мохнатому шарфу. - Его тоже на этом балконе прогуливали.
хуже любой сестры научилась делать уколы, поворачивать ставшее вдруг
грузным тело, менять простыни, давать лекарства, она была пунктуальна и
неумолима. Потом, когда самое страшное прошло, ей позволили читать ему
вслух. Они прочли "Войну и мир", "Былое и думы", почти всего Чехова.
Николай Иванович не без ехидства говорил, что ей это даже полезнее, чем
ему. Иногда приходили навестить друзья, но Кира Георгиевна не давала им
засиживаться - через какие-нибудь четверть часа говорила: "А теперь будьте
здоровы. Мы люди режима. И режим у нас железный". Все поражались Кире
Георгиевне. "Вот это жена, - говорили друзья. - Буквально из гроба
вытащила. Инфаркт, воспаление легких, и не одно, а три - все победила". А
старичок врач, друг Николая Ивановича еще по студенческим годам, сказал ей
как-то: "Знаете что, бросайте-ка свою глину и переходите ко мне в
ассистенты. Вместо Шафрана. Пусть пишет свою диссертацию, а мы с вами
такую деятельность развернем - мир ахнет..."
мастерскую. Бог ты мой, что там творилось, - пыль толщиной в палец,
инструменты заржавели, любимый ее лыжный костюм почти начисто съеден
молью. Она отдала ключи дворничихе и попросила привести на завтра все в
порядок. Но ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю в мастерскую она не
пришла - ее не тянуло туда.
разговорчивой. В голосе появились новые нотки, которых раньше не было, -
спокойно-приказательные, и даже Луша, домашняя диктаторша, стала ей
подчиняться. Кира Георгиевна перестала стричь и красить волосы, за это ее
осудили некоторые ее приятельницы: "Что-то наша милая Кира Георгиевна
стала опускаться, не следит за собой". Даже Николай Иванович как-то ей
сказал: "А не слишком ли много у тебя волос стало? Или это мода такая?" -
"Да, мода", - коротко ответила Кира Георгиевна и даже не взглянула в
зеркало.
письмо Вадиму. Письмо было короткое. В нем она сообщала, что решила
остаться в Москве с Николаем Ивановичем и что, вероятнее всего, для них
обоих лучше будет не встречаться. Сначала написала "пока", но потом
старательно вычеркнула это слово. Ответа на письмо она не получила.
Кира Георгиевна была в Киеве, купалась, отдыхала, встретила там кое-кого
из прежних друзей - вот и все. Рассказывая изредка о Киеве, она
преимущественно говорила об архитектуре Крещатика и новом мосте через
Днепр.
Кира Георгиевна сказала, что он, кажется, в отъезде - то ли отпуск, то ли
командировка. Больше о нем не вспоминали.
врачей прошли четыре месяца. Незаметно подкрался Новый год.
был только один гость - старичок врач, Никодим Сергеевич, старый холостяк,
любитель тихих семейных вечеров. На столе стояла бутылка венгерского токая
и крохотная фляжка настоящего ямайского рома, которую бог весть где достал
Никодим Сергеевич в основном для самого себя - он любил экзотические
напитки и уверял, что великолепно в них разбирается. Была, правда, еще и
бутылка водки, но ее на стол не поставили, пить было некому.
Луша и Николай Иванович вишневой наливкой, Кира Георгиевна вином, Никодим
Сергеевич ромом, - и под звуки Кремлевских курантов пожелали друг другу в
новом году счастья, здоровья, успехов. Никодим Сергеевич произнес
маленькую речь - он это тоже любил, - составленную очень витиевато и
изящно. Он говорил о прошлом и будущем, об узах дружбы, самом прочном
цементе человеческих отношений, об искусстве, скрашивающем тяготы жизни и
возвышающем дух, и под конец, подняв крошечную рюмку с ромом, восславил
веселящие кровь напитки, тут же оговорившись, что злоупотребление чем бы
то ни было, особенно в определенном возрасте, приводит к пагубным
последствиям. Кончил он свой тост какой-то длинной латинской фразой,
которую Кира Георгиевна не поняла.
столе, и сразу приятно запахло хвоей. Потом начались телефонные звонки. Их
было много: все желали счастья, здоровья и успехов; особенно, конечно,
здоровья, и Кира Георгиевна всем отвечала так же бодро и весело, хотя ей
уже и надоело говорить одно и то же. "И вам также... Обязательно,
обязательно... Пьем ваше здоровье... Николай Иванович? Великолепно!
Напился так, что двух слов сказать не может... Большое спасибо... Да,
главное, чтоб не было войны... Обнимаем... всех, всех..."
Сергеевич воспротивился и (он любил приводить примеры) напомнил Николаю
Ивановичу кинокартину "Машинист", которую оба очень любили. "Почему там
так плохо кончилось? А вот именно потому-то..." Николай Иванович
покорился.
слабость. Пригласили Лушу, великую преферансистку, взяли лист бумаги и
сели за стол. Кира Георгиевна ненавидела преферанс, но что делать -
пришлось тоже сесть.
трубку. - Да?
Новым годом.
Тебя плохо слышно. Откуда ты говоришь?
с Новым годом. Звонил откуда-то издалека, не поняла откуда.
прикончить ваш ром? Здесь все-таки встреча Нового года, а не игорный дом.
- И она решительным движением спутала карты преферансистов.
19
каким просыпалась когда-то в детстве в день своего рождения. Проснешься
рано-рано и долго не открываешь глаз - оттягиваешь удовольствие,
счастливый миг, когда откроешь наконец глаза и увидишь на стуле, рядом с
твоей кроватью, все то, что с вечера тебе приготовили и о чем не
переставая думала последние две недели. И вообще, впереди такой длинный,
интересный день, и все с тобой ласковы, милы, и ты тоже мила и ласкова, и
будет вкусный обед, и вечером гости, хворост и опять подарки. Чудесный
день...
убирали со стола, мыли посуду, - приняла душ, растерлась сухим жестким
полотенцем и сразу же принялась за завтрак. Луша ушла за покупками.
солнечный, морозный, с расцветшими за ночь узорами на окнах.
просмотрел газеты и в десять уже был на балконе. В этом отношении Кира
Георгиевна была неумолима - воздух, воздух и воздух.
который с женой напрашивался на обед. Кира Георгиевна сказала, что обед
будет в три, ни минутой позже, и чтоб они не опаздывали. Потом звонил
Никодим Сергеевич, осведомлялся о самочувствии Николая Ивановича, потом
еще несколько друзей и только в одиннадцать позвонил Юрочка.
старой памяти в "Арарат"? Новый год, не пробьешься. Может, сходить на
"Балладу о солдате"? Все хвалят эту картину. А потом просто погулять и
посидеть где-нибудь в не очень фешенебельном месте? Когда Юрочка позвонил,
она все эти варианты вдруг позабыла и почему-то очень серьезным тоном