креплении. Он садится на снег. Я сажусь рядом с ним на корточки и хочу
посветить ему фонариком.
так все разгляжу. У меня глаза кошачьи.
привязывает.
дальше! Лазарь говорит: "Это на ваше счастье такая погода. Кланя Звягина
вас будет ждать..."
спросить. И самое главное, что мне хотелось бы понять: почему это Венька
так доверился снова Лазарю Баукину, который уже однажды обманул его? И
может быть, опять обманет. Но сейчас уж Венька прямо рискует своей
головой.
додумываю. Может быть, потому, что очень боюсь отстать от Веньки и
забочусь только о том, чтобы не потерять его в пурге. В этой белой,
холодной, кромешной тьме, облепляющей меня.
Кланьку Звягину. И вот сегодня я должен увидеть ее. Но сейчас это уж не
так интересно мне.
лицо, словно толченым стеклом, старается сбить с ног. Нет, такой пурги еще
не было в моей жизни.
бьет. Ничего не вижу.
будет просека.
Но с горы видно, как в низине сквозь пургу мерцают огоньки. Значит, близко
деревня. Я напрягаю все силы. Мне даже становится весело. Вот сейчас
войдем в деревню. И что бы там ни было, мы согреемся. Может, попьем даже
чаю.
сами не знают, собаки, как нам приятно сейчас слышать их брехню. Пусть
брешут еще сильнее, еще громче, еще яростнее.
забором. Хозяева, должно быть, еще не спят. Конечно, не спят. Интересно, у
каких ворот мы остановимся.
мужик. У него, судя по разноголосому лаю, две собаки, а может, три.
Значит, есть что охранять. Собаки гремят цепями по натянутой во дворе
проволоке. Этого я не вижу, но представляю это себе.
войдем в дом. Но Венька продвигается дальше.
где крутит, и вертит, и истерически завывает пурга.
все еще брешут надолго потревоженные собаки. А впереди - непроглядная,
злая, белая тьма и ветер с ледяной крупой.
Мне теперь все равно. Я иду как во сне. Я могу упасть в снег и уснуть. Но
я все-таки иду за Венькой.
11
поднимаемся на нее. Или мне это только кажется. Я иду, как старая кляча,
согнувшись, опустив голову. И опять слышу собачий лай и звяканье цепей на
проволоке. Но это уже не радует меня.
остановился и поджидает меня. Лицо, и шапка его, и часть груди обросли
пушистым белым инеем - куржаком.
головы пушистый и белый.
об валенки, потом надевает опять. - Начинаем работать. Снимай лыжи. Не
шибко устал?
останавливаемся подле большой избы с закрытыми ставнями.
треугольником. За ними можно разглядеть еще какие-то строения - амбары или
стайки для коров и конюшни. Фасадами избы выходят на улицу, и прямо к
фасадам примыкают заборы, или заплоты, как говорят в Сибири.
с короткими паузами три раза, потом еще три раза. За дверью в сенях
женский голой:
видно в темных сенях, но от нее исходит приятный, чуть дурманящий душу
запах молодого женского тела, только что оставившего теплую постель. - А я
уж вас третий час жду. Погода-то самая подходящая - пурга. Потом думаю: а
может, не придут? Прилегла.
фонариком, оглядывает углы сеней, ищет веник, чтобы обмести валенки.
непогоде-то. Как домовой. Страшно с ним другой раз одной в пустом доме.
Вот голик, - протягивает она веник. - Погодите, я вас сама обмету. Ох, как
вы закуржавели! Из Самахи идете?
теперь мы увидели, что она действительно молодая, красивая, с высокой
грудью, с плавными движениями.
катанки и портянки давайте вот сюда, в печурку, поместим. Они живо
подсохнут...
перед нами на полу две пары новых калош.
белую.
Я даже дедушке изредка подношу. Для взбодрения чувств. - И она засмеялась.
немножко закусить. А самогонку мы сейчас пить не будем. Даже первачок.
Очень опасно. Тут же кругом теперь шныряют сыскари. Можно в любую минуту
завалиться, если выпивши...
со спины на грудь, стала заплетать ее длинными пальцами. - Говорят, их
много, легавых, сюда понаехало на какой-то чудной машине. Трещит на всю
Сибирь. Но сегодня, говорят, сломалась ихняя машина. У Пряхиной горы
сломалась, в самой низине, где трясина...
услышать про наши аэросани, если мы появились тут только сегодня, а
аэросани остановились, может быть, в тридцати верстах от этой заброшенной
в тайге заимки? Вот как здорово тут действует незримый таежный, или лучше
сказать, бандитский, телеграф!
ели, поставила на стол копченую рыбу, холодное мясо, нарезанное крупными
кусками, блюдо с груздями, блюдо с квашеной капустой. И опять спросила:
И с морозца, с этакой пурги, ох какой пользительный! Роса, божья роса! Я
добавляю в него для духмяности мяту...
захмелеем от одного лафитника? А вдруг я простыну? У меня до сих пор
холодные руки.
лихое, горькое счастье...
согласился. Знал бы Костя Воронцов, кто пьет в такую пургу за его
здоровье. Или, может, за его верную погибель.
Венькины глаза, сказала: