ника (хотЯ реально миляги командировочные, спаивавшие ее, были страшнее,
гнуснее ментов). Я усиленно думал о ней. Связывать в одно утрату любви и
усилившуюсЯ ранимость С дело очевидное. Это знали всегда. Знал и Я. Ус-
покаивал, мол, что мне до Веронички, могу вполне обойтись без. Есть даже
и плюсы. Во всяком случае не прыгает давление. Нет звона в затылке от
уха до уха. Нет томления. Не болит правый глаз. МногоРмного преимуществ.
Вероника С это уже просто память. Были ведь и другие. 21
Отвлекал себЯ (а сердце, знай, подстукивало), шаг за
шагом, все ближе к спросу С к столу, где этот
здоровенный малый.
ется. (До менЯ оставалсЯ еще один человек.) Не выдержать мне этой его
ухмылочки. Я подумал, что, если невмоготу, Я пас, Я молчу С Я просто
сдамся: склоню полуседую башку к столу (или уткну себе в колени). Зажму
руками виски и молча опущу голову. Да и зачем ему Я, годящийсЯ в отцы,
худой, с голодными глазами? Слегка посмеются, слегка унизят С только и
всего, пусть потешит себя.
когда дойдет мой черед.
все, небось, храбрецы! С посмеивалсЯ мордатый. Спрашиваемый старикан (до
менЯ все еще оставалсЯ один человек) кивал и поРсобачьи, в лад с жизнью,
поддакивал: да, мы такие. Да, трусливые...
вдруг.
сказал ему тоже удачно и с усмешкой:
(Деньги уже ввергали в ужас С в больший ужас, чем он был на деле.)
мой по себе моей вечной общажностью, а тем, что Я об общаге умолчу (за-
чем пылить там, где уже приткнулся?) С ТБомжуешь?У С спросит. И Я не бу-
ду знать, что ответить на нависающий прямой вопрос: а где же, мол, ста-
рый пес, ты ночуешь?.. С этим он менЯ и ущемит. Почувствует нечто. По-
чувствует, что недосказ. И что есть, есть гдеРто у менЯ логово, есть
свое и теплое, а в своем и теплом возможен некий навар (а вот и поде-
лись!). њехов хорошо сказал, что выдавливал из себЯ по капле раба. Но и
хорошо промолчал, чем он при этом заполнял пустоту, образовавшуюсЯ на
месте былых капель. Словами? То бишь нерабской литературой?.. Это напра-
шивается. (Пишущие именно этим грешат. Еще и гордятся. Мифотворцы.) Но
реально пострабскаЯ наша пустота заполняется, увы, как попало. Таков уж
обмен: ты из себЯ выдавливаешь, но в твои вакуумные пустоты (послерабс-
кие) напирает, набегает со стороны всякое и разное С из набора, которому
ты не хозяин. Ты и обнаруживаешь в себе чужое не сразу.
покладистость: законное и почти естественное желание дружинника, который
вскоре хочет стать полноценным ментом.
старшой сурово хмурился: ТНу?.. В молчанку играть будем?У С И тот, в се-
кунду сообразив, чего от него ждут, начинал быстро и вразброс жало-
ваться. Сначала на жизнь вообще, мол, жизнь херовая, никак не наладится,
ну, понервничал в очереди, продуктов нет, жена ждет, отпусти, отпусти
домой, друг, отпусти, пожалуйста!..
лебавшись и сколькоРто его выматерив, отпускал. Он всегоРто и хотел,
чтобы человек не выпячивалсЯ и на одну чтоб минутку почувствовал себЯ
маленьким червяком. На минуту. Ничего больше. Понятное и такое простое
желание. Играем в поддавки?
волю, такой спектакль, играем и без шуток. А может, кому из старичков
интересно скоротать вечерок за решеткой? (С пьяндыгами, подобранными у
метро?) Нас штрафовали на сто рублей, на триста, что по тем временам бы-
ло не так много. У когоРто отобрали карты с голыми бабами на обороте С
глянули, разложив веером. Старшой и бровью не повел.
со мной не спешить.
быть прямым. Я не решилсЯ сказать: ТСторож...У С не хотел смешков и уп-
реждающего хихиканья, мол, экие нынче все сторожа.
то есть у первой жены, где давнымРдавно не живу. (Ушел из семьи. Укатил-
ся. Колобок.) Но прописка была Ясная, московская.
мол, жду тебЯ уже достаточно долго. (Жду твоей жалкости. Поддавки или не
поддавки?) Но менЯ трудно заставить чтоРто сделать, если Я не хочу. Он
ждал. Молодой дружинник (с ним рядом), гонявший желваки от избытка сил,
чуть замер, остановив двигающиесЯ скулы.
ти ухмылка. Мол, ты не просишьсЯ на волю, молчишь С и Я молчу. Вот и от-
лично. Вот так и будем теперь сидеть, а? (Возможно, Я преувеличиваю. МоЯ
черта. Но пауза и впрямь росла.)
моих покаянных слов. Но вот улыбка сошла. (Молодой дружинник, что рядом,
опять гонял желваки.) А Я... нет, нет, Я не прятал глаза. Я определенно
смотрел кудаРто за спину старшого, на темный простенок, на шинели, ви-
севшие там, С Я смотрел на шинели, а видел губы, эти его губы, дышащие
изгибом спрятанной (мне могло казаться) улыбки, отчасти уже глумливой, С
видел губы и эту Ямочку, раздваивающую при улыбке его подбородок. Стар-
шой не был из тех, кто ни за чем издеваетсЯ над случайными людьми (Я да-
же о нем подумал, не из тех), С но зато он был из тех, кто отлично знает
о такой возможности потешить себЯ и о безнаказанности. И знает, что Я
знаю и что, детьсЯ некуда, весь в его руках. Упоение минутой власти...
он как бы пробовал, мол, а вот сейчас и посмотрим.
нить.) А именно: он, будущий мент, интуитивно как раз и ищет человека
затаившегося, всякого, кто так или иначе от власти отодвинулсЯ в прох-
ладный тенек. Он, старшой, сам и лично провоцирует таких (таких, как Я)
на неподчинение. Его повседневнаЯ провокациЯ (проба) вовсе не хамство, а
профессиЯ С если угодно, попытка, и удаетсЯ она тем легче, что затаив-
шийсЯ человек, как правило, тоже сам и лично пытаетсЯ себЯ защитить, не
сообразуясь с провоцирующей реальностью. Обоюдность лишь кажущаясЯ.
ОпаснаЯ затея. Но ведь за это старшому и платят. В этом и профилактика.
В этом и суть старшого как человека С его функция. (В этом, увы, и его
клеймо: такому рослому, симпатичному, во цвете лет и неглупому С быть
функцией.)
Помню, в той двухР или трехминутной молчанке Я еще
подумал, а вот ведь не прав он со своей декоративной
улыбкой: ведь нет необходимости. Ведь лично ему совсем