизни аристократов. Куда проще ей было
с леди Чаттерли, да к тому же за хозяйкой дома первое слово.
комнате напротив и по звонку хозяина приходила даже ночью. Не обойтись без
нее и утром; вскоре миссис Болтон стала просто незаменимой, она даже брила
Клиффорда своей легкой женской рукой. Обходительная и толковая, она скоро
поняла, как возобладать и над Клиффордом. В конце концов, не столь уж он и
отличается от шахтеров - и подбородок ему так же намыливаешь, и щетина у
него такая же. А его заносчивость и неискренность ее мало беспокоили. У
новой жизни свои законы.
самой важной заботе, передоверив чужой, платной сиделке. Завял цветок
интимности меж ним и женой - так объяснил себе перемену Клиффорд. Конни,
меж тем, нимало не огорчилась. "Цветок интимности" виделся ей вроде
капризной орхидеи, вытягивавшей из нее, Конни, все жизненные соки. Однако,
по ее разумению, сам цветок до конца так и не распустился.
наигрывала на фортепьяно у себя в гостиной, напевала: "Не рви крапивы... и
пут любовных, - сожжешь всю душу". Да, ожогов на душе у нее не счесть, и
все - за последнее время, все из-за этих "пут любовных". Но, слава Богу,
она все ж их ослабила. Как хорошо побыть одной, не нужно все время
поддерживать с мужем разговор. Он же, оставаясь наедине с самим собой,
садился за пишущую машинку и печатал, печатал, печатал - до бесконечности.
А случись жена рядом в минуту досуга, он тут же заводил нескончаемо долгий
монолог: без устали копался в людских поступках, побуждениях, чертах
характера и иных проявлениях личности - у Конни голова шла кругом. Долгие
годы она с упоением слушала мужа, и вот наслушалась, хватит. Речи его
стали ей невыносимы. Как хорошо, что теперь она может побыть одна.
множеством ветвей, да так крепко, что начали душить друг друга. И вот
Конни принялась распутывать этот клубок, обрывать узы, ставшие путами,
осторожно-осторожно, хотя ей не терпелось поскорее вырваться на свободу.
Но у них любовь особая, и путы рвались не так-то легко. Однако появилась
миссис Болтон и изрядно помогла.
сокровенными беседами или чтением вслух. Но Конни подстраивала так, что в
десять часов приходила миссис Болтон, и "посиделки" заканчивались, Конни
поднималась к себе в спальню, а Клиффорд оставался на попечении доброй
няньки.
ладили друг с другом. Занятно, как близко к господским покоям подобрались
комнаты прислуги - прямо к дверям хозяйского кабинета - раньше они ютились
поодаль. А теперь миссис Беттс частенько заглядывала в комнату сиделки, и
до Конни доносились их приглушенные голоса. Подчас даже в гостиной, сидя с
Клиффордом, она чувствовала всепроникающее дыхание иного, простолюдинного
мира.
стала чувствовать по-иному, вздохнула полной грудью. Но еще пугало, как
много корней связывает - причем на всю жизнь - с Клиффордом. Все же она
вздохнула свободнее, вот-вот откроется новая страница в ее жизни.
8
взять под свое крыло, видя в ней и дочь и пациентку. Она выпроваживала ее