Чтение 19–й страницы книги ~Последний взгляд~

блефовал.

- Шоу.

- Вот уж Антей.

- По крайней мере, он никогда ничего из себя не корчил.

- Вранье. Вообще, каждый стоящий писатель раздвоен. Есть два Толстых,
два Шелли, две Жорж Занд, два пьяницы Бодлера, две крошки Эдит Уортон, два
жирных Эзры Паунда...

Скотт натянул шляпу на уши и сказал:

- я не слушаю. Я лично не намерен раздваиваться, даже если ты к этому
гнешь.

- Да ведь уже поздно упираться,- Сказал Хемингуэй.- Твой алкоголический
двойник хуже всех моих самых жутких вымыслов, потому что ты не властен над
этим ублюдком. Ей-богу, он тебя еще удушит, вот увидишь.

В пылу спора Хемингуэй гнал "фиат" все быстрей, теперь мы мчались вниз
по крутому спуску второго холма, в лес, в лес. Он выжимал семьдесят миль в
час из старого тогдашнего "фиатишки", и мы словно висели на подножке
экспресса. Бо вцепилась в меня обеими руками, она молчала, но, взглянув на
нее, я увидел совершенно белое лицо.

- Вы бы сбавили скорость! - завопил я Хемингуэю. Нас бросало, болтало,
трясло, и ветер уносил все, что слетало с моих пересохших губ.

Хемингуэй не обратил на меня внимания, а Скотт обернулся и Заорал:

- Не бойся, Эрнест - лучший гонщик Франции.

Скотт наслаждался быстрой ездой.

- Я потеряю скорость на следующем подъеме,- сказал Хемингуэй, а тем
временем мы обошли моторный велосипед на застывших колесах, обогнали
грузовик и, наконец, чуть не задев по тележке, промчались мимо фермерских
лошадок.

- Браво,- сказал Скотт на спуске с последнего холма.

Хемингуэй выключил мотор, и мы просто полетели с горки. Мы слепо
вверялись ему, а он вел машину так уверенно, что я и теперь сразу вспоминаю
ту езду, открывая его книгу. Я читаю ее и знаю, что Хемингуэй - за рулем, он
правит, и этим все сказано. И нечего спрашивать, что он делает и куда вас
везет.

С вершины третьего холма мы взяли влево от главного шоссе. Я и не
заметил грязной дорожки, пока мы на нее не въехали. Она вывела нас на
брусчатку между двумя фермами, а потом, северной опушкой Фужерского леса,
снова на простор. Мы покатили полем, мимо мрачноватого пруда.

Потом Хемингуэй опять погнал влево, холмами, по какой-то упрятанной
дорожке, мы падали, ныряли, скользили по крутому грязному спуску и вот
оказались в темной низине возле лесопилки. В 1975 году я полдня разыскивал
эту дорогу, а Хемингуэй сразу и безошибочно на нее попал. Ей-богу, вряд ли
хоть пятидесяти иностранцам удалось обнаружить, где же расположен знаменитый
замок Ла Тург. Мы вышли из машины, и Скотт не мог поверить, что это то самое
место, о котором он только что читал.

- Ты нас дурачишь,- сказал он.

Мы увидели домишко (теперь его перестроили) и лесочек и услыхали в
зарослях рокот ручья.

- Ты только что прочел про замок, ведь верно? - сказал Хемингуэй.

- Ну прочел...

- Ну и можешь проверить сухое, буквальное описание от слова до слова.
Башня, крепость, арсенал, мост, ров, библиотека...

Мы пошли за Хемингуэем заросшей тропкой под темными вязами и вышли к
быстрой речушке.

- Под ноги глядите,- сказал Хемингуэй,- тут сыро.

- Да тут ведь чудесно! - сказала Бо и поглядела в вышину, на собор из
света над нами, на синее полотно неба над осенней листвой.

- И как сюда могла пройти армия? - усомнился Скотт, пока мы продирались
сквозь заросли.

- Так же, как сюда попал замок Ла Тург,- сказал Хемингуэй.

Мы вышли на пологий берег против хоть и крутого, но весьма скромной
высоты обрыва на другом берегу - облепленного листвой, мокрого и увенчанного
двумя большими валунами.

- Et voliа,- сказал Хемингуэй.

- Что - Et voliа? - спросил Скотт.

- Вот вам и Ла Тург

- Да тут же ничего нет!

- И никогда ничего не было. Ла Тург - голый вымысел, чистейшая
литература. Однажды летом семьдесят первого года Гюго, сидя на этих валунах,
выстроил крепость, и башню, и арсенал, и библиотеку, создал их по кирпичику
в своем убогом воображении. Вот тебе, милый старина Скотт, и сухой
репортерский путеводитель.

- Почем ты знаешь, что это именно тут?

- Да по дневникам Гюго. И тысячи есть других указаний. Это здесь, и
нигде больше! - Хемингуэй пнул ногой груду листьев.- А там, на том берегу,
он и сидел.

- Вот так черт! - сказал Скотт. Но он нисколько не огорчился. Он стоял
в этом своем пальто из верблюжьей шерсти и даже восхищенно смотрел на
валуны.- Вот так черт!

Хемингуэй повернулся ко мне и сказал:

- Не забывай, детка. Никогда ничего не принимай буквально, пока не
проверишь, буквально это или нет. И никогда не слушай поэтов вроде Скотта
Фицджеральда, которые думают, будто только у них есть фантазия и
воображение.

- Да, в общем-то, разве важно, вымысел это или факт? - спросила
миротворица Бо.- Какая, в общем-то, разница?

- Господи! А ведь Бо права! Абсолютно права! - сказал Скотт.-Пусть Гюго
выстроил все у себя в мозгу, а описание-то все равно дотошное и сухое. Ну
согласитесь!

Хемингуэй рубанул рукой по воздуху.

- Нельзя дотошно описать то, чего нет! - сказал он.

- Еще как можно! И я правильно говорил...

- Нет, неправильно. И все, что ты говоришь,- неправильно. Ты с самого
начала запутался.

Скотт вытащил фляжку из заднего кармана.

- Чего же тогда ты сразу не сказал, что он все сочинил, а поволок нас
сюда? - сказал он.

- Потому что тебя всегда и во все надо ткнуть носом. Тебя надо бить
фактами, иначе тебе ничего не втемяшишь.

Скотт передал фляжку Хемингуэю, и тот отпил глоток. И тут же сплюнул.

- Джин! - сказал Хемингуэй.

- А ты думал что?

- Кто же льет во фляжку джин? Ну, я понимаю, виски, или бренди, или
хоть кальвадос. Только уж не джин.

- Твой мичиганский папочка неверно тебя воспитал,- сказал Скотт.- Но не
хочешь - не надо.

И сам как следует приложился к фляжке.

Тут Бо схватила меня под руку и прижалась ко мне, как всегда, когда
рвалась предотвратить их ссору. Может, это она хотела, что бы я ввязался в
разговор? Но я не стал вмешиваться.

- Знаешь, что тебя ожидает, Скотт?

- Я-то знаю. А вот ты не знаешь...

- Ты кончишь, как все те ребята, которые не дотянули до тридцати,
потому что боялись не выдержать испытания жизнью.

- О ком это ты?

Хемингуэй будто не расслышал.

- Ты и пить-то не умеешь,- огрызнулся он.

- Да чем, к черту, мое пьянство отличается от твоего?

- Ты пьешь, как баба.

Скотт как-то истерически хихикнул. Содрал шляпу, скатал мячиком,
подбросил и поддал ногой так, что она покатилась в реку.

- В тебе, Эрнест, не меньше бабьего, чем во мне,- сказал он.- Не в
каждом ли мужчине сидит женщина? А тебя выводит на чистую воду та
одержимость, с какой ты доказываешь свою мужскую одержимость. И зачем же
тебе что-то скрывать, раз всякий стоящий писатель все равно выдает свою
вторую ипостась? Да иначе ты бы и писать про это не мог. Это у всех у нас
как седьмое покрывало. Или, может, восьмое. Ну ладно, пусть я пью, как баба,
зато ты ссоришься, как баба. То-то ты и не можешь полюбить женственную
женщину. Ты вообще даже не знаешь, что такое женщина.

- Хватит,- сказал Хемингуэй.- Что-то ты понес чересчур сложную ахинею.
Дурак я, что вообще это начал.

- Однако ты начал,- взвился Скотт,- так дай уж я докончу. Ты все ищешь
алиби, старина. Старый боксер, старый рубака, стрелок, старый охотник и
старый гермафродит...

- Ладно, ладно,- прервал Хемингуэй.- Доказал, дальше только испортишь.

Хемингуэй был, видно, сам не рад. Он повернулся к нам и спросил:

- Вы голодные?

Мы стояли поодаль, объединенные и отстраненные от них тем, что они
творили друг с другом.

- Я умираю с голоду,- быстро сказала Бо.- И Кит.

- Тогда поедем отсюда.- И Хемингуэй пошел вперед, сквозь лес.

Тут Бо бросила меня и взяла под руку Скотта. Хемингуэй слегка ошеломил
его. Скотт был огорошен, сбит с толку, растерян. Он смотрел, как его шляпа
расправилась в воде и теперь отчаянно билась в водовороте между двумя
камнями.

- Бедная моя шляпа! - сказал он.- Она заслуживает лучшей участи.

Он вырвался от Бо, подобрал пальто и вошел в воду по колено.

- А тебе, Кит, урок,- сказал он мне, выходя из воды со спасенной
шляпой,- ничего не губи за то только, что кто-то хотел убить тебя. Это уж
штучки старины Эрни.

- Ну, зачем вы так? - сказала Бо и взяла у него шляпу. Не хуже любой